| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Все книги онлайн
41)Часть четвёртая
Ашихэ не стала спорить. Конечно, он это устроит лучше. Осторожность не мешает, хотя в этом случае она совершенно лишняя...
Она говорила это торопливо и с наигранным спокойствием. Хоть бы поскорее осталась позади эта подстерегающая их душная ночь! А там тоскливую тревогу сменит радость, когда Среброголовый и Багорный, объединив отряды, возьмут форт! Достанется же японцам! Их прогонят, а война уже идет к концу, это все говорят. Китай будет свободен и отчизна Виктора тоже.
- Как она зовется на вашем языке? Ты говорил, но я позабыла.
- Польша.
- Поль-ша... А женщин там уважают? У них такие же права, как у мужчин?
- Ашихэ, ты мне зубы не заговаривай. Знаю, к чему ты клонишь, но на этот раз ты меня не собьешь.
- Да я и вправду люблю слушать твои рассказы про мать и про ее родину.
- А что у меня еще осталось? Ты здесь и Польша где-то на краю света.
- Будет у тебя и она и я.
- До сих пор ты никогда этого не говорила. Значит, ты решилась?
- Ах, сколько времени можно упираться, если ты так тоскуешь по своей родине и сражаешься за мою... Конечно, я в конце концов поеду с тобой.
Они вернулись на развалины Фанзы над порогами, доели там остатки своих запасов. Виктор пошел принести воды для чая. Проходя мимо мостков, он посмотрел на оба ровно обтесанных ствола громадных елей, переброшенных через речку. Снизу они всегда были покрыты брызгами, сверху - тонким слоем плесени. И на ней не было никаких следов! Но следы должны были быть, если здесь прошли Чэн, Су и Мо Туань. Три человека не могли пройти, не оставив отпечатков на зеленом мягком налете. Видно, эти трусы где-то притаились и из своего укрытия намерены наблюдать, чем все кончится.
Вернувшись в фанзу, Виктор ни словом не обмолвился о своем открытии. Положения это не изменит, а Ашихэ еще сильнее будет терзаться.
Часом позже, когда они поднимались на перевал лесом, который чем дальше, тем больше редел, побежденный каменистой почвой, Ашихэ подтолкнула Виктора и шепнула: «Смотри, лисичка!» Лисица промелькнула довольно далеко между деревьями. Может, они и прошли бы, ничего не подозревая, но Волчок помчался за лисицей, они стали обнюхиваться, потом играть, как старые знакомые. Ашихэ вдруг остановилась как вкопанная: в этой «лисице» она узнала рыжую суку Чэна. Значит, Чэн с товарищами были где-то недалеко!
- Скоты! - сказал Виктор вслух то, что уже раньше думал о них. Он решил больше не стесняться: Ашихэ сама теперь видит, что им доверять нельзя.
Он подозвал Волчка, и они двинулись дальше. Не искать же их! Хотя в случае беды охотники могли бы поддержать их огнем своих трех ружей.
Ашихэ так бежала, как будто в спину ей направлен был чейто ненавистный взгляд или даже дуло ружья. Быть может, ее подгонял стыд за своих земляков? Ведь это неслыханно - чтобы охотник покинул в беде товарища! Невероятно! И это в тайге, где даже чужим помогают, где никто не запирает фанзы, а когда хозяин уходит надолго, он оставляет в доме еду на случай, если забредет сюда какой-нибудь путник! В тайге, где вора карают смертью, зарывают по шею на тигровой тропе. А если бы кто-нибудь предал друга или трусливо сбежал - за это и кары не придумано, потому что здесь такого еще не случалось. Как же эти трое могли поступить так с ней, Ашихэ, их товарищем, тем более что они партизаны, авангард шу-хай?
- Говорил я тебе,- начал Виктор, когда они дошли до перевала и остановились. - В нашей тайге...
- Да, да, нас только двое, ты и я... Что же нам делать?
- Пойдем к мяо.
Тропинка, бежавшая по дну ущелья, перерезала Седловину.
- Вэй-ту, а может, они попросту где-то нас поджидают? Не огорчайся заранее. Может, все окажется совсем не так.
- Не знаю, смогу ли я и тогда относиться к ним по-прежнему. Мне будет казаться, что от них всего можно ожидать. Это как яд. Кого змея раз ужалила, тот всегда под ноги себе смотрит... Ну, вот и пришли.
В уголке между скалой и могильным холмиком, сложенным из камней, стоял знакомый древний алтарь с изображением тигра, где путники молили о милости божество гор.
- Ну, чем плохое укрытие?
- Да, но если бы я была суеверна... Взгляни!
На скале, под которой Ашихэ собиралась сесть, неуклюже высеченные иероглифы предостерегали:
«Идущий сильнее того, кто сидит на месте».
- Чепуха, так было во времена Чингисхана. Лучшего места нам не найти.
- А ты где будешь?
- Видишь тот выступ у выхода? Правее, где корни висят. Вот там.
Только они, зная здесь каждый камень, каждую лазейку, могли пробраться через это нагромождение скал. Всякому другому, идущему от Муданьцзяна, а в особенности ночью, доступ сюда был возможен только одним путем - старой тропой путников меж лесов и гор по крутому и голому склону до узкого горла перевала.
Они нашли здесь много хвороста. Услужили все же товарищи - много его вчера сюда натаскали. Виктор и Ашихэ сложили высоченный костер, который мог гореть часа два-три. От него до убежища Ашихэ, как Виктор прикинул на глаз, было шагов триста - триста пятьдесят. Если предстоит но;ь спокойная, то это слишком далеко. Если же будет стычка, то слишком близко. Погода все еще стояла ненадежная, и костер могло залить дождем.
Посредине ущелья, ровно в ста пяти шагах, а значит, на выстрел от убежища Ашихэ, был почти отвесный обрыв, и под таким навесом можно было развести второй костер - этого дождь не зальет, и свет его будет падать косой длинной полосой.
- Так и условимся. До первого костра - пожалуйста, пусть себе подходят. Я к ним присмотрюсь, а может, и окликну. Но второй границы никому переступить не дам. Если выстрелю- знай, идут японцы. Тогда бей из автомата. Выпусти одну, потом вторую серию, чтобы они залегли в темноте, не дойдя до твоего костра. Я их еще попугаю, пока ты не уйдешь далеко, а там отойду тоже. Встретимся с тобой на Еловом склоне. Дорогу туда ты знаешь.
- Знаю. Через Две Ласочки.
- Если японцы придут с собаками, ты первым делом стреляй в собак.
Виктор постоял еще, припоминая, не упустил ли он чего-нибудь.
- Всё. Волчка оставлю с тобой. Он не пикнет, а если насторожится, следи, куда смотрит. Он, шельмец, человека и зверя за двести шагов чует.
- Лучше бы ты взял его с собой. Тебе он будет нужнее.
- Нет, у меня у самого нюх не многим хуже, чем у Волчка. Ну, Чернушка, до свиданья.
Виктор ушел. Пора было караулить. Уже со дна ущелья, из всех щелей между горами поднимался прохладный сиреневый сумрак.
- Постой, чуть не забыла! У Среброголового есть фонарик.
- Ну и что же?
- Он перед тем, как подойти, зажжет его. Такой у нас с ним уговор. А я должна в ответ помахать головешкой. Но откуда я ее возьму, если не буду сидеть у костра?
- У тебя есть огниво и трут. Зажжешь трут. Но это не понадобится. Так помни - на Еловом склоне!
Было еще рано зажигать сигнальный огонь. Виктор сел у своего костра и смотрел на притихший мир вокруг. Все медленно окутывали серые сумерки. Взгляд Виктора и прежде не раз останавливался на соседних склонах, вернее - на одной-единственной группе карликовых сосен, нависших над тропинкой. Это было место не хуже того, которое он уже выбрал для себя. И сейчас он все больше приходил к заключению, что если Мо Туань, Чэн и Су где-либо засели, то именно там. Ему даже показалось, что две карликовые сосенки, одиноко темневшие на фоне розового закатного неба, сейчас пошевелили ветвями, хотя ветра не было. Да, да, охотники наверняка прячутся там. У них, видно, духу не хватало явиться в отряд с такой ужасной вестью, и они решили переждать. Скажут потом, что дрались и чудом ушли от врагов, а Виктор и Ашихэ погибли. И никто не узнает, что человек может растоптать человека во имя высшей стратегии, по приказу своего Будды, носителя всей мудрости Артхашастры, Книги о Полезном...
Стемнело. Виктор развел первый слабый огонь, от которого позднее должен был заняться большой костер, и полез выше, дюйм за дюймом добираясь до заранее высмотренного неприступного местечка. Добравшись, зарядил отцовскую двустволку пулей и дробью, соединил маузер с деревянной кобурой-прикладом, то и другое положил подле себя, чтобы были под рукой.
Теперь пусть японцы приходят. Снизу его никак нельзя увидеть, и собаки не учуют на такой высоте. За ним склон горы уже не такой крутой, и всегда можно будет отступить. Он здесь как у себя дома, он сильнее врагов тонкостью своих инстинктов, которые развились в тайге за эти годы, когда он жил жизнью лесного зверя. Было время, когда он боялся, дрожал и терял голову при одной мысли, что может встретиться с Кайматцу, вообще с японцами. Теперь это прошло - он сам дивился такой перемене. Ни малейшего страха, одна ненависть, как изжога, как зудящая рана. И еще - привычная сосредоточенная уверенность охотника и та легкая дрожь возбуждения, с какой подстерегаешь тигра,- пусть только появится!
Виктор прицелился: мушка была хорошо видна на фоне двух костров - Ашихэ тоже разожгла свой. Костры горели ровным, почти неподвижным пламенем. Ночь стала светлее, на небе уж кое-где мерцали звезды, а порой и месяц выглядывал из-за облаков, и тогда видны были косяки и беспорядочные стаи птиц, черной метелью запорошившие небо. Начиналось их последнее, третье нашествие. Птицы летели на новые гнезда. Были тут журавли и гуси, кулики, гагары, утки... Голоса их вызывали в памяти полузабытые, волнующие названия архипелагов и островов, кружили голову, напоминая о существовании огромного, бескрайнего мира... Автомобильные гудки, звонки трамваев, неоновые рекламы, электрический свет на улицах, на письменном
столе, даже в уборной. У людей там есть дом, есть понедельник, вторник, все дни недели до необычного, отмеченного красным в календаре,- воскресенья. Они работают, читают книги, ходят в кино, на стадионы, веселятся в кафе и ресторанах. Они спят на кроватях, на белых простынях. Едят, что хотят, едят по-человечески, перекладывая еду с блюда на тарелки. Сказочная жизнь!.. Движение и гомон, множество встреч, событий, и в каждом из них скрыта возможность удачи, скрыта твоя неведомая судьба. И эта свобода, свобода и упоительное сознание, что сегодня ты здесь, а завтра можешь быть за тысячу километров отсюда... Ох, мать родная, хоть бы год пожить по-человечески.
Жажда познать мир, проснувшаяся при виде этих птиц, летящих в просторах поднебесья, легла на сердце жгучей и бурной тоской. Хватит! Он сыт по горло тайгой, и вечными скитаниями, и своей пещерой. Пусть же наконец рассеется легенда о Серебряной Голове, иначе им не двинуться с места, они вечно будут торчать на этом перевале, зажатые между горами Чанбаишаня и рекой Черного Дракона. Пора наконец идти к людям, зажить по-человечески. А если предстоит борьба, то пусть это будет борьба за что-то чистое, человеческое и святое, а не для этои чертовой Артхашастры, ни для чьей Артхашастры...
Что-то как будто пробилось сквозь тишину. Это было почти неощутимо, как предчувствие.
Виктор напряг слух. Тихо. Нет, шорох... Вот скрипнул камешек под чьей-то ногой... Идут!
Шел не один, а много людей, мерно, без шума, но и не особенно скрываясь. Сколько их могло быть?
Трижды сверкнул свет фонарика. Высоко поднятый, он долго-долго не гас.
Наконец опять темнота. Кто-то крикнул:
- Товарищ Среброголовый!
И из мрака вышел Среброголовый. Наверно, это был он. Виктор его не знал, никогда не видел, но именно таким представлял его себе по рассказам Ашихэ. Высокий, в ватнике, с коротким карабином на плече дулом вниз. Солдатская каска отброшена на ремешке за спину, и видна седая голова, серебряная в отблесках огня.
Он со своими спутниками обошел костер. Их было шестеро, он - седьмой. Все остановились и стали тихо совещаться.
Тот же голос позвал из темноты:
- Товарищ Сребрологовый, вас ждут у второго костра!
Седой двинулся - медленно, как-то нерешительно, то и дело светя вокруг Фонариком.
Виктор лежал пластом, словно пришибленный. Среброголовый?! Вот так штука! Этого он не ожидал. Он хотел крикнуть: «Кто идет?» Если это Среброголовый, он должен знать Ашихэ. Но в эту минуту из мрака появилась еще одна группа людей. Так же одетые, но с виду какие-то другие, пониже ростом. Один держал пистолет так, словно намеревался стрелять, если Среброголовый повернет обратно. Перед этим человеком шел другой и вел собак. Сутулая квадратная спина, ноги дугой и такие верткие, словно это руки движутся в штанинах, лысая большая голова... Да это не кто иной, как У! И собаки его. А у всех, кто с ним, ноги короткие, туловища длинные - как можно было не заметить этого сразу! Переодетые японцы! Они пустили вперед казаков или маньчжуров, а сами ждут, когда можно будет брать пленных.
Виктор снял с пояса «лимонку» - ее Ашихэ когда-то подарила ему как спасительное средство, чтобы не попасть живым в руки японцев. Он замахнулся, подумав, что в этот миг Ашихэ уже бежит, конечно, навстречу Среброголовому, размахивая, как уговорились, своим факелом. Добегает уже, верно, глупенькая, до того костра...
Он швырнул гранату, отполз на край обрыва и схватился за маузер.
У и его собак разнесло в клочки. Упал и японец с пистолетом.
- Уттэ!
Японцы открыли огонь. И тотчас же из-за карликовых сосен грянули два выстрела. «Товарищи!» - подумал Виктор. Видно, слова японской команды резнули их слух так, что они не утерпели. Но почему только два выстрела?
А шестерка с мнимым Среброголовым впереди успела между тем пройти. Они легли на землю, скрылись во мраке где-то между первой и второй огненной преградой. И одна только Ашихэ стоит в свете своего костра, подняв над головой факел в знак приветствия. Эх, черт возьми - она увидела этого Среброголового! Не догадывается, что это маскарад, поверила и воображает, будто все было ошибкой, недоразумением. Ашихэ, разве ты не понимаешь, что они схватили Мэй, выпытали у нее тайну сигналов... Спасайся, Ашихэ, спасайся!
Виктор вскарабкался повыше и двинулся к ней. В этом месте, за выступом горы японские пули в него попасть не могли, но и он потерял из виду ущелье и дальше брел вслепую, время от времени ощупывая скалы. Вот гранитная стена кончилась, впереди, по его соображениям, должна была быть осыпь.
Вдруг залаяла собака, не Волчок, а какая-то чужая. Тявкнула и замолкла - вероятно, ее схватили за шиворот.
Виктор присел на корточки, устремив глаза и маузер в ту сторону. Там, шагах в пятнадцати-двадцати, кто-то притаился. И не один. Их там было много, они, должно быть, шли издалека и вспотели: Виктор улавливал запах пота, и не только пота, а чеснока и ниньхутоуского табака.
- Ты что тут делаешь, Мо Туань?
- Ах, это ты! Мы как раз тебя ищем.
И Мо Туань направился было к Виктору.
- Стой! Кто там еще с тобой?
- Здесь Сан-пяо, Хэн, Толстый Кун... Я привел тебе людей, Вэй-ту.
- Мне?
- Да. Их Багорный прислал, он велит тебе быть здесь нашим чжангуйды, потому что ты лучше всего...
- Сколько вас?
- Пятнадцать.
- Пусть десять человек идут к Чэну. Ведь это Чэн стрелял?
- Чэн и Су. Я их оставил здесь на всякий случай, а сам...
Из ущелья донеслись взрывы гранат. Там либо хотели развалить костры, либо били в Чэна.
- Бегом! Не дайте им выбраться, зажмите в том месте... Остальные за мной!
Виктор помчался по осыпи, не обращая внимания на грохот летевших из-под ног камней. Вокруг шлепались пули, ударяясь о камни. Но он знал, что выпуклость горы его скрывает. Ашихэ, должно быть, уже поняла, что творится, и укрылась где-то. В нее, безусловно, стрелять не стали. Не за тем они сюда пришли. Им нужно взять всех живыми, а особенно - допросить сигнальщицу.
Он остановился и прислушался. Японцы все еще били в камни за обрывом. Это хорошо, пусть ищут в том месте.
- Товарищ,- сказал ему Мо Туань таким тоном, как докладывают командиру.- Люй Цинь не поспевал за нами, он остался у мостов на реке. Так что, если будут раненые...
- Мо Туань, я не думал, что ты так поступишь... Прости меня. И того не предполагал, что Багорный...
- Багорный идет в бой, и ты, Вэй-ту, идешь в бой. Все может случиться. И он велел передать тебе вот это...
В руке у Виктора очутилась какая-то бумага. Шершавая и липкая. Ну да - в смоле!.. Та самая газетная вырезка, которую он держал уже раз в руках - тогда, в пещере.
- Сопоставь даты. Когда во Владивостоке судили Среброголового, Багорный был с тобой в Харбине.
- Значит, Среброголовый... Ты знаешь?
- Об этом потом. Теперь будем делать свое дело, товарищ... Только бы их одолеть!
- Одолеем!
Виктор готов был обнять охотника. «Ах, Мо Туань, Мо Ту-ань, ты и не знаешь, какую кошмарную тяжесть снял с моей души!»
Однако он ничем не выдал своих чувств, и голос его был так же ровен и тих:
- Пойдем, как на кабана, по одной стороне. Когда сойдем и я остановлюсь, ты, Мо Туань, и ты, Хэн, передвинетесь дальше вправо, а вы, остальные, останетесь слева от меня. Дистанция - десять шагов. Не стрелять в каждую тень: там где-то должна быть Ашихэ. Окружим, как сетью, загоним их в тиски, к Чэну, понятно? Ну, вперед!
Он повел людей по высокому краю ущелья. Их товарищ, их командир... В сознании этом была огромная радость, и облегчение, и стыд за себя. Волнующий хаос чувств. Никто его не поучает, не менторствует, нет здесь никакой Артхашастры, есть лишь общая борьба и священный долг товарищества... «Если бы так всегда, я давно был бы с вами, люди».
- Отошли! - шепнул Туань.
Бой шел у выхода с перевала, бой за этот выход. В ущелье было тихо, стрельба прекратилась.
- А может, они только притаились? Идем!
Они сползли вниз по склону. Так осторожно, что ни один камешек не дрогнул, ни одним шагом не выдали своего присутствия. Таежники умели ходить...
На дне ущелья Виктор разместил всех. От двух еще догоравших вдали, хотя уже разбросанных костров летели искры. Слабое, туманное зарево стояло там, а дальше, низко над землей, стлалась тьма непроницаемая, густая до черноты. Не оставалось ничего другого, как только идти на звуки и запах. В таких условиях действовать ножом было удобнее; и Виктор взял его в зубы.
Где-то сбоку грохнуло, как из гранатомета. Сан-пяо выпалил из своей берданки. И тотчас враги швырнули в его сторону гранаты - одну, другую. Гранат у них, видно, было много, а стрелять они не хотели, чтобы огонь не выдал их. Это, наверно, были казаки. Маньчжуры не выдержали бы такой гнетущей, слепой тишины.
Залаял Волчок. Он наконец почуял хозяина. Тявкнул резко и один раз, как всегда, когда возвещал, что сторожит зверя и ждет удобного момента, чтобы схватить его за ноги.
Лай Волчка звучал как-то не по-обычному яростно. Чувствовалось, что пес готов попросту разорвать кого-то, над кем он сидел высоко, на другом склоне, ближе к Мо Туаню. А Мо Туань, по-видимому, шел на этот зов Волчка. Двинулся туда и Виктор, тихонько, ползком, готовый каждого, кто перед ним появится, встретить пулей из маузера. Его тревога за Ашихэ несколько утихла, он надеялся, что она прячется там, где лает Волчок, иначе пес давно прибежал бы к нему. Но вот Мо Туань выстрелил. И в тот же миг что-то ухнуло, ослепило Виктора, жар разлился по спине.
Его чуть не убило, спасло только то, что он лежал.
Но что с Мо Туанем? Виктор пополз вперед и сразу наткнулся на что-то мягкое. Ощупал - это оказалась сумка из барсучьей шкуры. Сумку эту он видел на спине у Мо Туаня. Ремень порвался, был еще теплый и липкий; не стоило уже искать того, что минуту назад было Мо Туанем. Вытирая руки о землю, Виктор ощутил под пальцами мох, потом корни, потом наткнулся на пень. Это был единственный пень, какой Виктор помнил на перевале, шагах в двадцати от алтаря, под скалой, где он оставил Ашихэ. Проход между буграми вел наискосок, вправо. Там мог быть не один человек, и приближаться надо было не прямо, а сбоку, из-за бугра. Но едва Виктор тронулся с места, там послышался топот, возня, кто-то сквозь зубы выругался по-русски и закашлял громко, визгливо. Затем кашель внезапно оборвался. Сноп белого света брызнул с земли на болтавшуюся в воздухе ногу, на Волчка, висевшего под чьей-то каской. Блеснул штык. Волчок упал, потянув за собой голову в каске. Рука со штыком снова поднялась, но Виктор уже успел ринуться в проход и сбил этого человека с ног, затем пырнул его ножом и, сидя на нем, ждал, пока он перестанет шевелиться.
Все было теперь ясно как день. Под Виктором лежал Долговой. И неподвижно вытянувшийся между кочками Волчок держал в зубах, словно принесенную хозяину дичь, сорванный с Долгового парик. Не голову, а только смятый серебристый парик.
Фонарик, валявшийся на земле, все еще горел. Он выпал из кармана Долгового, когда тот боролся с собакой, и загорелся, А товарищи Виктора стреляли в эту полоску света, и Виктор легко мог погибнуть от руки своих. Он поспешил выключить фонарик. Потом снял с Долгового гранаты. Такие же «лимонки», как у него. Они пришлись весьма кстати: уже с разных сторон приближались торопливые шаги, тревожные звуки. Как мошки на свет, слетались сюда люди - должно быть, свет фонарика был для казаков каким-то условным знаком.
- Никифор, чего зовешь?
Приглушенный голос шел с земли тут же рядом - как будто из-за пня.
Виктор ответил гранатой. Раздался стон. Он повторился, затем перешел в душераздирающий крик. Раненый выл и выл, как зверь, и вой этот разносился по всему ущелью.
Товарищи Виктора спешили на помощь. Сверху, из-за скалы, где за минуту перед тем стоял Волчок, отозвался автомат Ашихэ. Виктор нисколько не сомневался - да, да, это автомат Ашихэ. Один из казаков крикнул «Свайка!», и по этому сигналу все они обратились в бегство. Послышался только сухой треск пистолетного выстрела. И вой утих - должно быть, казаки добили раненого. Какая-то тень на бегу перескочила через догоравшие головешки костра., но, подбитая пулей, свернулась в клубок. Все принимало благоприятный оборот, все было бы прекрасно, если бы не смерть Волчка.
Виктор потрогал его, Волчок уже коченел, все еще держа в зубах парик своего убийцы, палача из Харбинской комендатуры, который издевался над собакой, мстя за сломанные Виктором ребра. И Волчок распознал его запах среди стольких чужих запахов и не простил... Вот какой был пес! Один только раз оплошал. Не вытерпел, бедняга, и слишком рано бросился на врага, на секунду раньше, чем следовало...
Виктор поднялся. Он как будто ощущал на плечах каменную тяжесть обоих могильных холмиков. Нет и не будет у него больше никогда такой собаки!
Он свистнул, ожидая, что Ашихэ сейчас сойдет к нему. Но она почему-то не шла. Он свистнул еще - никакого ответа. «Значит, побежала за остальными,- подумал он,- преследует казаков. Ну, конечно, как же без нее дело обойдется!»
Казаки и японцы вырвались-таки из седловины. Немного их уцелело, но этим удалось уйти. Судя по отголоскам, они пробивались к лесу. На верную погибель: в тайге охотники их легко обойдут уже проходимыми летними тропинками и окружат.
Кто-то шел навстречу Виктору. Уже занималась заря, и в ее свете он по раскачивающейся походке узнал Хэна.
- А я думал, что ты в другом месте.
- Да я же был над тобой. Разве ты не слышал меня?
Только сейчас Виктор заметил, что у Хэна в руках автомат. И еще ему бросилось в глаза замешательство Хэна.
- Вэй-ту, случилось несчастье... Я нашел Ашихэ...
Ашихэ лежала неподалеку от своего костра. Она не шевельнулась и не открыла глаз, когда Виктор повернул ее лицом кверху. Но сердце еще билось. Рана у нее была только одна - в груди. Только один человек мог спасти Ашихэ - Люй Цинь.
- Хэн, беги к Чэну. Пусть Чэн вас ведет и кончает дело,- сказал Виктор, беря Ашихэ на руки,- Потому что я... Сам видишь...
- Да, да, надо сразу нести ее к Люй Циню, он один умеет лечить раны. Я помогу тебе, Вэй-ту...
- Это лишнее. Сам справлюсь.
Он пронес бы ее через невесть какие перевалы и горы, даже если бы она была в три раза тяжелее. Бежал, не думая больше о товарищах, о том, как они там без него сражаются. Скорее, скорее к Люй Циню, он должен ее спасти, у него всякие лекарства, травы - ведь поставил же он на ноги Багорного... Говорят, Багорный пожертвовал женой для революции. Возможно. Его, Виктора, все это больше не интересует.
Неся Ашихэ на руках, как ребенка, он взбирался по склонам, а они становились все круче. Да и по извилистым горным тропкам трудно идти, когда заняты руки. А идти надо было как можно быстрее и не споткнуться, не уронить Ашихэ. Он переоценил свои силы. Следовало все-таки взять в помощь Хэна.
Ашихэ становилась все тяжелее. Виктор испугался. Вот так же когда-то отяжелела у него на руках умирающая мать! Он послушал, бьется ли у Ашихэ сердце. Оно билось. Едва-едва, но билось. Понес ее дальше. Сил уже не хватало, он задыхался, в голове гудело. Надежда мешалась с отчаянием, мысли путались, и всякие случайные, незначительные мелочи навязчиво вставали в памяти, казались знаменательными. То, что он впервые увидел Ашихэ именно здесь, наводило на мысль: вот и сошлись начало с концом, и круг замкнется. Да и с куницей нехорошо вышло, дурной знак... Он встряхивался, твердил себе, что это глупости, что, наконец, предсказание имело двойственный смысл. Среброголовый пришел фальшивый, но борьба была настоящая и товарищи оказались у него, у Виктора, настоящие!
Он взбирался, взбирался, как будто это была та гора, о которой говорила когда-то Муся. Каждый, говорила она, таит в себе стеклянную гору и об ее острые края калечит себе жизнь... Всю жизнь... Вот и у него, Виктора, руки и ноги отнимутся, а не выберется он из этого ущелья. Останется с Ашихэ на ее перевале. Застрянет в этом проклятом месте, где наверху блуждающими огнями морочит людей Артхашастра, а внизу - в ущелье - подлинная борьба и настоящие товарищи.
Когда он наконец очутился на ровном месте, ему не верилось, что мучениям конец. Самое трудное было позади. Дальше он пойдет при свете дня, встающего над бурными зелеными волнами лесного моря....
Виктор зашатался и чуть не полетел с Ашихэ вниз. Пришлось стать на колени и передохнуть.
Ашихэ все еще была без сознания, но ресницы ее чуть-чуть трепетали, как бывает в легкой дремоте, и лицо в свете утреннего солнца как будто оживилось. В углах рта застыли алые струйки с пузырьками. Это означало, что у нее прострелено легкое.
Руки у Виктора были заняты, и он нагнулся, чтобы щекой стереть с губ Ашихэ кровь, но в этот миг на Ашихэ упала какая-то тень. Он оглянулся.
На перевале над ними стояли тигры.
Потревоженные стрельбой, они уходили в горы. Беременная тигрица повернулась, тяжело ступая пошла прочь и скоро скрылась за горой, а тигр все стоял. Это был Бесхвостый Ван.
Огромный, несмотря на свою юность, он в рассеянном свете утра стоял, точно отлитый из бронзы, с царственным знаком на голове. Полный сил, жизни, веры в себя, он смотрел с высоты на человека, стоявшего на коленях. В бирюзовых глазах его светилось презрение - Виктор ясно видел это и вспомнил тот день,
когда он уходил из тайги в город, к людям, а Ван стоял, опустив голову, над своей возлюбленной, убитой из самопала...
Одеревеневшая рука с трудом вынула маузер, подняла его, направляя в зверя. Но Виктор чувствовал, что не сможет выстрелить в эти страшные и властные глаза. Внезапно Ван сделал скачок, и когда он скрылся, земля мягко дрогнула, словно надутая резиновая подушка.
Эхо далекого мощного взрыва всколыхнуло воздух. Казалось, сто громов ударило за рекой.
Виктор инстинктивно повернулся и взглянул на Ашихэ. Глаза ее были открыты.
- Родная! - крикнул он.- Ты слышишь? Форт взят.
Радовался он не тому, что форт взят,- что ему теперь этот форт! - а тому, что Ашихэ пришла в себя, смотрит...
Она сдвинула брови, с трудом собирая мысли, и прошептала:
- Значит, та женщина...
- Нет, она спаслась. Мо Туань сказал, что динамит подложил кто-то другой.
Только сейчас Ашихэ узнала Виктора.
- Среброголовый приходил, я его видела... Ты солгал.
- Ашихэ!..
- Да, солгал,- повторила она медленно.- И ты убил его, Вэй-ту, как только он появился. Я видела, как он упал.
- Да нет же, он не потому упал...
Но как объяснить ей, что там, перед ее костром, бросился на землю не Среброголовый? Что это Долговой притаился после первых выстрелов, а затем выстрелил в нее из темноты?
Ашихэ смотрела на него словно издалека, холодно и внимательно. И Виктор невольно съежился, чувствуя, что он в ее глазах сейчас так мал и жалок и она просто удивляется, как могла полюбить такого.
- Малышку не ты и не Тао... Пусть ее воспитает Лиза,- выговорила она с трудом.
Потом глубоко вздохнула. И прошептала тихо, с уверенностью:
- Цаоэр...
Словно и вправду слышала песнь о недожитом, неосуществленном...
Виктор посмотрел туда же, куда смотрела она. Небо было пусто. Только орел-стервятник совершал свой обычный утренний облет. Не двигая крыльями, плыл он туда, где раздался взрыв, в надежде поживиться свежим мясом. И не удостоил вниманием живого человека, прижимавшего к груди свою ношу - самое дорогое, что было у него в жизни. Живой ему пока был ненужен.
Широко раскинув крылья, хищник висел над лесным морем, безучастный, как время, и неизбежный, как смерть.
Мазурская Пуща, 1954 - 1958
|
|
| Категория: Лесное море | Добавлено: 05.02.2010
|
| Просмотров: 3094
| Рейтинг: 5.0/1 |
|
