Бомбардировщик возвращался с боевого задания. В бою с «Мессершмиттами» он израсходовал почти все патроны и оторвался от своей эскадрильи. Теперь он шел над Черным морем совершенно один во всем голубом и неприятно высоком небе.

 Именно оттуда, с высоты, и свалился на него «Мессершмитт-109». 

 Первым его увидел штурман Коваленко. Он пострелял, сколько мог, и замолчал. Стрелок-радист дал врагу подойти ближе и, тщательно целясь, выпустил свои последние патроны, потом доложил об этом летчику. 

- Знаю,- ответил Попко. - Будем вертеться. 

 И самолет начал вертеться. Он уходил от светящейся трассы пуль как раз тогда, когда они готовы были впиться в самолет. Он пикировал и взмывал вверх. Он делал фигуры, невозможные для этого типа самолета. Пока что это помогало: он набрал только несколько безобидных пробоин в крылья. 

 Фашистский летчик, очевидно, понял, что самолет безоружен. Но, видимо, он слышал кое-что о советском таране и побаивался бомбардировщика. Вся игра свелась теперь к тому, что «Мессершмитт» старался выйти в хвост на дистанцию бесспорно верной стрельбы. 

 Наконец это ему удалось. Стрелок-радист увидел фашиста прямо за хвостом и невольно нажал гашетку. Но стрелять было нечем. Стрелять мог только враг. Это был конец. 

 Тут что-то замелькало вдоль фюзеляжа бомбардировщика. Белые странные цилиндры стремительно мчались к «Мессершмитту». Они пролетали мимо него, они стучали по его крыльям, били в лоб. Они попадали в струю винта и разрывались невиданной, блистающей на солнце, очень крупной и медленной шрапнелью. Один за другим вылетали из кабины штурмана эти фантастические снаряды. 

 «Мессершмитт» резко спикировал под хвост бомбардировщику, в одно мгновение потеряв выгодную позицию. Теперь уйти от него было легко, и скоро фашист отстал, видимо сберегая горючее для возвращения. 

 Радист передохнул и вытер со лба пот. 

- Отвалил фриц, - доложил он летчику и с любопытством спросил: «Чем это вы в него стреляли, товарищ капитан?» 

- Нечем нам тут стрелять, - ответил в трубке голос Попко,- и я сам удивляюсь, с чего он отскочил.

 Тогда в трубку ворвался голос штурмана Коваленко: «Это я его отшил. Злость одолела,- ишь, как подобрался, стервец!.. Черт его знает, думаю, а вдруг он их за какие-нибудь новые снаряды примет?» 

- Кого это - их? - не понял Попко. 

- Листовки. Я же в него листовками швырялся, всю руку отмотал, пачки-то увесистые!

 И весь экипаж - летчик, радист и штурман - захохотал. Смеялся, кажется, и самолет. Во всяком случае, он потряхивал крыльями и шатался в воздухе, как шатается и трясет руками человек в припадке неудержимого хохота. 

 Потом, когда все отсмеялись, самолет выправился и степенно пошел к базе, совершенно один в чистом и очень приятном, голубом, высоком небе. 
 

 С какой целью употреблено противопоставление в начале и в конце рассказа? Используйте его в изложении.