| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Все книги онлайн
29)Часть третья
Любовь и плесень(начало)
Она любила этого юношу - с каких пор, этого она не могла бы сказать. И за что полюбила, тоже неважно, разве любовь считается со всякими «за что» и «почему»? Он был стройный, ловкий, отважный и ни на кого не похожий. Отличало его от всех и твердое произношение китайских слов, и глаза голубые, как небо, и сдержанность его тайного обожания. В его устах имя
«Ашихэ» звучало так красиво и нежно! Когда он смотрел на нее, она казалась себе прекрасной, его взгляд словно возвеличивал ее, она чувствовала власть своей неожиданно открытой женственности,- это она-то, простая тунсиньюань - «человек с ружьем», как миллионы ее братьев из Яньани.
Ю всегда восхищался тем, что Виктор так хорошо чувствует и понимает тайгу: «Это большой охотник с душой тигра»,- говаривал он. Но Ашихэ находила сходство разве только между участью Виктора и того тигренка, которого они встретили на тайболе. Пришел тигренок сюда с матерью с далеких гор, а когда мать убили, остался в тайге один, и не известно, найдет ли дорогу обратно в родные места, хотя он отважен и силен, как и этот польский юноша, ищущий отчизну.
Виктор с первой встречи будил в Ашихэ сочувствие, и восхищение, и страстные желания, которые она старалась подавить в себе... Может быть, он пришел в ту пору, когда одиночество уже обрело привкус горечи и душа созрела для любви.
Провожала она его тогда с невыразимой тоской и тревогой за него, искренне желая, чтобы он благополучно достиг страны, откуда пришли его родители, страны Полан. Уходя, он обернулся, помахал ей рукой и скрылся за поворотом реки. Словно и не было его, ничего не было, оставалась только тишь морозного утра да сухой снег, на котором отпечатались следы Виктора, искрился на солнце так, что глазам было больно.
Через несколько часов после ухода Виктора пришел Хуан Чжоу с сыном. Он ждал Ю, но не дождался. Они вместе с Ашихэ пошли его искать и нашли на тигровой тропе. Не много осталось от Ю. Останки эти они собрали и погребли за садом, близ фанзы, такой же невзрачной и старой, каким был сам Ю. На похороны своего чжангуйды сошлись охотники с гор, из лесных дебрей. В суровой печали стояли они над гробом и жертвенными чашами, в которых сжигались золотые бумажки-деньги на путешествие в подземный мир. Все проделали, как полагается, глубокими поклонами отдавая дань уважения покойнику, ибо Третий Ю был настоящий охотник и они глубоко скорбели, что похоронен он, одинокий и бездетный, не в родной земле, и тем обрек себя и всех своих предков на муки голода в загробном мире.
После похорон все разошлись, и осталась Ашихэ одна с Кунминди. Пес умный, но все же он не более как пес. Время от времени навещал ее Хуан Чжоу, избранный теперь старшиной таежных охотников. Он-то знал, зачем Ашихэ осталась здесь, для кого сторожит перевал. Он приносил ей мясо - то жирного
кабанчика, то парочку фазанов. Придет, нарубит дров, а уходя, всегда осведомляется, не нужно ли ей чего,- как раз есть оказия, едет человек в город. Когда не мог прийти сам, присылал сына, Ляо.
Так заботились о ней охотники. Она была вдовой Ю, принадлежала к их сяну, вольной лесной общине, и все в тайге знали: горе тому, кто посмеет обидеть Ашихэ, сестру каждого охотника от Седловины до Польской могилы.
Проходили дни и ночи. После небогатой снегом зимы наступила сухая солнечная весна, потом сезон дождей и наконец- щедрое субтропическое маньчжурское лето. Пять месяцев- бесконечный ряд дней и ночей, замкнутых горами и необходимостью жить, чтобы следить за перевалом,- жить не для себя. Не жизнь, а какое-то приглушенное, обезличенное полусуществование.
И вот - вернулся он. Ашихэ никогда и не мечтала о такой возможности. Вернулся сам не свой, помрачневший после всего пережитого. Не спрашивая ее согласия, завладел пустой фанзой, завладел ею: «Я останусь с тобой, Ашихэ».
И все произошло как-то само собой. Совсем иначе, чем она себе представляла когда-то, в те редкие минуты, когда, побежденная страстью, давала волю воображению.
Виктору ночью приснилось что-то из пережитого - должно быть, очень страшное, потому что он весь дрожал и стонал во сне и жался к Ашихэ, как ребенок. Она обняла его, словно хотела телом своим заслонить от этого страшного, и Виктор проснулся в ее объятиях.
- Ашихэ? - Он вбирал в себя жар и запах ее тела, стук ее взволнованного сердца.
- Да, да, Вэй-ту, я здесь, ты же сам чувствуешь это.
- Сними же сорочку, Ашихэ, чтобы я чувствовал тебя всю, не отталкивай меня, Ашихэ!
Она и не думала отталкивать его. Ведь она хотела этой близости. Но хотела при этом, чтобы то, чего оба они до сих пор еще не испытали, вышло красиво и нежно. Почему он не искал ее губ и глаз, а целовал только грудь, плечи, тело? .. Он ласкал ее неловко и с такой ненасытной жадностью, так торопился овладеть ею, что она не выдержала - сжала руками его голову. «Постой!» - и поцеловала его сначала в губы, чтобы он видел не только себя, но и ее, Ашихэ. Ведь им обоим дано великое счастье любви.
Она солгала бы, сказав, что все это было ей непонятно, тягостно. Вовсе нет. Но их первая ночь не принесла ей ничего похожего на тот экстаз любви, о каком говорит легенда, на дивное блаженство, воспетое поэтами. Только боль и облегчение, начало взаимной близости и сознание перемены; вот теперь
она женщина. Перемена эта будила в ней смешанное чувство - не то это утрата, не то большой праздник...
- Значит, Ю был так стар, что не мог уже быть тебе мужем? - спросил Виктор на другое утро.- Или ты просто не хотела быть ему женой? По правде говоря, он был такой некрасивый и притом ужасно грязный.
Конечно, ему хотелось понять, почему она, Ашихэ, бывшая три года замужем, до этой ночи оставалась девушкой. И, пожалуй, он имел право узнать это. Но спрашивать не следовало. Она сама когда-нибудь объяснила бы ему все. И притом непристойно с его стороны так отзываться о Ю!
- Ю был ко мне очень добр. Как родной отец.
- Но вы же спали рядом. Неужели он никогда не пытался...
- Вэй-ту, не говори глупостей.
- Какие же это глупости? На таком безлюдье, в такие жаркие ночи, когда все вокруг любит... Неужели тебе не было трудно без ласки?
- Трудно, конечно. Ты был далеко, я могла только думать о тебе. Но зачем ты спрашиваешь? Ведь и с тобой было так. И ты никого до сих пор не любил.
- Ох, я-то спал между Алсуфьевым и Люй Цинем!
- Значит, будь около тебя женщина, ты бы... Даже если бы старая, некрасивая женщина?
- Не знаю. Перед уходом, помню, меня уже так допекла моя добродетель, что я...
Он не договорил и вышел с кувшинами. Пошел за водой на речку. Ашихэ принялась за отложенную было работу.
Выкраивая из шкурок новые улы для Виктора, она твердила себе: «Значит, только это? Это - и ничего больше? Не внушай себе, Ашихэ, что ты первая любовь его сердца. Он пришел сюда после ужасных страданий и жаждал забыть все в обьятиях женщины. Он потянулся бы к любой другой, если бы нашел ее в этой фанзе. Он не притворщик, он ничего не приукрашивает. Это
надо ценить. Но сделал бы он такое признание, как сейчас, если бы я не была китаянкой? Позволил бы он себе такую грубую откровенность, если бы его подругой была белая девушка,- ну вот, например, Тао?.. Хотя она-то не совсем белая...
Быть может, в нем еще живы предубеждения и предрассудки его среды. Быть может, он полагает, что к желтокожей девушке надо подходить проще, что ей голос тела понятнее, чем голос души... Ведь ты о нем ничего не знаешь, Ашихэ! Его и тебя разделяют материки и века, дела и дороги жизни. И любовь твоя, Ашихэ, должна быть терпеливой и мудрой, чтобы ее не испортил, не оскорбил этот мальчик с больной, ослепшей душой».
Виктор принес воду, взял силки и позвал Кунминди. Он не мог усидеть на месте - так его томило душевное беспокойство или, быть может, жажда деятельности.
После полудня он вернулся с детенышем косули.
- Отбился от матери, и я его приманил вабиком. А Кунминди твой никуда не годится. Глупый пес.
Он сразу принялся свежевать косульку, ножом подрезая шкуру, чтобы потом ее ободрать.
- Да, глупый! - повторил он сердито.- Не понимаю, почему ему дали имя «Мудрый».
- Ты учти, что Кунминди никогда еще не брали на охоту. Он только сторожил меня и фанзу, когда Ю обходил свои капканы и силки. Поди сюда, Кунминди! Теперь ты будешь охотиться с Вэй-ту, как прежде твоя мать Яга и твой брат Волчок...
- Нет, Ашихэ, такой собаки, как Волчок, у меня уже не будет.
- Почему же?
- Разве такую найдешь? Это была гениальная собака. Такие родятся раз в сто лет.
- Действительно, помню, он казался очень разумным.
- Казался! Этот песик был умнее человека. И чувство чести у него было сильнее. Если бы я положил эту косульку и сказал ему «стереги» - по-польски, конечно, потому что Волчок понимал только по-польски,- и если бы я не вернулся, этот пес околел бы с голоду, но не двинулся бы с места и не тронул бы лежащего перед ним мяса. А Кунминди?
Он сделал презрительную мину и отвернулся. Кунминди, похожий на Волчка, как брат-близнец, только раздражал его этим сходством.
- Э, да что там говорить!
Но, видно, пропавший любимец не выходил у него из головы, и он не мог не говорить о нем.
- Он был помесь легавой и лайки, да и от волка было в нем кое-что. В общем дворняга, обыкновенный дворняга. Но все породистые охотничьи собаки, ищейки, сеттеры с золотыми медалями не стоят клочка шерсти из его хвоста - так он знал тайгу и понимал меня! Стоило мне только глянуть на след - и
Волчок уже тут как тут. Ткнется в него мордой, проверит - и либо побежит по этому следу, либо только ушами зашевелит: мол, след старый, выветрился. Погляжу на деревья - и он туда же смотрит и уже понимает, что сегодня надо искать белок или глухарей. Стану, бывало, на тропе и скажу тихо, раздельно:
«Ну, песик, поищи-ка оленя. Кабана не надо, повторяю - кабана не надо, только оленя». И мой Волчок уже мчится. А зверя он гнал, заметь, совершенно бесшумно. Сделает круг - большой, чуть не в десять ли,- и обратно. Направо, налево, наискось углубится в лес, но путь держит все время ко мне. И так вот, ни разу не тявкнув, без шума, выгонит на меня из тайги то, что я приказал. Если скажу <оленя»,- то только оленя, а если «кабана», то всякое другое зверье пропустит. а кабана выследит... Ну, видела ты когда-нибудь такую собаку?
«Смотри-ка,- думала Ашихэ,- как он горюет о пропавшей собаке, как жалеет ее! Значит, он не злой человек. И если столько нежности и внимания он уделяет животным, так неужели не найдется их у него для тебя, Ашихэ?»
- И при этом он был такой веселый, как ребенок. Этим он в Жука, потому что Яга... Ну, да ты же ее видела. Собака была угрюмая. Смышленая, правда, очень даже смышленая, но с капризами и злая, как ведьма. От злости этой у нее даже морда была перекошена. А Волчок от рождения был такой приветливый и неистово жизнерадостный. Когда на меня находила хандра и я не мог с ним разговаривать - не было для него худшего наказания! Чего только он не делал - показывал все свои штуки, приносил мне из лесу все, что попадалось и в лицо меня лизал. А глаза у него были такие выразительные, в них все можно было прочитать - совсем как у тебя. Они так и говорили: «Брось, Витек, не стоит огорчаться. Пойдем-ка лучше в лес». Я и сеичас порой как будто слышу, как он просится в лес, как визжит. Со мной что-то неладно, Ашихэ.
Это нечаянное признание и стыдливая улыбка делали его опять тем юношей, которого полюбила Ашихэ.
Она отложила недошитые улы и обняла Виктора. А он боялся шевельнуться, чтобы не испачкать ее своими окровавленными руками, и стоял, растопырив их в воздухе.
- Значит, глаза у Волчка были, как у меня? Погляди хорошенько, Вэй-ту.
- У тебя - красивые, глубокие. А у него - маленькие и заросшие шерстью.
- Не смейся. Зачем ты меня дичишься? Я же вижу - тебя что-то мучает. Неужто так и будешь молчать и мучиться тайно? Тогда чем же мы будем с тобой делиться?
Виктор ответил не сразу.
- Не могу. Потерпи, пока все это немного уляжется.
Ждать Ашихэ привыкла. Вся ее жизнь с того дня, когда она назвалась женой Третьего Ю и стала принимать и передавать сигналы с перевала, была постоянным ожиданием отряда. Но отряд ее, разгромленный и преследуемый, перешел через хребет Мира и Благополучия и нашел убежище в стране Советов. Остались здесь только связисты и последние караулы, несколько костров на вершинах, но и они гасли один за другим, открытые ночными самолетами-разведчиками.
Последние вести, передававшиеся сигнальными огнями от сопки к сопке, доползли призраком страшного голода из долины реки Хуанхэ: там уже умерло два миллиона крестьян. Японцы двинули свои вооруженные силы на Освобожденные районы, но Яньань все еще обороняется. Восьмая армия сражается. Немцы все дальше продвигаются в глубь страны Советов. Англичанам и американцам тоже не везет. Словом, ни единой доброй вести! Сплошной разгром, море крови и страданий, повсюду свирепствует насилие. А Вэй-ту всего этого не хочет знать!
- Хватит с меня. Я вырвался оттуда, как из сумасшедшего дома.
- Но долго ли мы будем с тобой здесь одни? Рано или поздно мы пойдем к людям.
- А мне это не нужно. Мне совершенно достаточно тебя.
Великие слова. Верх всего, что жаждет услышать женщина от любимого, если она хочет быть только женщиной.
- Я люблю тебя, Вэй-ту. Но я не буду для тебя ни доброй стеной, заслоняющей от тебя мир, ни тенистой беседкой отдыха. Это прекрасно только в стихах Ли Тай-бо. А может, так было и в жизни когда-то, тысячу лет назад.
Виктор не понял. Он не замечает простых вещей. Восторгается Волчком, но до сих пор не догадался, что и ей, Ашихэ, тоже сказано: «Стереги!» И она до сих пор не двинулась с места, хотя давно ушли те, кому она обещала быть на страже, и вот уже второй год вершины гор темны, не вспыхивают на них огнями приказы и вести. А Вэй-ту не спросил у нее ни разу: «Что ты переживала, Ашихэ, оставаясь столько дней и ночей одна-одинешенька на заброшенном перевале?»
Но ведь любовь - это ты; все тебе - и думы мои, и забота, и счастье. Так по крайней мере было в фильмах, которые она видела когда-то в Аньшани, и в книгах, читанных в свободные минуты в Яньане, где она училась, чтобы потом учить других. И она воображала, что если полюбит и будет любима, они пойдут
вместе той же дорогой борьбы, делясь каждой мыслью и каждой чашкой риса. Что может быть проще и прекраснее?
Но любовь, что застигла их с Виктором в этой фанзе, не слила две жизни в одну и никуда не вела. Утомленная, присела она на пороге и ждала, что будет дальше. «Некуда вам идти,- нашептывала она Ашихэ по ночам, когда Виктор спал, основательно натрудившись за день.- Лето в разгаре, опять медведи
шалеют от любви, слышишь? Так любите же и вы. Пусть служат вашей любви уединение и широкий кан...»
Привыкнув размышлять, Ашихэ невольно смотрела по временам на себя и Виктора со стороны - и недобрые то были минуты. Виктор же, наоборот, жил, казалось, только радостями тела, упивался первой любовью, словно хотел заглушить в себе все другое. Он ловил рыб и птиц, ел и ел,- запасы муки, сои
и проса в кладовой быстро таяли.
- Не тревожься, все у нас будет. Дай только наберусь сил,- Он напрягал мускулы.- Ну-ка, пощупай!
Ашихэ приходилось вставать на цыпочки, чтобы дотянуться до его руки у плеча.
- Вэй-ту, не слишком ли много силы на одного? Право, тебе самому с нею не справиться.
- Ну, уж этого нечего бояться. Есть сила - значит, проживем! Со мной ты никогда не будешь терпеть голод.
Конечно, Ашихэ радовало, что он так быстро распрямляется и крепнет. Но... не слишком ли он о себе заботится, копит силы с расчетом, словно его тело - какой-то инструмент или капитал, который понадобится в будущем.
Как-то раз Ашихэ, не дождавшись Виктора к обеду, пошла ему навстречу. Ближайшим местом, где он ставил силки, был муравейник, и по дороге домой он всегда туда заглядывал.
Однако тут она Виктора не нашла. Сама осмотрела силки, сегодня оказавшиеся пустыми, и стала рассматривать муравьиные яйца, которыми питаются фазаны.
Перед муравейником на южном склоне лежало множество этих белых зернышек, и муравьи-работники все время выносили новые и новые на свежий воздух и солнце. В теплых коконах спали крохотные червячки - будущие муравьи.
«Это у них вроде яслей,- подумала Ашихэ.- В Яньане мы тоже выносили маленьких на солнце».
Она прутиком ковырнула муравейник, и верхний слой бурого холмика осыпался. Муравьи лавиной хлынули к яйцам, хватали свое потомство и спешили унести его домой, в безопасные подземные жилища. Один застрял со своей ношей под веткой, но к нему мигом подскочили двое других и общими силами перетащили ношу через преграду. Ашихэ не могла бы сказать, что ее
больше тронуло: мудрость ли муравьев, создавшая общество, основанное на справедливости и самоотверженности, что людям не всегда удается, или огромная сила любви к ближнему, живущая в этих крохотных существах.
Гляди, Ашихэ, хорошенько присматривайся! Если родится у тебя малыш - а теперь это возможно,- ты будешь вот так же нести его через все преграды, охранять, как муравей и как тигрица, жить его жизнью...
Чье-то горячее дыхание овеяло ей щеку. Она обернулась. Подле нее сидел Кунминди, дружелюбно мотая высунутым языком. А подальше стоял Виктор с кошелкой на плече. Он смотрел на нее так, как в день первой встречи. И под этим внимательным, «открывающим» взглядом Ашихэ снова почувствовала себя красивой, взгляд его словно возвеличивал ее в собственных глазах.
- Ты такая...
У Виктора не хватало слов, чтобы объяснить, какой он увидел эту новую, неожиданную Ашихэ.
- Какая? - спросила она тек же тихо.
Но он уже оторвался от созерцания.
- Такой я тебя еще не видел... В силках ничего не нашла?
- Ничего,- ответила она, огорченная тем, что он, как всегда, уже ушел в себя. Словно еж, который выпускает иглы, чтобы его нельзя было тронуть.
- Тебя так долго не было, вот я и вышла тебе навстречу.
- Совершенно напрасно! В такую жару, да еще с этой железиной на плече.
Так он всегда называл ее карабин - «железина>, «мушкет», <рухлядь». Очень уж ему было обидно, что лишился он своей замечательной двустволки, отцовского подарка.
- Ну, не оставлять же ружье в пустой фанзе. Я тебя не раз просила брать его с собой.
- Такое старье? Из него только ты и можешь стрелять. К тому же - сколько у тебя патронов?
У Ашихэ, действительно, было только три патрона и «лимонка> - японская граната.
- Все равно. Я была бы спокойнее за тебя.
- Э, не родился еще такой зверь или человек, который бы застиг меня врасплох в тайге.
Они шли уже по береговой круче, внизу искрилась на солнце река. Виктор, как всегда впереди, прокладывал дорогу в траве, которая была ему по грудь. Шедшая за ним Ашихэ тонула в ней с головой.
- Кунминди щиплет траву - значит, будет дождь,- сказал Виктор.
Он почему-то стал подниматься в гору, удаляясь от берега, прямо на лиственницу, одиноко росшую над купой молодняка. Высокая, гордая, она кроной своей купалась в жаркой лазури неба. Дерево это очень любит солнце.
- Ты такой наблюдательный, все замечаешь, обо всем помнишь. Только того не помнишь, что до сих пор не сказал мне ничего.
- А что я должен был тебе сказать?
- Не знаю я, Вэй-ту, что говорит мужчина, когда берет женщину. Может, всегда одно и то же, но каждая из нас ждет этих слов. Ждет и по-своему переживает свой Праздник Лета...
Голос Ашихэ как-то странно замирал, словно отдаляясь от Виктора. Он оглянулся: Ашихэ хромала и не поспевала за ним.
- Что с тобой ?
- Поранила ногу.
- Покажи.
Она присела и сняла с ноги туфлю. Сильно истертая подметка была чем-то пробита, и под большим пальцем ноги кровоточила ранка.
- Ты, должно быть, наступила на шип или сук. Надо будет как следует отмочить ногу и вытащить занозу. Потерпи.
Он посадил ее к себе на плечо и понес, придерживая рукой.
- Да я бы и сама дошла, это такой пустяк.
- Сиди, сиди. Весу в тебе не больше, чем в косуле, так не о чем и толковать.
Он и в самом деле шел так легко, словно нес на плече не человека, а бурундучка. Ашихэ, покачиваясь, плыла над травой и лесной порослью, и ей видна была вся местность вокруг.
- Высоким хорошо! .. А зачем ты идешь на эту горку, Вэй-ту?
- Увидишь.
И только когда они были уже на холме, он указал ей на противоположный берег, где вырванная с корнями береза упала среди купы мрачных растрепанных елей.
- Узнаешь?
Ах, тогда ели были так красивы в снежном уборе и все выглядело иначе. Но место это Ашихэ узнала бы из тысячи: там она и Хуан Чжоу нашли мертвую тигрицу и растерзанного Третьего Ю; вернее, то, что осталось от него.
- А я уходил тогда, ничего не подозревая, и думал... Если уж непременно хочешь, чтобы я тебе сказал что-нибудь в твой Праздник Лета, так знай: я тогда думал о тебе, Ашихэ...
Опять имя ее прозвучало так нежно и вместе так гордо...
- Постой, дай мне сойти. Я хочу смотреть на тебя.
Они растянулись в траве, в густой тени лиственницы и дикого винограда. Смотрели на реку. Эта самая река сверкала перед их глазами в солнечный морозный день Нового года, когда они расстались и Виктор пошел по льду Муданьцзяна к тем, кто обещал ему помочь вернуться на родину, а Ашихэ осталась в Фанзе над порогами.
- Значит, думал все-таки обо мне?
- Не только думал. Звал тебя.
- А что ты говорил?
- < Ашихэ, Ашихэ, я бы с тобой весь свет обошел» - разные другие глупости.
- Но мне именно эти глупости нужны! Не скупись на них, Вэй-ту!
- Ну, если уж хочешь знать, я еще и загадывал...
Это было с полгода назад - давно, если мерить время пережитым. Он был молод и жаждал неизведанного, он нес в мир свою готовность к борьбе и боль разлуки с Ашихэ, которая досталась темному крестьянину Ю, как слепой курице жемчуг. Когда он шел лесом, между березой и елями впереди вдруг что-то мелькнуло, и он решил проверить, не почудилось ли ему это. И тут-то, поднимаясь на горку, он загадал: если там ничего нет, я никогда больше не увижу Ашихэ. Да, она шла за ним и тогда и позднее. И вернулся он сюда не случайно. Изувеченный, в лохмотьях, брел через тайгу, тоскуя по Ашихэ и с издевкой говоря себе, что самый близкий ему человек, женщина, к которой его так влечет,- жена Третьего Ю.
Конечно, Виктор не сумел всё это связно рассказать Ашихэ, но ведь она его любила, а тот, кто любит, понимает все с полуслова.
- Как трудно заставить тебя говорить, Вэй-ту!
- Челюсти у меня стиснуты. После долота и напильника все слова на языке застревают... Ну, остальное ты уже знаешь.
- В самом деле?
- Разумеется! Ты попросту читаешь у меня в душе. Через десять лет мы уже, наверно, будем разговаривать только глазами.
- Так ты думаешь, что мы и через десять лет...
- Отчего же нет? Конечно, если будем живы и если я тебе еще раньше не опротивею. А за себя я ручаюсь... Это за что ты меня?
- Чтобы ты не валял дурака, мой милый ежик.
- Ашихэ.
- И я сейчас закрою тебе рот!
- А знаешь, ведь ты еще никогда первая...
- Потому что никогда я еще так тебя не любила...
Кунминди от удивления даже уши наставил: господи, что такое творится с этими людьми?
- Иди, или прочь, песик, не подглядывай!
Пёс неохотно отошел в сторону. Оттуда он видел уже только две головы, черноволосую и русую, прильнувшие одна к другой, Кунминди от скуки стал ловить мух, время от времени щелкая челюстями, потом лежал сонный, уже равнодушный к доносившимся оттуда странным звукам, шелестам и словам. Ему это больше не казалось необычайным: он решил, что, видно, так всегда бывает у людей.
- Значит, ты только сейчас это почувствовала? А почему же прежде...
- Ах, это должно прийти само, изнутри. Я хотела твоей близости, но что-то мешало. Не могла вся до конца отдаться.
- А скажи, о чем ты думала там, у муравейника? У тебя было совсем другое лицо.
- Какое?
- Ну, я не художник и не поэт... Но такой я тебя любил, о такой думал.
Они еще не очнулись от жара любовных восторгов. Лазурь неба, просвечивая меж ветвей, струйками текла в пепельную тень лиственницы, и воздух сверлило назойливое густое жужжание шмеля. Шмель кружил подле ветки винника, свисавшей над самой головой Виктора. Виктор хотел его отогнать, но
Ашихэ удержала его руку:
- Посмотрим, найдет ли.
Шмель подлетал к листьям, манившим его своей яркой окраской, бело-розовой и пурпурной, но, сев на них, опять отлетал, обманутый: эти листья только притворялись цветами! Что за странное, невиданное растение!.. Шмель наконец сел и медленно поворачивался во все стороны - видимо, искал, откуда же аромат. Еще мгновение - и он, раздвинув листья, нашел скрытый под ними настоящий цветок.
- Может быть, цвет любви вот так же скрыт, Вэй-ту?
Все было прекрасно. Все дышало предчувствием чего-то еще более прекрасного впереди. Вот сливаем мы наши уста и тела, наши страстные желания и судьбы. И только позднее...
Во всяком случае, когда бы Виктор и Ашихэ ни оглядывались впоследствии на свою любовь, этот день всегда светил им яркими и теплыми красками, был вехой, указывающей путь.
|
|
| Категория: Лесное море | Добавлено: 28.12.2009
|
| Просмотров: 2500
| Рейтинг: 3.0/1 |
|
