| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Все книги онлайн
Стр. 44
5
Над горами, что чуть выше садов Норка, засветилась в небе красная полоса. Но солнца еще не было видно. Краснота эта грустно-тоскливо освещала Араратскую долину, придавленную густой завесой дыма от костров, полыхавших всю ночь. Они и сейчас еще догорали кое-где у шатров, наспех раскинутых по всей долине.
На пути из Вагаршапата в село Армавир показались три всадника. Они вдруг возникли из дымного облака.
Вагаршапат был уже далеко позади. Путники - все трое - священнослужители. В черных сутанах, на черных мулах. Только борода у того, что ехал посередке, белая. Она особенно выделялась на фоне всего черного, сумрачного. Седок этот по-стариковски скрючился в седле, тогда как двое других словно аршин проглотили, такие были прямые.
Они то и дело озирались по сторонам, горестно качали головами, вздыхали, изумленно разводили руками, били себя по коленям. И при этом все поминали бога.
Тем временем мрак над Араратской долиной рассеялся. Белобородый всадник выпрямился в седле, огляделся. Всюду грудился домашний скарб, бродили стада домашних животных. И развалин вокруг видимо-невидимо - мрачно чернеют в рассветной мгле.
А люди - диво дивное - поют!..
Группками и в одиночку напевают грустные песни.
- Подумайте только: всего три дня миновало, как было землетрясение, толчки и сейчас еще повторяются, а народ уже поет. - удивленно не сказал, а тоже словно бы пропел белобородый. Может, это от шири небесной голос его звучал напевно? А может, двум другим всадникам просто так показалось?
- По привычке поют о том, что на ум идет,- тоже распевно, но весело сказал тот, что ехал справа от белобородого.
- Слово и песня сильнее оружия. В них сила и стойкость нашего народа,- густым, звенящим басом произнес третий всадник.
Потом они долго молчали, и тишину нарушал только сбивчивый цокот копыт их мулов.
Вдруг в тучах пробилось солнце, и черные сутаны засверкали, словно поверх них накинули пурпурные ризы.
Зазолотились и еще сильнее запахли цветы в придорожных кустах.
Ехавшие по бокам соблюдали с подобающим почтением должную дистанцию по отношению к старшему.
- А что же все-таки нас спасет? - озабоченно спросил басовитый.
Ответ последовал не сразу. Дробнее прежнего стучали копытца мулов.
- Великомученичество во имя народа! - промолвил наконец едущий посередке, зашевелив губами в осиянных солнцем бороде и усах.- Так уж заведено на белом свете, права извечно в руках у того, кто наделен силой. И не в обращении к другим народам наше спасение. Надо склониться перед силой поправшего нас, обвести его лестью. Это и есть наша мученическая доля. Надо принять ее, ничего не поделаешь.- Он придержал мула, приложил ладонь козырьком ко лбу и посмотрел вправо от себя.
Село Армавир было разрушено дотла. Выстояла только церковь, и вокруг нее толпился народ. Старец повернул мула на тропу, что вела к Армавиру. Остальные тоже последовали за ним.
- Мы пока еще не бессильны и силы нашей, уверен, никогда не потеряем,- продолжал старец.- Создатель наш, сотворив льва, сотворил и орла. И хоть орел и поменьше, чем лев, но бог наделил его крыльями, чтобы летал высоко, и острыми когтями, чтобы в нужный миг нагнал страху на самого, пусть и сильного льва. Слон вон как велик и силен, а маленькая мышь его пугает. Или скажем, в морях и океанах обитают и огромные киты, и рыбы поменьше, и совсем мелкота. И порой те, что не такие уж и мелкие, подвергаются нападению и уничтожению, а совсем малые выживают. Господь малым своим созданиям или тем, что стали малыми, дал больше выносливости и средств самозащиты. Это и с людьми так. Главное - знать свои силы, себя знать. Если нам ниспослано богом жить среди тех, кто сильнее нас, то жить следует так, как предназначено, с помощью того «оружия», о котором речь веду. И это - не унижение, а средство, способ существования. Так было и будет, пока в мире есть сильные и слабые. Так уж случилось, такая нам досталась доля в этом мире... Окиньте-ка мысленным взором все вокруг нас. Одна только страна грузин христианская. И тоже в притеснении. Да, у них есть цари. Но цари, а не царь!.. К тому же порабощенные цари порабощенных, разрозненных земель. Лишь один из них - Арчил - пытается сбросить турецкое ярмо и потому сейчас словно на вулкане сидит. Но он держится. И праведно его упорство и намерение. Дальше Россия. Несомненно, если бы ее самое не раздирали сейчас в клочья, она стала бы надежной опорой. Но в данное время Россия целиком поглощена своими заботами. Вот и выходит, что нам надо действовать очень осторожно и разумно. Вот так-то. Пока так, а дальше посмотрим...
Ему не возразили ни словом. Но само молчание свидетельствовало о том, что некогда сильная страна и впрямь стала тем куском, который можно довольно легко заглотнуть...
Однако в развалинах Армавира не тихо. Там шум, там жизнь, и жизнь эта опровергает мрачные мысли.
...Нет, мы еще не кусок, который можно заглотнуть! Падая, мы верим, что снова подымемся и будем жить вечно!..
Мулы остановились неподалеку от Армавирской церкви, под абрикосовыми деревьями. Справа от церкви разбиты шатры, и перед каждым, прямо на траве, сидят мужчины и женщины. Звенит зурна, бьют барабаны. Более сотни старых и молодых женщин и мужчин, взявшись за руки, кружат в танце, и так согласованно и плавно, что кажется, будто круг этот - единое целое. Те, что не танцуют, хлопают в такт музыке. Танец сопровождает и песня.
Все это как бы приглушает несчастье: то, что дома разрушены, и то, что кзлбаши стоят тут со своими длинными копьями и, сложив руки на животах, тупо улыбаясь, наблюдают за танцующими. Они явились за данью - красящий корень, видите ли, им нужен, и за людьми - мастера требуются. Ереванскую крепость восстанавливать.
Первой заметила трех священнослужителей на мулах под абрикосовыми деревьями какая-то старуха. Вскочив с места, она, глядя на них, перекрестилась и вдруг, разволновавшись, даже прослезилась. За ней поднялись и остальные. Тоже перекрестились.
Смолкла музыка, разорвался круг танцующих. Все смотрели на священнослужителей в клобуках и вдруг разом, словно сговорившись, выдохнули:
- Святейший!..
Люди двинулись ему навстречу. Вмиг, и откуда только взяли, до самой церкви расстелили ковры.
- Не надо бы.. Это обычай времен мирных и счастливых,- ступив на ковер и поправляя при этом крест на груди, проговорил католикос, с печалью оглядывая развалины вокруг, палатки и собравшихся сельчан.
- Не в том наша беда, что стихия учинила нам такие разрушения,- заговорил приземистый армавирец с землистым цветом лица и умным взглядом.- Слава богу, из людей наших никто не пострадал. Ну а разрушенное заново отстроим. Вон они - наша беда, наше несчастье,- он взглядом показал на кзлбашей.- Не дают в себя прийти, уже явились. Ты, святейший, не укоряй нас за ковры. Понимаем, что не то сейчас время, но пусть видят, пусть знают, как мы чтим нашу веру и ее служителей...
- Землепашец Бертум говорит так, словно в сердцах наших читает! - раздалось со всех концов.
- Да будет благословенна ваша воля! - католикос осенил армавирцев крестным знамением, улыбнулся и зашагал не по коврам к церкви, а к палаткам.
Веками лишенные вождя в миру, армяне привыкли искать и веру, и надежду в главе церкви, в духовном вожде...
И вот он здесь.
Люди ловили каждое его слово и мысленно повторяли, как истинно святое слово.
А католикос говорил мало. Он шел от пристанища к пристанищу и именем бога заклинал имущих прийти на помощь неимущим, чтобы у всех была крыша над головой и возможность продержаться.
- Будьте едины, будьте опорой друг другу, и в этом трудном испытании и во всем. Только в единстве, в преданности вере и народу нашему мы можем выстоять, вынести бремя тяжкого ига, выждать, пока наконец придет день освобождения...
- А будет такой день? - разом в несколько голосов спросили люди.
- Непременно будет! Солнце, оно и заходит и восходит. Все посмотрели на восток, куда протянул руку католикос. Невольно глянули в этом направлении и кзлбаши.
Там сейчас сияло солнце и, подсвеченные им, алели облака.
Кзлбаши смотрели долго, пытались, видно, разгадать, почему католикос обращает внимание людей именно туда. Но, так ничего и не поняв, они обернулись к католикосу. А тот в это время снова осенил армавирцев крестом, и потому кзлбаши решили, что все связано с культовым обрядом и вообще разговоры идут лишь вокруг землетрясения...
- А теперь,- сказал католикос,- если есть еще потерпевшие тяжелый урон, кого я обошел, просите. Святой престол по возможности окажет вам необходимую помощь.
Священник местной церкви, худой, высокий человек с темной бородой, с тонкими губами и тонким носом, смотрел словно бы полуприкрытыми глазами из-под кустистых бровей. Он стоял рядом с католикосом и, хотя смотрел на народ, но слово свое обращал к нему:
- Святейший, ты не тревожься, мы будем опорой и подмогой нашим бедствующим и беспомощным. Но от имени моих прихожан я молю тебя обратиться к хану, а через него, может, и к самому шаху, чтобы хоть сейчас, когда и мы и скот наш остались без крова, без крыши, под этим открытым небом, они пощадили бы нас. Вон видишь, кзлбаши перед тобой? Они явились от имени хана за новой податью. Живя в палатках, мы должны заниматься сбором красящих корней для хана. Да еще и людей им надо, Ереванскую крепость восстанавливать...
- Спаси нас, святейший! - взмолился народ, едва умолк их священник.
Сложив руки на груди, они обращались к католикосу, как к богу.
По белой бороде святейшего черной тенью скользнула усмешка.
- Хан Зал добр,- проговорил он,- добр настолько, насколько может быть добрым наместник-чужеземец... Сын христиан, он вроде бы благоволит к вере своих отцов... Был он у меня. Обещал известить шаха о постигшем нас несчастье. Посмотрим... Будем надеяться... И терпеть.
- Потерпим, святейший, что нам еще остается? - снова заговорил Бертум.- Но по мне, лучше вовсе не жить, чем жить чужой милостью. Не нужна нам их милость, ни шахская, ни ханская. Пусть лучше будут какие есть, чтобы нам не остывать,- он поднял сжатые кулаки,- чтобы мы стали сильнее!!
- Заклинаю вас, будьте спокойны и терпимы! - католикос из предосторожности даже воздух осенил крестом.- Я понимаю тебя, сын мой. Благословляю и принимаю к сердцу твои слова, в них наши общие мысли. Но пока давайте надеяться и терпеть... А сейчас соберите ваш скот, птицу, чтобы не разбрелись, и сами сходитесь в церковь.
...В предвечерних сумерках зазвонили колокола. Привычный слуху армавирцев, сегодня звон их был каким-то особенно значительным и волнующим. Может, потому, что на этот раз колокола звонили над развалинами и в присутствии самого католикоса всех армян?.. А может, эта маленькая, но очень древняя церковь скорбела не только о разрушенном селе Армавир, но и о всех других разрушениях, о матери-столице Армавире, о всех городах, бывших столицами до и после нее? О всех больших и малых городах и селах, о множестве бедствий, обрушивавшихся на страну армян?.. Во всяком случае, в сегодняшнем скорбном перезвоне колоколов своей сельской церкви армавирцам все это слышалось.
Церковь полнилась ладанным духом и мелькающими язычками горящих свечек. На стенах в полусвете просматривалась роспись. Здесь и «Распятие Христа», и «Благовест», и «Варфоломеевская ночь», и «Христос и Богоматерь», и еще многое, за скудостью освещения не видное. К тому же очень все это высоко, и иные изображения столь уже старые, что от времени потускнели.
Все это создавало некую таинственность, святость...
Во всей церкви, от северного входа до ризницы, стояли люди с выражением сосредоточенности на лицах. Сосредоточенности и настороженности.
Впереди на ковре высилось кресло. В нем восседал католикос. Густая белоснежная борода укрывала почти всю его грудь. Из-под нее лучились сиянием драгоценных камней патриарший орел и крест. В левой руке католикос сжимал скипетр с головой дракона, а правая лежала на колене, и сапфировый перстень на ней отбрасывал голубой луч на золоченую ризу.
Высоко подняв голову, католикос с доброй грустью взирал на то, как идет служба.
Служил епископ Усик. В голосе его было что-то магическое, а движения столь выразительны, что армавирцы были зачарованы им. Даже сам святейший, и прежде не раз присутствовавший на службе епископа Усика, сейчас словно бы отошел от мира невзгод и волнений. Только изредка сильный голос епископа возвращал его к земной жизни, и он на миг осознавал и себя, и то, что находится здесь, в Армавирской церкви.
Были мгновения, когда епископ Усик смолкал и, скрестив на груди желтые, как пергамент, руки, обращал увлажненный взор к небесам. И это тоже были значительные мгновения. Чуть бледные, пухлые губы что-то неслышно шептали...
В такие минуты люди взволнованно вглядывались в него и тоже в молитвенном молчании обращались к небесам. И было слышно, как гаснут и трепещут горящие свечи. А верующим казалось, что свечи угасают под взмахом крыл ангелов, витающих в церкви. И они молили их про себя. «О добрые ангелы,- взывали они,- уберегите наш народ от зла и насилия, пожалейте!..»
А колокола знай позванивали, доносили безмолвные молитвы людские до бога и до ангелов.
Доносили ли? ..
Проповедь читал архимандрит Хорен, тоже один из священнослужителей, прибывших с католикосом. И его густой, звенящий голос вернул прихожан на землю. Они снова ощутили под собой каменные плиты пола, а вместе с ладаном в нос им ударил запах пота.
«Братья и сестры! - начал проповедник.- Армянская апостольская церковь извечно была для нашего народа не только местом моленья. Она была нам и школой, и крепостью, и спасительным убежищем...»
На примере жизни и деятельности великих просветителей, мыслителей и поэтов прошлого, от Месропа Маштоца, Саака Партева, Мовсеса Хоренаци, Егише, Григора Нарекаци и до Наапета Кучака и многих других, архимандрит Хорен пояснил, как крупнейшие деятели армянского народа денно и нощно творили в лоне церкви, совершенствовали и сохраняли величайшее богатство нации - ее язык, письменность, духовную культуру, традиции и обычаи.
Проповедник напомнил и о том, что народ армянский всегда был привержен своей вере и этим противостоял многим невзгодам и превосходящим силам разного рода врагов.
«Кто бы ни ступал в пределы нашей родины, кто бы ни врывался в монастыри и храмы, а наши историки тем временем и под вражьим мечом, не отрываясь, дописывали свои летописи, чтобы затем полить их своей же кровью.
И сколько последующих поколений, одно за другим, живущих тою же трудной судьбой, продолжали потом эти летописи. Так творилась наша история, наша культура. И за этими нашими творениями, как за хлебом насущным, словно гончие псы, тоже охотились и враги наши...»
Связывая историю с ныне происходящим, архимандрит продолжал: «Мы и по сей день под игом чужеземцев. Они пока еще позволяют нам говорить на нашем языке, потому что почва под ними не,очень тверда... Мы - армяне не только нашими молитвами, нашей верой во Христа, но и тем, что у нас есть многовековая история, всем тем, что нами создано и стало нашей сутью. Отнять у нации ее национальное достояние - это как бы дважды убить ее. Что бы то ни было - мы вечны! Землетрясение - это еще одно бедствие на наши головы. Не падайте духом. Нам надо выстоять, надо преодолеть и это. Сколько бы ни было испытаний, будем держаться тем, что мы должны жить. И мы будем жить! Жить и славить Отца и сына и святой дух, ныне и присно, во веки веков! Аминь!..»
Армавирцы уходили из церкви приободренные. Теперь все представлялось им в несколько ином, более радужном свете. И заходящее солнце словно бы улыбалось добро и обнадеживающе. А небо было яснее обычного,- может, вняло наконец молитвам армян, и испытание землетрясением станет последним испытанием народу.
Свет солнца и неба отражался не только на людях. Его ощущали и цветы и деревья, развалины и войлочные шатры.
На всем была улыбка солнца, ясность неба.
Люди вдруг почувствовали весну с ее ароматами. А до этого они хоть и пытались в песнях и танцах забыться от кошмаров землетрясения, им было ни до чего...
Для того чтобы помочь людям полностью прийти в себя, католикос Акоп Джугаеци с епископом Усиком и архимандритом Хореном целый месяц не возвращался к главному престолу.
|
|
| Категория: Судьба армянская | Добавлено: 26.05.2015
|
| Просмотров: 1182
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
