Я хорошо ее помню: высокую, худую, с немного удивленным взглядом карих глаз, с маленьким личиком. Руки - плети, длинная шея. «Девка костяшками гремит»,- говорили остряки.
Встречу ее и пожалею: «Как это угораздило ее оказаться среди нас. Согнется в два счета!»
Штурмовали мы распроклятый коушанский гарнизон - и который раз! - попали в беду: заперли фрицы нам выходы в горы и жмут к пропасти.
Мы бежали под огнем карателей вдоль берега горной речки. Пуля догнала командира взвода красноармейского отряда лейтенанта Мощенко. Он слетел с крутого берега в ледяную воду.
Наташа замыкала нашу колонну и все видела. Она бросилась за лейтенантом, не успев крикнуть нам.
Добрались мы до лагеря - ни Наташи, ни лейтенанта. Начали искать, Разведчики чуть ли не в самый Коуш заглядывали, но никаких следов пропавших... Наташе и лейтенанту Мощенко отвели строки в рапорте, в которых говорилось о мертвых или пропавших без вести.
...Наташа успела оттащить раненого в густой кизильник. Когда тревога улеглась, она осмотрела раны, обнаружила открытый перелом предплечья, сквозной пулевой прострел, кровоизлияние в брюшную полость. Перевязала и подтащила лейтенанта к воде, окунула головой, но сознание к нему не возвращалось, хотя сердце билось гулко.
Лейтенант был грузным, и все-таки Наташа взвалила его на спину и начала продвигаться со своей ношей по руслу реки, вдоль самой воды, на четвереньках.
До отряда одиннадцать километров, два перевала, поперек троп лежат подгнившие буреломы.
Наташа ползла. Ни помощников, ни еды, одна лишь слабая надежда: встретить наших.
Нет свидетелей ее мук, отчаяния, мужества... Трудно, невозможно представить, как эта худенькая девушка, шатавшаяся от горного ветра, волокла человека чуть не в два раза тяжелее себя.
Но она волокла, может быть, давно потеряв счет времени.
Часовой на посту вздрогнул: что-то непонятное карабкалось к его посту: изодранное, в лохмотьях...
Он дал сигнал тревоги.
Пулей вылетел к посту дежурный взвод. Партизаны подняли человека-скелет с огромными трагическими глазами и седыми косами...
- Это же Наташа! - ахнул часовой.
Глаза ее долго и безжизненно смотрели на партизан, а потом наполнились слезами:
- Ребята... Он живой,- она вытянула руку, ободранную до костей.- Я, я, кажется, умираю...
Через час ее не стало.
Мощенко из санитарной землянки вернулся спустя два месяца и стал в строй. Ему было двадцать два года, но и он поседел.
(И. Вергасов.)
|
