| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Все книги онлайн
38)Часть четвёртая
Когда дошли до полюса
Люй Цинь подошел к стене, на которой, как во всякой лесной фанзе, висел китайский календарь. Вчера забыли сбросить прошедший день. Люй Цинь передвинул шарик, и китайцы увидели на календаре шестой день дун-чжи. А поляки спохватились, что сегодня двадцать первое декабря, и тут же стали совещаться, как отметить рождественский сочельник. Не украсить ли елку? Тем временем Багорный, Ашихэ и Мо Туань о чем-то усиленно шептались, близко придвинувшись друг к другу.
Было это за обедом.
А вечером, как всегда после ужина, сидели в общей комнате. Обсудили, кого и когда отправить в город закупать все необходимое в новом доме. Потолковали о том, о сем - что сделано уже и что еще можно сделать общими силами. Создавалась коммуна. Не все, правда, мирились с этим словом, но все понимали, что только их сплоченность - залог некоторого будущего благополучия. И мечтали вслух, сидя вокруг стола.
На южном склоне можно развести огород. На месте сгоревшего леса за болотом распахать землю и посеять просо и пшеницу. Сколотить джонку и совершать на ней регулярные рейсы на другой конец озера Цзинбоху - возить на продажу все, что добудут земледелием и охотой, а оттуда привозить нужные товары.
Люй Цинь добавил, что и он может быть полезен. Дикорастущий женьшень, корень жизни, стал теперь редкостью, а он, Люй -Цинь, слишком стар, чтобы искать женьшень по всей тайге. Все восемнадцать тысяч пор его тела решительно требуют, чтобы им дали спокойно дышать. Между тем женьшень растет в самых глухих дебрях, через которые трудно пробираться. Люди говорят, что его надо искать там, куда упала звезда, но это неправда. Просто-напросто там, где из земли поднимается его невысокий, но гордый стебель с несколькими листочками и цветами, золотисто-зелеными, как хризолит, больше ничего не растет: женьшень своим дыханием сжигает все на два шага вокруг, словно и в самом деле там упала огненная звезда. Именно в таких местах, только ему, Люй Циню, известных, он несколько лет назад посеял желтые семена, чтобы это чудесное растение хорошо росло и цвело. Теперь он ожидает первых урожаев. Да, да, Люй Цинь не будет в коммуне обузой. За каждый такой корень жизни торговцы платят золотом, ценят его даже не на вес золота, а в пять, в десять раз дороже.
Виктор сказал, что женьшень - отличный источник дохода, но следует подумать и о том, чтобы разводить оленей ради пантов. Даже одно маленькое стадо может приносить большой доход, если хорошо ухаживать за оленями и вовремя спиливать и консервировать молодые рога.
Словом, все теперь верили, что для них начинается счастливая совместная жизнь.
И тут Багорный предложил четко определить, что представляет собой их маленькая община.
- К чему это? - возразил Виктор.
Багорный объяснил, что сейчас это как будто и не имеет значения, но надо подумать о будущем. Хотят они этого или не хотят,- они живут коммуной. И точно так же, независимо от своей воли, вынуждены будут бороться с японцами. И строящийся в тридцати километрах отсюда форт на «Домни» будет
постоянной угрозой их безопасности.
- Все это я хорошо знаю,- артачился Виктор.- Но зачем нужно название?
- Затем, чтобы мы отдали себе отчет, где наше место. Мы должны покончить с изоляцией и действовать сообща с китайской народной армией Пограничного района.
Они говорили по-китайски, так что Лиза, Коропка и Швыркин ничего не понимали. Обычно им переводила Тао, но ее здесь не было. Она не выходила сегодня из своей комнаты, и навестившие ее Ашихэ и Лиза сообщили, что она больна.
Обеспокоенный Коропка подтолкнул Виктора, и тот в не-скольких словах объяснил ему, о чем идет речь.
Багорный что-то шепнул Ашихэ, потом нагнулся к Мо Туаню. Эти трое всегда были заодно. Ячейка, что ли? Горечью и тревогой наполняла Виктора мысль, что Ашихэ - союзница Багорного. Вот и сейчас она сказала с упрёком:
- Вэй-ту, как ты можешь протестовать против названия, которое спасает нас от одиночества?
Должно быть, Багорный нарочно вовлек ее в разговор, чтобы перейти на китайский. Таким образом Иван, Лех и Лиза не могли принять участия в этом споре.
- Извини, Ашихэ, я отвечу тебе по-русски - ведь другие хотят знать, о чем речь, и высказать свое мнение. Пусть Багорный переводит на китайский.
- Правильно, сегодня наше совещание должно вестись на языке Пушкина и Менделеева.
В другое время неожиданное вмешательство Алсуфьева обратило бы на себя внимание. Выпрямившись, с важным и невозмутимо серьезным видом, он держал себя как председатель. Но остальные были слишком увлечены спором, чтобы это заметить, да и привыкли уже к чудачествам Алсуфьева.
- Хорошо,- согласился Багорный.- И так можно. Попробуем дойти до сути, выяснить, в чем правда.
- А какой правды ты ищешь, Александр Саввич? - вдруг спросил Коропка.- Их много, и все разные. Есть правда отрадная и созидающая. А есть и такая, что сжигает и калечит. Иной правде и в глаза поглядеть страшно. И не каждую правду можно протрубить на трубах оркестра, как сказал один из наших, ныне забытых писателей.
Багорный криво усмехнулся.
- Обожаете вы, поляки, громкие фразы. Ну, сказано красиво... А вывод какой? Идея?
- Ах, всякая идея, когда она материализована в форме той или иной организации... Вот ведь и христианство... Один умный ксендз сказал: «Как прекрасно было бы христианство, если бы не было церкви!» Теперь преступление уже щеголяет в одеянии философов, а добродетель - если употребить это старомодное слово,- добродетель с самыми благими намерениями унизилась до лжи и пошлости. Каждый на свой лад морочит людей, и народы поддаются дурману массового психоза. Гнусные времена!
- Мы говорим о разных вещах. Вы - о добродетели, я - об японском форте. Повторяю, форт на «Домни» - это господство японцев над тайгой и Межгорьем. Это - аресты, рабство, эксплуатация, гибель множества людей. Форт надо уничтожить раньше, чем его достроят. Стереть с лица земли, чтобы им расхотелось приходить сюда. Ясно? Это, думаю, и ребенок поймет. Мы должны организовать значительный отряд. А скажите мне, кто присоединится к «дикой» группе из нескольких русских и поляков? Какие цели и какие лозунги способны мобилизовать окрестное население? Вы сами отлично знаете какие. Но, зная это, вы готовы отвергнуть единственную возможность борьбы. Отказаться от нее во имя «чистого гуманизма» и возвышенных истин, в знак протеста против всякого насилия и неполной правды... Гуманизм ваш - позвольте уж и мне выражаться вашим стилем - ходит в японских сапогах и вашими красивыми метафорами вы служите японцам бесплатно!
- Попрошу без демагогии! - вознегодовал Коропка. Но, глянув на Лизу, Виктора и Швыркина, сразу осекся. Багорный был прав, и все это чувствовали. Он их этим фортом припер к стене.
- И так в каждом конкретном случае! Революцию вы приемлете в праздничном наряде, когда она взывает к вам с высот философии и поэзии. Но у нее есть своя повседневность, своя техника и механика...
- Меня эта техника мало интересует,- нахмурясь, сказал Виктор.- У тебя евангелие есть, Александр Саввич?
- Брось, Витя. Мы стоим перед угрожающим нам форпостом империалистов....
- У меня этот империализм в искалеченных деснах сидит. И японцы тогда не зубы мне вырвали, они вырвали все мои прежние понятия о жизни, о человеке, веру мою! Дай мне самое трудное, но чтобы оно было как евангелие! Чтобы было священно и не допускало ни тени сомнения! А если это невозможно, так буду я жить своей повседневностью, своей собственной «техникой» и силой, как всякая живая тварь здесь в тайге...
Они уже забыли, с чего начался спор, забыли, что они не одни. Китайцы, не понимая чужого языка, сидели как сфинксы. Казалось, они спят с открытыми глазами и видят какие-то свои китайские сны. И только из вежливости они не встали из-за стола, сидели и курили свои трубочки с чубуками, тонкими и длинными, как клювы куликов. Их неподвижные черные глаза смотрели куда-то в пространство. Они, кажется, понимали, как обманчива эта «полная справедливость», пресловутая «соломенная избушка, в которой можно переночевать, но невозможно жить...»
- Голова у меня кругом идет,- тихонько пожаловалась Лиза.- Витек, а ты разбираешься во всем этом?
- Как когда. Думать надо.
Дискуссия разгоралась не на шутку, все время уклоняясь в сторону. Трудно было уже уловить главное...
А за окном шумела вьюга. Звенели стекла при каждом порыве ветра, метался огонек лампы. В глубоких, законопаченных мхом швах между бревнами плясали тени, и казалось, будто стены выпячиваются, вся комната вертится, и несут ее бурны волны в иссеченный вихрем ледяной мрак.
- Будет тебе, Александр Саввич,- сказал Коропка, не глядя на Багорного.
Багорный поднялся и, сунув под мышки костыли, наклонил к сидящим хмурое, застывшее лицо с изувеченной щекой. Костыль под левой рукой зацепил и оттянул ворот кожаной куртки, открыв то, что было под ней. Все засмотрелись на ленточку, красную полоску, на конце которой застывшей золотой каплей блестела звезда. В своем кожаном костюме, как в латах, стоял перед ними Багорный, несгибаемый боец. Величие свершенных деяний стояло за ним, и тени павших, расстрелянных, сожженных, как Лазо и жена самого Багорного, отдавшая жизнь за Кантонскую коммуну. Все это вспомнилось людям, смотревшим на него и на его причудливую тень на стене.
Все уже стали подниматься, как вдруг Алсуфьев крикнул:
- Так не уходят. Смирно!
Все окаменели от неожиданности.
Безмятежный лик повелителя глядел на них словно с большого расстояния, овеянный грустью.
- Послушай, Павел...
- Молчать!
Все стояли, не зная, что делать. На склоненной голове Алсуфьева матово блестела лысина, обрамленная по краям седоватыми вихрами. Губы его шевелились, беззвучно шепча молитву.
- Благодарю.
Взглядом широко раскрытых пустых глаз обвел присутствующих.
- Можете идти. Разумеется, до вторника.
И насупился, в задумчивости разглаживая что-то на груди- уж не воображаемые ли складки парадной одежды? Наверно, он ощущал их под пальцами.
И Виктору даже почудилось, будто на Алсуфьеве не ватник, а величественно ниспадающая тога.
- Во вторник хочу услышать ваши окончательные предложения и видеть вас осененными чистым светом, che lume fia tra il vero e lintelleto! Торопитесь же, так как мне это может надоесть. Помните, что в моих руках двадцать миллиардов калорий. В моей власти вся энергия земли и солнца. Я могу ее вам
дать, а могу и покончить со всем!
Он поднял руку, словно хватаясь за какой-то рычаг у себя над головой.
- Дрожите, а? Успокойтесь, я только вас пугнул, чтобы вы знали, чья здесь власть. Конечно, Резерфорд первый, но...
Подозрительно оглядел всех. Подождал, не возразят ли, что Резерфорд... Нет, не возразили.
- Ну так вот. В лабораторных исследованиях он первый. Но кто расщепил атом практическим способом? Скажите беспристрастно. Ведь кто-то должен же был всё это сделать доступным?
Тяжело было видеть, как он бьется в когтях гордости и страха.
- Ну, конечно, ты,- сказала Лиза, чуть не плача.- Никто в этом не сомневается. Это замечательное открытие.
- А профессор Мейнемер? Вы можете это подтвердить, коллега?
- Могу,- заверил его Коропка.
Ветер ударил в стекла, за окном словно кто-то тяжело шлепнулся на землю и вздохнул.
Коропка шепнул Виктору:
- Нечего тут ждать, бери его под мышки.
Но вдруг Алсуфьев выпрямился и сказал уже обычным тоном:
- Кончаем, господа. Следующее заседание Конвента Земли состоится на полюсе, в башне «Се», названной так в честь церия. Этаж сто четвертый. Лифт работает.
|
|
| Категория: Лесное море | Добавлено: 08.01.2010
|
| Просмотров: 2118
| Рейтинг: 5.0/1 |
|
