| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Все книги онлайн
22)Часть вторая
Оружие Танака
Атмосфера за завтраком была гнетущая, как перед грозой. Все ели так, словно еда была пресная и без всякого вкуса.
Виктора удерживала тут только вежливость, иначе он давно бы умчался в город, хотя до свидания с Багорным оставалось еще целых два часа.
Тао сидела хмурая и бледная, под глазами у нее залегли синие тени. Доктор заговаривал с Виктором, пытаясь нарушить тягостное молчание, в котором назревало что-то недоброе.
- А эти «представители торгово-промышленных кругов» добрались-таки до Яманита. Не могут жить без тяжелой воды! Вчера они уже нанесли ему визит.
- Вот как! - вяло отозвался Виктор только для того, чтобы поддержать разговор.
- Да, генерал звонил мне по телефону. Их проект ему очень понравился, ему и Кайматцу. Капитан Кайматцу случайно присутствовал при их разговоре. Об остальном узнаем после того, как японцы займут Сингапур.
- Я не совсем понимаю, какое отношение добыча урана имеет к Сингапуру.
- Сингапур, по словам генерала, падет на днях, и генерал намерен устроить тогда банкет, на который любезно просил меня прибыть с дочкой и моим молодым другом. Так что можешь считать себя приглашенным.
- Это они ему рассказали про меня?
- Конечно. Генерал спросил, кто еще из поляков посвящен в это дело. И они назвали меня, но прибавили, что я не дал согласия, пока не узнаю мнения генерала, и что вообще им было неудобно говорить на эту тему за рюмкой, на вечеринке по случаю приезда молодого Потапова. Каков апломб, а? Ну так вот, готовь, братец, фрак.
- Он мне не потребуется. Ни на какой банкет к японцам я не пойду. И потом мне не нравится...
- Что тебе не нравится?
- Все ваши разговоры о Потапове. Это очень рискованно. А вдруг Потапов жив и, быть может, его тут знают? Мне ведь о нем ровно ничего не известно... Не стоит накликать беду. Лучше всего Потапову скрыться - и сейчас же, раньше, чем займут Сингапур.
- Когда ты уезжаешь? - спросила Тао, катая пальцем по скатерти шарик из хлебного мякиша.
- Хочу как можно скорее. Сегодня это выяснится.
- Тогда нам надо поговорить. Я не намерена отказываться от того, что вчера тебе сказала. Другого выхода нет.
- Может, я здесь лишний? У вас, я вижу, какие-то секреты,- пробовал пошутить доктор, но Тао его перебила:
- Вовсе нет. Я ничего не скрываю.
Это прозвучало каким-то ребячьим вызовом. И она тут же спохватилась:
- Дело в том, что Виктор едет в Польшу, вернее, в польскую армию. Так что банкет у генерала ему решительно ни к чему. И я тоже не смогу воспользоваться приглашением.
- Но почему же, детка?
- Потому что собираюсь выйти замуж.
- Как, уже на днях? - удивился доктор и выпростал бороду из-под салфетки.- И ты хотя бы уже знаешь, за кого?
Ирония была слишком очевидна. Но Тао уже закусила удила, и ни что не могло ее остановить:
- Знаю. Но он еще не знает.
Доктор скомкал салфетку и побагровел не то от гнева, не то от сдерживаемого смеха.
- Ну-с, не буду ссылаться на закон, который запрещает брак без согласия родителей. Я ведь никогда не злоупотреблял своими отцовскими правами. И не намерен это делать. Но учти мой возраст и опыт и позволь мне спросить: не рано ли ты собралась замуж? Тебе ведь только семнадцать лет.
- А тебе пятьдесят!
Наклонясь друг к другу через стол, отец и дочь с минуту меряли друг друга глазами, которые у них были очень похожи.
- Разве знаешь, когда придет любовь? Иногда она приходит слишком рано, иногда слишком поздно.
- Может, ты по крайней мере сообщишь, черт возьми, кто этот избранник, который еще не знает, что станет твоим мужем и моим зятем? - спросил доктор, с трудом сдерживаясь.
Тао кивком головы указала на Виктора.
- Он.
- Ах, та-ак! - удивленно протянул доктор. А Виктор сердито буркнул:
- Что за дикая фантазия!
Тао стремительно повернулась к нему.
- Ты можешь не согласиться, можешь не принять моего... моего...
- Предложения,- тихо подсказал ей отец, уже немного успокоившись.
- Пусть предложение! И я ничуть не обижусь, если ты его не примешь. Но как же тебе не стыдно обращаться со мной, как с взбалмошной девчонкой! У меня есть серьезные причины бежать отсюда - ты это сам вчера признал. Я все хорошо обдумала и прошу тебя, как друга. Не могу же я выдавать себя за
твою сестру - мы с тобой так же похожи, как день и ночь. Лучше я поеду с тобой как твоя жена. Настоящая или фиктивная - это мне безразлично.
И, встав из-за стола, она обратилась к отцу:
- Извини, я уйду, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего, о чем мы оба потом будем жалеть. Виктор тебе все объяснит. Но что бы ни говорили вы оба, я все равно не останусь в Харбине. Поеду на фронт - либо с Виктором, либо одна. Хотелось бы с ним, потому что он настоящий мужчина и нравится мне.
Она выбежала из комнаты. Ошеломленные Ценгло и Виктор слышали, как она взлетела по ступеням наверх и с треском захлопнула за собой дверь.
Доктор стал щупать карманы, ища папирос.
- Оставил их на письменном столе... Пойдем ко мне, потолкуем.
Они пошли в кабинет, оба смущенные неприятной сценой и пылкой откровенностью Тао.
Доктор указал Виктору на кресло.
- Садись. Значит, вот как обстоят дела...
Машинально отодвинул панты за мраморную чернильницу, вынул папиросы из лакированной шкатулки и, чиркнув спичкой, закурил, морщась, как будто дым ел ему глаза.
Потом заходил по ковру наискось, от книжного шкафа к окну. Виктор тоже поднялся.
- Сиди, сиди, к чему эти церемонии. Я не сажусь, потому что, когда ходишь, думается лучше.
Он открыл стенной шкафчик и, достав графин и серебряную стопку, обернулся к Виктору.
- Выпьешь?
- Нет, спасибо, никак не могу привыкнуть.
- Ну, а я не могу без этого.
Он выпил залпом одну стопку, налил себе вторую и только после этого решительным жестом поставил графин на место.
- Ну, высказывайся, мой милый. Режь меня без наркоза. Пусть негодный отец услышит, до какой степени он потерял совесть.
- Если вы думаете, что Тао на вас жаловалась или в чём-то вас обвиняла, то ошибаетесь. Ничего подобного не было.
- Прошу тебя, Витек, будь совершенно откровенен.
- Да честное же слово, я вам правду говорю. Тао очень вас любит, как-то исключительно любит, я такой сильной любви к отцу еще никогда не встречал. А тяжело ей по многим причинам. Конечно, она преувеличивает и напрасно считает свою затею разумной, но мне кажется, на то есть причина, и не одна. Во-первых, семейные дела...
Стараясь как можно вернее передать смысл вчерашней беседы с Тао, Виктор перечислял все, что ее мучает. Отец, Муся и она - это раз. Вопрос о ее происхождении - два. Положение эмигрантов в Харбине как выброшенных на остров обломков крушения - три. Она хочет найти наконец цель в жизни и настоящую родину, которую, по ее словам, либо имеешь от рождения, либо обретаешь борьбой.
Вынужденный объяснять мысли, чувства, стремления Тао, Виктор находил в них много общего со своими и невольно становился на ее сторону.
- Tо, что она решила бежать отсюда и не хочет всю войну просидеть в изгнании, где каждый живет по принципу «своя рубашка ближе к телу»,- это вовсе не экзальтация и не жажда сильных ощущений, порожденная приключенческими романами..
Доктор, все еще ходивший из угла в угол, слушал и не возражал.
- Да, да, конечно... Думаешь, мне не противно все, что тут творится? Правда, я спустился - слишком уж хорошо мне живется в изгнании. Но я ее понимаю...
Выслушав все до конца, он остановился перед Виктором.
- Ну, что же дальше, лесной житель? Уедешь?
- Уеду.
Виктор встал - неудобно же сидеть, когда перед тобой стоит пожилой человек.
- Жаль. Впрочем, на твоем месте я поступил бы точно так же. И будь у меня сын, я его, вероятно, не стал бы удерживать. Но Тао? Отпустить молоденькую девушку на войну, в черт знает какую трудную дорогу, туда, где всякий сброд, грязь, разнузданность... Нет!
Он потряс головой и опять достал из шкафчика графин. Наливая себе, вопросительно глянул через плечо на Виктора:
- А может, она просто в тебя втюрилась и хочет замуж, а?
Виктор пожал плечами.
- У нее и времени даже не было в меня влюбиться. И она могла бы найти претендентов получше...
- Э, не скромничай. Ты еще себе цены не знаешь. А я так и вижу тебя через несколько лет. Бабы будут льнуть к тебе, как... как ко мне. - Он жадно и с какой-то отчаянной лихостью выпил стопку до дна. И опять зашагал по розам ковра, размышляя вслух: - Рано ей замуж, семнадцать лет только. Но это моя кровь, черт возьми. Истинная Ценгло!
В столовой часы мелодично пробили десять.
- Пан доктор, к сожалению. я должен идти. Меня ждут.
- Должен? Ну, что же делать... Постой, Витек, еще одно скажи: ты то что чувствуешь к Тао? Говори со мной откровенно, мальчик, как с родным отцом. Она тебе нравится? Может, и ты уже влюблен?
- Нет, я не влюблен. Я другую люблю, и только та мне нужна. Но она замужем - значит, не судьба. А к Тао я очень хорошо отношусь. Мы же с ней знаем друг друга еще со школьных лет. Я бы поехал с нею, как с добрым товарищем, но не от меня это зависит. Решает тут...
- Организация?
- Да. И я сам еще не знаю, как и куда отправлюсь.
Доктор хотел пожать ему руку, но передумал:
- Нет, давай поцелуемся.
Он взял Виктора обеими руками за голову, поцеловал.
- Ты славный хлопец. Если что-нибудь изменится и ты останешься здесь - вернись к нам. Считай, что это твой дом.
- Спасибо. Но мне в Харбине оставаться незачем.
- Знаю, знаю. Я это сказал на всякий случай. Мало ли что бывает!
Он проводил Виктора до двери. На пороге вспомнил о пантах:
- Погоди, тебе же с меня причитается...
- Так вы берете их?
- Конечно. Этакие панты! Каждый взял бы их с благодарностью и, не торгуясь, заплатил по пятьсот долларов за пару. Значит, с меня тысяча. Сейчас, дружок, рассчитаемся.
Он отошел к столу за деньгами, но Виктор остановил его.
- Нет, пятьсот - это слишком много. Им цена самое большее четыреста за пару.
- Но эти редкого качества. Я ведь знаток...
- И я тоже, пан доктор, и дороже не возьму, И еще хочу вас попросить... Окажите мне одну услугу.
- С радостью. Говори.
- Есть у вас разрешение на охотничье ружье?
- Конечно.
- Тогда, если вас это не затруднит, купите мне на эти деньги ружье. Я его сам выберу у Чурина. Это для одного человека... И за ним потом придут. Мне это очень важно.
- О чем тут говорить! Сделаю, конечно.
- Большое вам спасибо.
- К обеду вернешься?
- Вряд ли. У меня много дел.
- Тогда ждём тебя к ужину. Желаю успеха!
Виктор поспешил в свою комнату. Положил на пол свой рюкзак и предмет, завернутый в лисий мех.
- Волчок!
Пес послушно вскочил и подбежал к нему. Виктор указал на лежащие на полу вещи:
- Стереги!
Волчок лег рядом с ними.
Теперь можно было уходить, не опасаясь, что Волчок будет, как вчера, метаться по квартире и выть, ища хозяина. Он будет лежать и стеречь вещи, пока Виктор не вернется.
На Сунгари пришло множество людей. День был солнечный, морозный и вдвойне праздничный: у китайцев - окончание новогоднего праздника, у европейцев - воскресенье.
Пестрая толпа теснилась у пристани, на низком берегу, где летом был пляж, а зимой - каток. Это слово «каток» позаимствовали у русских китайцы, а за ними и все остальные. Даже поляки редко называли это место по-своему.
Играла музыка. Давно не слышанная, она словно звала Виктора сквозь шум и разноязычный говор. Времени у него было достаточно, до одиннадцати оставалось еще целых полчаса. И он стал протискиваться в толпе туда, откуда лились эти звуки, сладко дурманящие, как дикий розмарин, который русские зовут багульником.
Дорогой осматривался, вслушивался. Он уже не изображал Ивана Потапова из деревни Борисовки, он как бы стал им. Да, одичал он изрядно за эти годы в тайге, отвык от городских людей, от себя прежнего, каким был в школьные годы.
- Здравствуйте, Иван Кузьмич!
Звеня коньками о лед, мелкими шажками подбежала к нему улыбающаяся Муся в черном спортивном трико и синей юбочке, обшитой белым мехом.
Поздоровались.
- Вы тоже будете кататься?
- Что вы! Вот, сами посудите!
Он поднял ногу в неуклюжем грязно-сером валенке.
- Слоновые ноги. Нет, я так только пришел - поглядеть.
- А мне показалось, что вы кого-то ищете. Не пришла еще, значит? У вас тут свидание с девушкой, признавайтесь?
- В таком костюме встречаться с девушкой? Вы же сами видите, на кого я похож.
- Вижу красивого молодого человека, немного, правда, нелюдима, но это от застенчивости и с непривычки, это пройдет. А во всем остальном вы вполне, вполне... И неглупы, и смелы, овеяны романтикой тайги и какой-то тайны - право же, преинтересный юноша. Я бы вами занялась, если бы... если бы была
свободна.
- Такая уж моя судьба, Мария Петровна! Если женщина мне нравится, оказывается, что она уже не свободна.
Какая-то парочка, проходя, оглянулась на них. Виктор узнал Средницкого и подругу Тао - Лелю Новак. Пройдя дальше, эти двое остановились и глядели на них, в оссбенности на Мусю; Виктора они, видимо, не узнали.
- Не будьте фаталистом, Иван Кузьмич. Быть может, тот, кому досталась эта женщина,- только ее ошибка. За любимую женщину надо бороться - извините, что говорю такие банальности. Скажите, вы в детстве о чем-нибудь мечтали?
- В детстве я был просто сорванцом и родителям со мной хлопот было немало. Но позднее, когда полюбил книги, я мечтал.
- И можно узнать о чем?
- О путешествиях. Воображал себе всякие приключения... Особенно перед сном, в постели, целые повести сочинял, как я странствую по неизвестным странам и архипелагам. По Индии, Тибету, Борнео, саваннам, пампасам, по Рио Мадре де Диос или Сьерра-Невада де Санта Марта. Уж одни эти названия опьяняли. И я давал себе слово везде побывать. Мне казалось, что это самое главное в жизни. Что уйти из мира, не увидев, каков он в действительности,- это и глупо и ужасно обидно!
- Вот то же самое чувствовала и я! Но я слишком долго верила в сказки и воображала себе не Рио или Неваду, а стеклянные горы и волшебные замки... Позднее мечтала стать балериной - разумеется, самой знаменитой. Это уже было влияние Ольги Ивановны; я даже у нее училась - и, как видите, мечта
наполовину осуществилась: отличаюсь если не в балете, то на катке!
Она натянуто усмехнулась, чтобы скрыть унылые мысли.
- А потом? - спросил Виктор.
- А потом я упала с небес на землю, и все мечты рассыпались в прах... Не стоит об этом... Каждый таит в себе какую-нибудь стеклянную гору и калечит свою жизнь об ее острые края. Но это не тема для болтовни на катке. Как-нибудь вы к нам придете, и мы будем вести у самовара «принципиальные» разговоры. Хорошо?
- Спасибо. Постараюсь заглянуть к вам до отъезда.
- И поверьте старой женщине...
- Ох, какой старой!
- Во всяком случае, если моя разведка не ошиблась, вы моложе меня на целых три года. Так вот, Иван Кузьмич, не падайте духом и любите, пока не поздно, любите просто и радостно, потому что может прийти любовь, отравленная сомнениям или какая-нибудь странная, нездоровая, в которую никто не поверит, в которой лучше не признаваться... Продолжение у самовара!
Муся ушла, махнув ему рукой на прощанье. Женщина, полюбившая «странной» любовью. Виктор понял это сейчас с необычайной остротой: она полюбила, хотя это не входило в уговор! От нее требовалась имитация любви, а родилась любовь всамделишная, настоящая, как бы ни было это неправдоподобно. Прелестная молодая жена может ( во всяком случае - обязана) любить старого богатого мужа. Но чтоб -, содержанка (хотя и ехtrа culpam, как говорит Коропка) полюбила старика - это неслыханно, и самому Ценгло, пожалуй, кажется невероятным. Он-то, конечно, всей душой хотел бы поверить, но не смеет. Где-то внутри грызет его сомнение: а может, она сошлась с ним ради комфорта, которым он ее окружил, за его подарки? Ведь слышал же он, Виктор, как доктор, уходя в тот вечер после ужина с «тяжелой водой», бросил ей: «Мой цинизм этого не допускает». И вот мучаются оба, а заодно с ними и Тао.
Муся, только что скрывшаяся в толпе, появилась снова на овальном катке, где лед был накатан так, что сверкал бледно-зелеными искрами. Она скользила и кружилась на коньках удивительно плавно. Кое-где ей зааплодировали.
Патефон умолк - на нем поспешно меняли пластинку. Конькобежцы стали расступаться, и посреди катка осталась только стройная черная фигура златоволосой женщины, которая <ласточкой» словно плыла по льду, оставаясь совершенно неподвижной. Казалось, только вздох толпы приподнял ее, повернул на носках, и она, покружившись, изящным и гибким движением
руки приветствовала зрителей.
Загремели крики «браво!», но сразу затихли под влиянием растущего напряжения. Наступила та тишина, что бывает на концертах или в театре, подобная молитвенному экстазу. Ему невольно поддался и Виктор, вместе с другими смотревший на танец Муси, какой-то незнакомый танец, вовсе не вальс хотя музыка играла вальс Штрауса.
«Дивная Пактаи, светлокудрая богиня Севера...» Что это за богиня, Виктор не знал, но вычитанная где-то фраза настойчиво звучала в памяти, рождая предчувствие чего-то необычаиного, какой-то высшей красоты...
Он обвел взглядом соседей. Казалось, они переживают то же, что и он, и Муся это чувствует. Она берет их томление и порывы и вкладывает их в свои ритмичные движения, говорящие не меньше, чем вдохновенные слова. Она открывает пораженным зрителям, что тело может быть таким одухотворенным и сверхчувственно прекрасным, как музыка, как весна или иная человеческая радость.
Виктор не мог бы назвать того, что пережил. Но он знал, что навсегда запомнит эту чудесную минуту, чувство светлое и непонятное, как та богиня Пактаи...
Пробираясь сквозь толпу туда, где было просторнее, Виктор посмотрел на часы. Только без пяти одиннадцать! Значит, он не опоздает, придет как раз вовремя. А ведь казалось, что прошел уже целый час. И он на время забыл обо всем на свете, даже о Багорном.
Он пошёл берегом Сунгари мимо длинного ряда саней и деревянных кресел на полозьях. «Толкай» выкрикивали свое «Люйда! Люйда!» или «Лайба!». Одни расхваливали свои сани, другие - катанье на льду Сунгари, третьи - ресторан на другом берегу реки (должно быть, хозяин ресторана платил им
за каждого гостя).
Один из рикшей пристал к Виктору, как репейник, заискивающе предлагая ему покататься с девушкой. Виктор вынужден был, чтобы отвязаться, прикрикнуть на него «Цзюйба!» (Иди прочь!), и только после этого рикша отошел, ворча себе что-то под нос - наверное, ругательное «ламоза».
Наконец он нашел то, чего искал. Немного на отлете стояли точно такие санки, как ему описали заранее: выкрашенные «под серебро» краской, которой красят калориферы и железные трубы. Подле них приплясывал на снегу, чтобы согреться, немолодой коренастый «толкай» в малахае явно со склада в Фудзядяне- рыжем с белыми наушниками.
Виктор подошел к нему.
«Толкай» услужливо откинул меховую полость, и Виктор сел. Застегивая полость, китаец осведомился, куда лаобань желает ехать.
- Все равно,- махнул рукой Виктор.- Ты лучше меня знаешь.
Тот вскочил сзади на полозья и, отталкиваясь бамбуковой палкой с железным наконечником, помчался стрелой.
Солнце било в лицо ярким блеском, отраженным от рыхлого снега на необозримой равнине. Минуя встречные сани они удалялись от катка, с которого еще долетали звуки вальса, и от пристани и береговых построек Харбина. Стремительный бег в морозную белую даль обострял все ощущения, придавал этим минутам что-то захватывающее. Прошлое шумело в ушах далеким дыханием лесного моря, оставалось на том берегу, а будущее
летело навстречу. Неведомое нарастало и звенело при каждом ударе об лед палки «толкая».
А «толкай» держал путь к ресторанам. Следовательно, думал Виктор, в одном из них состоится встреча с Багорным. Быть может, в «Ясной поляне», где сходятся главным образом купцы и чиновники, а быть может, в «Тихом уголке» - приюте мечтателей и влюбленных. Но вернее всего - в «Стоп-сигнале», самом
шумном и уютном из здешних ресторанов, где царит цыганско-артистическая атмосфера благодаря его посетителям - литераторам, музыкантам, художникам. И там, за перегородкой, в закутке, который зовется ложей, ждет его Багорный.
- Не смотрите на эти кабаки, Виктор Адамович, меня там нет.
Голос был спокойный, с оттенком добродушной иронии. Виктор даже пригнулся, как человек, который получил удар по голове и опасается второго удара.
- Нам всего безопаснее будет потолковать здесь, в санях, если лаобань мною доволен...
«Толкай» отчеканивал слова твердо, по-сибирски - совсем так, как говорил дух Багорного на маскараде в горной пещере.
- Лучше вы садитесь в сани, Александр Саввич а я вас повезу...
Виктор нарочно сказал не «Петр Фомич», как следовало бы, а <<Александр Саввич>>, и сказал с ударением. Ему хотелось немного отыграться, доказать, что его не проведешь. Но Багорный ничуть не удивился. Спросил только:
- От кого вы узнали?
- От Тао.
- Она еще кому-нибудь об этом рассказала?
- Не думаю. И я-то узнал случайно, выведал у нее хитростью. Она думала, что мне все уже известно, вот и разоткровенничалась.
- Нехорошо. Напомните ей, что она рискует жизнью... Ну, едем вслед за другими!
Он двинулся вверх по реке, куда врассыпную летели все сани.
- Александр Саввич, спасибо вам за все, что вы для меня сделали...
Багорный перебил, положив ему руку на плечо.
- Ладно, ладно... Не стоит об этом говорить.
Всё происходило совсем не так, как представлял себе заранее Виктор: не в кабинете, загроможденном массивной мебелью и книгами, в гостях у аристократического господина английской складки. А когда Виктор заговорил о себе словами, которые тысячу раз обдумывал, Багорный опять прервал его:
- Теперь, Витя, можете задавать вопросы. Я вам скажу, что знаю.
- Отец мой жив?
- Не знаю.
- А как вы думаете?
- Думаю, что нет. В Пинфане никто не выдерживает больше полугода.
- Что это за Пинфан?
- Тюрьма и лагерь. Особый лагерь, строго секретный. Пропуска туда выдаёт только командующий Квантунской армией, всегда самолично.
«А вам это откуда известно?» - хотел спросить Виктор, но тут же сам себе ответил: «Наверно, служит в большевистской разведке». И неожиданно для себя самого задал другой вопрос:
- Простите. Чем вы, собственно, занимаетесь?
- Минутку. Надо отдышаться.
Багорный остановился, тяжело перевел дух.
- Да, годы сказываются. Не следовало так гнать.
Он снял малахай. Лицо у него было ничем не примечательное, широкое, с небольшими, слегка косящими глазами и курносым носом. Его легко было принять за китайца.
- Так вы хотите знать, кто я? Я репетитор.
- Это, конечно, в переносном смысле?
- Не совсем. Я обучаю тактике и другим родственным ей предметам. Ликвидируем отсталость... В военной академии Освобожденных районов, понятно? Там все молодежь, а я ровно четверть века в армии, с самой революции. Вот и даю уроки как репетитор-старшеклассник... Ну поехали дальше!
Он опять стал на полозья и погнал сани теперь уже не так быстро, рассчитывая свои силы для долгого пути.
- Времени у нас мало, Виктор Адамович, а надо поговорить о вашем будущем и об одном очень важном деле. Так что прошу внимания.
- Я этого разговора ждал два года и восемь месяцев.
- Я тоже. И мы встретились бы гораздо раньше, если бы я жил в Маньчжурии. Но я, как вы уже знаете, работаю в Освобожденных районах, а в Маньчжурии бываю редко, проездом, так сказать - по дороге на родину и обратно. Так было и тогда..
- Когда сожгли наш дом?
- Да. После многих лет я возвращался из Китая в Россию - ненадолго. Приехали мы вдвоем с китайским товарищем в Маньчжурию, и первое, что нам бросилось в глаза, было то, что на всех станциях строят уборные. Вместительные, на пол-взвода каждая. Затем приметили мы, что в стороне границы движутся войска. Дальше не разрешалось ехать без особого пропуска. И мы вылезли в Солуне. Это было двенадцатого мая, а четырнадцатого японцы начали войну.
- У Халхин-Гола?
- Да. Мы именно в том месте собирались перейти; границу - немного южнее Халхин-Гола. И вдруг - там фронт! Мы остановились в Солуне, у брата моего товарища, железнодорожника. И здесь я в первый раз услышал о крысах...
Виктор жадно слушал. Ведь его мать, умирая, говорила в бреду о крысах, твердила, что видит их множество, тринадцать тысяч...
- Мы решили, если нельзя через Монголию, переберемся через границу с противоположной стороны, у Владивостока, там было тише. Раздобыли адрес одного товарища, он работал на станции Хаилун. Но в Хаилуне, ожидая проводника, мы случайно узнали, что японцы время от времени наезжают сюда за крысами. Из Пинфана тоже. А железнодорожники, знаете ли народ сплоченный, повсюду ездят, многое видят. Среди них пошли слухи об этих «санитарных бригадах», которые перевозят крыс в воинских эшелонах. Вокруг таинственного лагеря ширилась молва о чумной заразе.
- И вы подумали, что...
- Да. Я помню Лазо.
- Кто это - Лазо?
- Мой товарищ и первый командир. Сергея Лазо японцы сожгли живьем в паровозной топке. В двадцатом году. А с тех пор техника уничтожения шагнула далеко вперед. Все возможно. Слухи эти мы решили проверить. Выяснить правду во что бы то ни стало, хотя бы своими силами. А подвернулся нам как раз младший ассистент из Пинфана, Итами. Он изучал мозаику. Целыми днями сидел на грядах в садах железнодорожников.
- Простите, Александр Саввич, я ничего не понимаю...
- Мозаика - это такая болезнь растений. Возбудитель ее- вирусы, а разносят насекомые, главным образом цикады. В Хаилуне мозаикой болел табак на участках железнодорожников. А болезнь проявлялась как-то по-новому, пятна на листьях были не такие, как обычно при мозаике. И вот Итами, который до того вывозил крыс, остался в Хайлуне. Каждый день приходил с микроскопом на участки, изучал больной табак, ловил и рассматривал насекомых. Оттуда мы его и увели в лес - я, товарищ Фу Цай и железнодорожник Сун. В лесу я пригрозил Итами, что застрелю его, если он сейчас же не откроет нам всю правду. Он потребовал «гарантий». Но какая тут могла быть гарантия? «Вы сейчас станете трупом, или мы оставим вас в живых, как важного свидетеля. Тогда вашу жизнь будем оберегать больше, чем собственную». Он поверил и рассказал, что происходит в Пинфане.
- Что же там?..
- Фабрика бактериологического оружия, главным образом - фабрика чумы:
- Но как это возможно «фабриковать» чуму?
- Для этого существует наука, Виктор Адамович. Ученые, их таланты и разум.
- Вы шутите ?
- Ничуть. Поймите, знание само по себе не есть свет, сверхчеловеческая сила, которая всегда служит прогрессу. Эти иллюзии рассеялись, ушли вместе с девятнадцатым веком. Знание может быть светом, а может быть и тьмой, благодеянием или бичом. Все зависит от того, кто этим знанием обладает и какие он ставит себе цели. Пастер, Кох, Мечников, Китадзато брали от биологии элементы жизни. А генерал Ишии, биолог Квантунской армии, из той самой науки добывает смерть. Он создал Пинфан и «оружие Танака», о котором я вам сейчас расскажу...
- Сначала давайте поменяемся местами,- сказал Виктор.- Вы садитесь, а я буду толкать. Сейчас это можно, никто не увидит.
Они находились за Рыбачьим островом. Там и сям на широкой ледяной дороге по Сунгари мелькали неясные силуэты катающихся. Но так далеко, как Виктор и Багорный, не заезжал никто потому что здесь можно было наткнуться на хунхузов. Случалось также, что в таком пустынном месте «толкай» ударом сзади оглушал пассажира и забирал у него все ценное.
Багорный сел в сани, а Виктор принялся орудовать бамбуковой палкой.
- Так вы говорите - оружие Танака?
- Да. Это оружие бактериологическое. Занимается им воинская часть номер семьсот тридцать один. Ей дано задание «освоить» холеру, тиф, сибирскую язву, а главное - чуму. Чума в инкубаторах и культиваторах Пинфана требует огромного количества грызунов. И объектов для опытов в клинике Пинфана.
Объектами служат арестованные, которых доставляет жандармерия из разных мест, а перевозят их строго секретным «особым транспортом» - «Токуну унсо». Жертвы эти, на которых проделывают эксперименты по прививке заразных болезней и отмораживанию...
- Отмораживанию ?
- Ну да. Они намерены воевать с нами в Сибири - значит, им и в отмораживании нужен опыт... Так вот, эти жертвы имеют условное название «бревна»... Что вы сказали? Громче, не слышно из-за ветра!
- Нет, ничего. Просто я не выдержал и... Не укладывается все это в голове.
- Понятно. Я тоже тогда в ужас пришел, хотя многое пережил на своем веку. А к тому же еще Итами сказал, что бактериологическое оружие будет испробовано на Халхин-Годе. По его словам, экспедиция должна была выехать из Хайлара. Мы решили ее опередить. Ближе всего был Среброголовый. Я его знал по Яньаню. Сун проводил нас до лесной концессии Ковальского, к лесорубу из бригады Домни...
- А вы знали, что так китайцы называют моего отца?
- Знал. Но я тогда шел не к вам. Некогда было друзей навещать, не до того мне было. Мы шли к тому лесорубу, который держал связь со Среброголовым. И только когда японцы нас настигли и все товарищи были убиты, а мне удалось впотьмах бежать, я вспомнил про твоего отца. Я блуждал по лесам
концессии раненый - у меня была прострелена рука и задеты ребра,- и меня тогда поддерживала мысль, что где-то тут недалеко живет Адам... Он тебе когда нибудь рассказывал про меня? Про то, как мы жили в ссылке?
- Да. Отец хорошо о вас отзывался.
- А между тем мы с ним частенько грызлись: и взгляды и темпераменты у нас разные... Но он был настоящии товарищ. Ну, вот, кажется, и всё. А что было дальше, тебе сообщил лама под мою диктовку. Ты удовлетворен?
- Не совсем,Александр Саввич. Я никак не могу понять, для чего было вам дурачить Алсуфьева. Ведь не в шутку же вы велели ему похоронить ваше тело у Шуаньбао?
- Конечно, нет. Это была бы шутка во вкусе доктора Ценгло. Мне тогда нужно было решить два вопроса. Во-первых- как уведомить русских насчет оружия Танака. Во-вторых- как немедленно, раньше чем это сообщение дойдет до штаба фронта, уверить японцев, что их противнику на Халхин-Голе все известно, что они уже приготовились перехватить экспедицию из Хайлара. Поверив этому, японцы раздумают пускать сейчас в ход бактериологическое оружие. Вот для этого-то мне и потребовалась выдумка о моей смерти и захоронении моего трупа.
- С крестом на могиле!
- Так ведь православный крест на свежей могиле среди китайского поля не мог не быть замечен! Я и рассудил, что весть о нем сразу разнесется, дойдет до японцев. А когда они прочитают на кресте, что под ним лежит человек, которого они преследовали, который знал их тайну, они захотят в этом убедиться. Разроют могилу, найдут в ней мешок, а в мешке блокнот и черновик донесения, в конце которого я позволил себе прибавить, что сын Доманевского, Виктор, пытался отомстить мне за смерть родителей и застрелен по моему приказу. Так что можешь теперь быть спокоен. Точка.
- Действительно точка! - буркнул Виктор, неприятно задетый тем, что все разными способами пытаются объявить его мертвецом. Однако хитро задуман весь этот план. Он восхищался Багорным и поглядывал сбоку на его лицо, такое невозмутимое, словно речь шла о каком-нибудь пустячном приключении.
- Понимаю, там легко было найти чьи-нибудь достаточно истерзанные останки. Но зачем вы потом послали Алсуфьева за сокровищами Дикого Барона?
- Среброголовый взялся доставить мое донесение. Самым трудным был не столько переход через границу, сколько появление в пограничной зоне и путешествие по сильно укрепленному району Трехречья.
- Так это Среброголовый сошел за харацина из конвоя Барона? Пришлось, наверно, его перекрасить и загримировать?
- Пятерка тебе за сообразительность, Витя. Да, с Алсуфьевым Среброголовыи мог идти, не боясь ничего. Алсуфьев- потомок древнего аристократического рода, офицер дивизии Дикого Барона. В Трехречье живет множество русских белогвардейцев и среди них немало людей которые на службе у японцев. Они знают Алсуфьева. Отношение к нему, правда, презрительно-насмешливое, но это даже хорошо, что у него репутация человека никчемного и незадачливого. Во всяком случае, они его считают своим. В его антисоветской позиции никто не сомневается. Подпоручик Цып-Цып со своим ординарцем или товарищем по
охоте не вызывал никаких подозрений в этой прояпонской среде. Так оба благополучно прошли через пограничную полосу. А время было военное, страшное время...
Виктор снова невольно подивился про себя уму этого человека, на вид такого невзрачного. Да, вот это голова!
- Но когда Алсуфьев в поисках сокровищ вел Среброголового к границе, нужно же было как-то поддерживать его веру, являться ему в виде духа! А Среброголовый не мог им быть- ведь он не говорит по-русски. И я являлся Павлу Львовичу в своем прежнем воплощении - в обличье Ли Цзы-чэна.
- Кого?
- Ли Цзы-чэна, вождя крестьянского восстания. Это я сверг династию Минов в тысяча шестьсот сорок четвертом году. Увы, после меня пришли маньчжуры... Среброголовыи знал. Мы с ним обо всем сговорились.
- Александр Саввич, если бы я своими глазами не видел результатов, я бы вам ни за что не поверил. Ведь Алсуфьев очень образованный человек. Как он мог поверить в такие бредни?
- Вы опять рассматриваете вопрос отвлеченно, в отрыве от человека. Человек верит в то, что ему нужно, в то, чему он хочет верить. Поглядите, что делается в мире. Вы увидите выдумки, фантазии еще более наивные, нелепые, иногда даже безнравственные. Однако они держатся тысячелетиями. В них веруют, потому, что люди слабы, ищут опоры извне. Потому что они одиноки. Потому что хотят жить вечно. Потому что такова чудовищная власть привычки... А для Алсуфьева эти сокровища Барона - соломинка, за которую хватается утопающий. Деньги на оборудование лаборатории и вера, что он расщепит атом.
- Да, он очень обрадовался книгам, которые вы ему подбросили.
- После перехода Среброголового через границу Алсуфьев нам стал уже не нужен. Надо было либо его ликвидировать, либо продолжать мистификацию. Я выбрал второе.
- Он изучал эти книги с увлечением и вообще совсем переменился. Носится с идеей добыть какую-то:<тяжелую воду>. Все думал о чем-то, писал. Потом он от нас ушел, и я только здесь, в Харбине, услышал о нем.
Виктор рассказал Багорному о затее Островского, Леймана и Квапишевича, которые дошли уже до самого Яманита.
Багорного это сообщение очень заинтересовало, и он поблагодарил Виктора.
- Это только пустячная ответная услуга,- возразил Виктор.- Вы мне сообщили так много нового. Я до сих пор еще опомниться не могу.
- Все это вам следовало узнать, это вас касается. И меня вы должны понять: родители ваши погибли по моей вине. Такое не забывается. Доверьтесь мне.
- Я вам верю. Вы поможете мне добраться до польской армии?
- Я ожидал этого вопроса. Я давно издали к вам присматривался.
- Через Ашихэ?
- И через нее и через других. Есть разные способы. Вы будете хорошим офицером, Витя. Я как раз сейчас опять еду к себе на родину. Могу взять вас с собой.
- Что я должен для этого сделать?
- Купите хорошие сапоги. Деньги есть?
- Спасибо, есть.
- Тогда купите высокие сапоги на войлочной подкладке. И теплое белье. Вообще оденьтесь потеплее. Завтра поедем в Хайлар. Поезд в восемь часов вечера. В Хайларе выходите. Следуйте за мной на некотором расстоянии. Когда я высморкаюсь, подойдите - и дальше отправимся уже вместе. Повторите.
Виктор повторил.
- Поедем верхом в степь, а потом, вероятно, самолетом. К своим вы сейчас сможете попасть только через Россию: все порты в руках японцев. А у нас как раз сейчас формируется польская армия. У вас здесь есть еще какие-нибудь дела?
- Нет. Хотел бы только переслать Ашихэ хорошее ружьё. Это можно?
- Скажите торговцу в Фудзядяне. Он ей перешлет.
- Спасибо. Это всё.
- В таком случае едем обратно. Садитесь.
Виктор сел в сани, а Багорный, став позади на полозья, снова вошел в роль «толкая». Они помчались к городу.
- Еще одно. Дорога проверена, почти безопасна. Но все может случиться. Тогда ничего не поделаешь - живыми сдаться нам нельзя, понятно?
- Я не подведу, Александр Саввич.
- Будьте готовы к самому худшему. Вы уже видели «Великую Восточно-Азиатскую сферу общего процветания». Теперь увидите «новый порядок». Система та же, методы те же. Но Гитлер все делает с большим размахом. Насколько я знаю, оккупированная Польша сейчас - один огромный Пинфан... Что вы сказали?
- Я буду с вами или с китайцами, все равно. Мне стыдно жить на свете, Александр Саввич!
|
|
| Категория: Лесное море | Добавлено: 16.12.2009
|
| Просмотров: 2637
| Рейтинг: 5.0/1 |
|
