Пятница, 26.04.2024, 04:29
Меню сайта
Категории раздела
Лесное море
И.Неверли Издательство иностранной литературы 1963
Сарате
Эдуардо Бланко «Художественная литература» Ленинградское отделение - 1977
Иван Вазов (Избранное)
Государственное Издательство Детской Литературы Министерства Просвещения РСФСР 1952г.
Судьба армянская
Сурен Айвазян Издательство "Советский писатель" 1981 г.
Михаил Киреев (Избранное)
Книжное издательство «Эльбрус» 1977
Форма входа
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Все книги онлайн

Главная » Книги » Зарубежная литература » Михаил Киреев (Избранное)

Стр. 14

VII

 Шли девятые сутки. Шел девятый вечер.

 Тик-так, тик-так - отсчитывали, крошили время часы. По мельчайшей крупинке. По ничтожному кусочку. И все - вперед, все - вперед.

 Не было замедления и здесь - в голубоватых жилках исхудавшей руки. Тик-так, тик-так! Исправно бежала кровь. Бодро струилась жизнь.

 Владимир то опускал веки, впадая в недолгую полудрему, то пристально смотрел на доктора, словно припоминая что-то.

- Доктор... Иван Кириллович...

- Тише, Владимир, тише... Ведь мы же условились...

- Я буду говорить... совсем мало... по одному слову...

- Вот поправитесь, голубчик, тогда мы с вами побеседуем... у меня есть что сказать вам.

- Иван Кириллович... У меня - тоже...

- Дорогой мой Владимир... поймите, что каждое ваше слово... Я запрещаю говорить вам... Я погашу свет и уйду... Вам надо спать, спать, спать... Покой и сон... Только покой и сон!

- Я вас узнал, товарищ майор... Я все вспомнил, товарищ майор... Не гасите свет... не гасите!

 «Что же это? Распад сознания, бред, конец?» Доктор бегло взглянул на часы и впился взглядом в лихорадочный блеск устремленных на него глаз. Он еще ниже склонился над больным, словно хотел своею грудью загородить от смертельной опасности эту забинтованную, пахнущую йодом грудь, эти светящиеся, бездонные зрачки, это горячее человеческое дыхание.

 Тик-так, тик-так, тик-так - упрямо отстукивали часы.

 Отстукивало секунды и сердце доктора. Тягостные, ужасные секунды.

- Вы помните Днепр... товарищ майор?

- Тише, тише, голубчик... Я помню Днепр... Я потом расскажу о Днепре много интересного... Но сейчас - будем молчать... Только молчать... Давайте погасим свет и будем молчать...

- Нет, нет! Пускай светится... Пускай горит! - испуганно сказал Владимир.

- Ну что же, пускай светится, - согласился доктор, еле скрывая свое волнение.

- Вы помните... плот на Днепре? Помните... как мы тонули?

- Тише, тише! - машинально повторил доктор. Плот на Днепре... Трагическая эвакуация раненых... Как же можно забыть этот страшный, непостижимый час! Он склонился еще ниже - к глубокому, напряженному взгляду больного, к его запекшемуся рту.

- Владимир... Володя... Товарищ... Вы тоже были на плацдарме под Куцеволовкой? Вы были на том плоту? Только тише, тише... Не надо рассказывать... Ничего не надо... Я помню, друг... Я все, все помню...

 Доктор поднялся и начал ходить по комнате решительными, упругими шагами, - от корзиночки с ягодами, от белой постели - до белой затененной стены... Плот был такой же, не шире пола этой комнаты... Кромешная ночь. Плещет широкая вода. Плавно покачивается на бочках из-под бензина намокший помост с тяжелоранеными бойцами... У хирурга на коленях перевязанная голова командира...

- На плоту... Я потерял сознание... Помните, товарищ майор?

- Тише, тише. Не надо, голубчик... Я помню... Я все помню!

 ...Плещет-набегает к ногам былинная днепровская вода... Гоголь, Тарас Шевченко, запорожцы, «Ой, Днипро, Днипро!..» Душа полна тугой, песенной отвагой. Страшно и - не страшно. Страх, усталость, бессонницу - словно смыло жутким раздольем реки. Даже присмирели стоны раненых. Только повторял какую-то команду в бредовом сне командир батальона... Они ожидали любой беспощадной беды, и все же тьма осветилась неожиданно. В черном небе повисли немецкие «факелы дьявола», а потом загрохотала, вздыбилась вода, обдавая огнем, брызгами, ужасом...

- Я очнулся... товарищ майор... уже в реке...

- Тише, тише, дорогой мой... Я помню...

 ...Да, плот перевернуло, разодрало, бросило в бездну... Оглушенные, слепые, они тонули и снова выплывали, захлебываясь... Они держались за бочки, за бревна, друг за друга... Держались невероятным напряжением духа...

 Доктор остановился у постели, взял руку Владимира в свои руки,- не пульс искал он сейчас, а сжимал ее, не выпуская, как не выпустил и тогда, в бушующей водяной тьме.

- Так это были вы, родной мой? Значит, с вами не сдались мы тогда врагу?

- Я, доктор... Вы спасли меня и в медсанбате, и на воде; и под огнем... Я запомнил вас... запомнил навсегда... до самой смерти...

- Молчите, милый! Причем здесь смерть? Никакой, никакой смерти! Мы победим... мы вырвемся из этих тисков... Тише, тише, голубчик...

 ...Осторожно заглянувшие в дверь загорелые старики увидели строгую белую фигуру доктора, в молчании склонившуюся над белой постелью, и, не услышав ни звука, ни шороха, боязливо попятились назад, к своей стене, где стояли их мешочки - подарки. У белобородого кабардинца текли слезы по смуглым щекам. Его русский товарищ, сурово потупив голову, несколько раз произнес глухим голосом: «Вот и порешилась жизнь... Вот и порешилась молодая жизнь!..» Они не уходили, не двигались с места, связанные большим горем. Старики провожали взглядом каждую белую фигуру, мелькнувшую в коридоре возле двери. Может, зайдет туда и вынесет добрую весть? Может, скажет, что он жив еще? Вот бежит с пузырьками в руке пухленькая веснушчатая сестра.

- Барышня, скажите нам...

 Но девушка только строго взглянула на них и скрылась за дверью. Через минуту она вышла и поглядела более приветливо:

- Все ждете, старые?

- Все ждем, дочка...

- А кто же он вам будет - сын или внук? Какой родней он вам доводится?

 Теперь старики строго посмотрели на сестру.

- Он для нас - самый дорогой сын, - ответил кабардинец.

- А ты все-таки пусти к нему, дочка. - с терпеливой настойчивостью сказал русский.

 Сестра предостерегающе поднесла палец к губам:

- Ш-ш, они спят... Они оба утомились - и больной и доктор... Пусть немного подремлют... Не шумите - ожидайте...

- Значит, живой еще? Дышит, как положено?

- Дышит, дышит, дедушка...

- А ты получше поглядывай, дочка. Ведь смерть-то, как вор, приходит во сне...

- Не бойтесь. За ним сам доктор присматривает... Сам Иван Кириллович... А это такой человек... такой человек...

 ...Доктор слышал голоса за дверью, видел, как входила и выходила сестра, как она задергивала гардины на окнах, все время видел лицо Владимира, то устало засыпающее, то озаренное живым светом больших поблескивающих глаз, видел и стрелки часов, медлительные и упорные в своем однообразном движении по кругу дня и ночи, - но все это он опознавал, как в тумане, борясь с тревожным, душным сном... Качается, кренится под ногами скользкий пол комнаты. Набегают днепровские волны, дохлестывая до постели Владимира. «Капитан, капитан!» - хочет сказать доктор, но голос не слушается его. Тогда он обеими руками тормошит, поднимает раненого. «Надо плыть, капитан! Мы должны плыть во что бы то ни стало!» Пошатываясь, Владимир сам опирается на ноги, выпрямляется во весь рост, срывает у себя на груди повязку, показывает на свое обнаженное сердце:

- Как же я поплыву, если сердце у меня остановилось, если ты не вылечил меня, доктор?

- Тише, тише! - встревоженно шепчет он. - Твое сердце бьется, живет... Я отдам тебе свою душу, всю свою кровь... Мы должны плыть на тот берег, капитан... Крепче, крепче держись за меня, капитан!

- Мое сердце не знало ни страха, ни устали, а теперь утомилось и молчит... Что же ты не вылечил меня, доктор?

- Тебе надо молчать, капитан. Держись за меня крепче и - молчи... Тише, тише!

- Посмотри на мои сады, на мои горы, доктор... Видишь - идет Мария? А мое сердце остановилось...

- Возьми мое, капитан! - с жаром говорит он, распахивая свою грудь и тоже поднимаясь во весь рост. - Я отдам тебе всю свою кровь! Но мы должны плыть на тот берег... Мы должны плыть...

 Разбуженный толчками своего сердца, доктор разлепил горячие отяжелевшие веки. В комнате стоял тихий полумрак - дремотная пыль отгоревшего дня. Золотые полосы на стене давно погасли. Только по-прежнему рдела корзиночка с крупной, коралловой клубникой. Часы показывали одиннадцать.

- Двадцать три часа... Иван Кириллович... Уже полночь...

 Это говорил Владимир. Он лежал с открытыми глазами и внимательно смотрел на циферблат часов.

- Скоро полночь... Где же остановится моя стрелка?.. Часы идут... А сердце жжет... очень жжет... Какой скверный выстрел!.. Не смерть - и не жизнь...

 Доктор опять поднялся во весь рост, как он только что поднимался в тумане тревожного сна:

- Надо молчать, капитан... Не утруждайте свое сердце... С вашим сердцем - большое несчастье... Скрывать не будем: конечно, большое... Но мы с вами - солдаты, Владимир... Советские солдаты... Вместе плыли на горящем плоту....Я помню, как залило кровью ваши капитанские погоны... - И доктор умолк, сдвинув в мучительном раздумье брови. Как же сказать этому страдающему человеку самое страшное и самое главное? Поднимется ли его дух на великое мужество, на великую борьбу? И не сумасшествие ли такая мысль?

 Из коридора доносились приглушенные голоса. Под окнами кто-то прошел с милой песенкой о расцветающих грушах и девушке, которая ожидает своего возлюбленного. В дверях показалась сестра, тихо спросила: «Ничего не требуется, доктор?» «Ничего», - ответил он машинально. Ничего, ничего не надо. «Может, свет включить?» «И свет не нужен!» Зачем он, этот глазастый свет стеклянного шара... Так хорошо порошит догорающий пепел сумерек... А в душе - боль и тревога. Жжет сердце и у него... Доктор садится на краешек постели, берет руку Владимира.

- Дорогой мой! Будем честны, будем сурово откровенны друг с другом... Говорю с тобою не как врач... Я отбрасываю многие условности... Мы сейчас ведем великий... да, великий, необыкновенный бой... Ты - ясный, сильный человек, Владимир... Скрывать от тебя нечего... Твое сердце было прострелено... прострелено навылет. - Он на минуту умолк, восстанавливая в памяти всю картину ночной операции, вдумываясь в потрясающий смысл своих слов. - И все же твое сердце бьется, Владимир... Ты живешь уже девятые сутки... Идут девятые сутки!.. Так далеко, - доктор пристально поглядел на часовую стрелку, - так далеко еще никто не продвигался... Такого еще не было... Шаг за шагом, минута за минутой... Может быть, здесь торжество нашего дела... нашей науки... Ты слышишь меня, Владимир?

- Слышу, слышу, Иван Кириллович... Говорите...

- Нет, ты закрой глаза и отдохни, Владимир.... Пульс у тебя хороший, но ты отдохни... Давай помолчим, капитан.

 Доктор подошел к окну и отдернул гардину. На дворе - тихо, бархатисто-тихо. Серебряные зубцы гор давно уснули во мгле, в отяжелевших тучках; налитых соком заката. Пожалуй, будет дождь, добрый дождь плодородия... Двадцать третий час идет вместе с теплой мглою, вместе со звездами и шорохами деревьев, с утихающим человеческим говором...

 И опять вспомнились стихи:

И миру, желанному миру
Тебя, мое сердце, вернуть!.
.

 Позади послышался все тот же усталый голос:

- Почему вы молчите, Иван Кириллович?

- Гляжу на темные горы и отдыхаю. Отдыхайте и вы, Владимир...

- Посидите со мною, доктор...

- Может быть, зажжем свет?

- Не надо, Иван Кириллович... Так лучше... покойнее... Я теперь не боюсь темноты...

- Ну и отлично. Отдыхай, отдыхай, мой друг...

 В комнате - полумрак, чуть тронутый мерцающим светом улицы. Белая постель и белая фигура доктора слились в одно.

- Владимир... Я сказал вам откровенно... Обычно врачу этого делать не положено... Но тут - все необычное... Латынь не имеет подходящего названия... Я думаю, вы меня поняли... Мы сейчас, как на плоту, в памятную днепровскую ночь... Нет, этот плацдарм будет потруднее... Мы не уступили смерти там, где она властвовала беспрекословно... Мы не отдали ей человеческого сердца... Вы устояли под ударом, а я вас поддержал... Дорогой друг мой, в моей голове сейчас одна мысль.

- Надейтесь на меня, товарищ майор... Я не сдамся... Я все выдержу...

- Вот это я и хотел сказать: никак, никак нельзя сдаваться! Сердце человека - великий, необычайный труженик, труженик и герой. Нет цены его силы и доблести. А сердце нашего человека? Подумать только, в каких огнях оно горело, какие тяжести выдержало! Как же не преклониться перед таким сердцем, как не драться за него всеми силами!

 Доктор опять подошел к распахнутому окну. Облокотился, задумался. В какую же огромную даль распростерлась эта простая жизнь? Маленькое багряное пятнышко на белой груди - и. грозные битвы на Днепре, и великолепные сады, окутавшие гору... В прошедшее и будущее протянулись лучи от живого человеческого сердца... Они устремляются дальше непостижимо далеких звезд... И он, скромный советский врач, смело взял их в свои руки. Держит, не дает угаснуть. И будет держать до конца!




Категория: Михаил Киреев (Избранное) | Добавлено: 05.06.2015
Просмотров: 714 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
avatar