| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Все книги онлайн
19)Часть вторая
- Дейтерий, D2O,- напомнил ему Квапишевич.- Дороже золота. Тяжелую воду изготовляют только на заводах Нильса в Норвегии, а заводы эти сейчас захвачены немцами. Производство очень дорогое и трудное - я в этом хорошо разбираюсь, так как по образованию физик. И надо же такой случай, чтобы мы оказались обладателями одного очень важного открытия, имеющего в какой-то степени и научное значение...
«Алсуфьев!» - подумал Виктор, и с этой минуты ему стало еще труднее притворяться, что он не понимает по-польски и не прислушивается к разговору за столом. К счастью, и его соседку заразило возбуждение, царившее на другом конце стола. Она поняла, что там решаются важные вопросы, и, нагнувшись к Виктору, маскируя напряжение беззаботной улыбкой тихонько делилась с ним своим беспокойством:
- Если бы понять, о чем они там толкуют, во что его хотят втянуть! Посмотрите, Иван Кузьмич, на Квацишевича - ишь-, мелким бесом рассыпается. Да, настоящий мелкий бес, которому ужасно хочется стать бесом высшего ранга!
Виктор ей поддакивал, и теперь уже казалось вполне естественным, что и он поглядывает издали на этих поляков, пытается понять их язык, чтобы поделиться впечатлениями с молодой соседкой, которая очень боится, как бы доктор не впутался в опасное дело,- ведь он ни в чем меры не знает.
«Значит, Алсуфьев попал к ним в лапы,- думал между тем Виктор.- И вот они торгуют его идеей, основывают компанию на паях».
- Идея гениальная! Реализация ее потребует небывало крупных вкладов, но мы вернем все с лихвой. Тяжелую воду сможем производить в десять раз быстрее, чем это делают теперь, и продавать в пять раз дешевле.
- Погодите. Значит, процесс производства сократится в десять раз, а стоимость...
- Снизится в пять раз.
- Так что, если я вас правильно понял, предприятие будет приносить пятьсот процентов прибыли?
- Приблизительно так.
- Ну, теперь я понимаю, что это может заинтересовать Мицуи. Но чем объяснить такое внезапное повышение цен на уран, на тяжелую воду? С какой целью, для чего? Вы не знаете?
- Не знаю,- сухо отрезал Квапишевич.
Доктор пожал плечами, словно хотел сказать: что ж, нет так нет.
- Ты бы нам сыграла, дорогая! - попросил он Мусю, давая этим понять, что не намерен больше говорить о делах.
Квапишевич, чтобы его умилостивить, принялся объяснять:
- Мне известно, что в нескольких странах одновременно, а главное - в Германии, намечается перелом в технике, революция в производстве, связанном с ураном и тяжелой водой. Точнее узнать об этом невозможно, все держится в строжайшем секрете. Но о важности этих перемен можно судить хотя бы по тому, что одной из целей оккупации Норвегии было желание немцев овладеть заводами Нильса.
- Спасибо, это и мне кажется достаточно убедительным. Если чьи-то заводы во время войны служат такой приманкой, что германская армия готова пробиваться к ним через три страны... Господа, мы не дети. Эта тяжелая вода с ураном пахнет очень страшно - смертоносными газами или лучами. И я к такому делу руки не приложу... Мне хочется послушать Баха, дорогая, что-нибудь из его ранних чудесных вещей.
Последнее относилось к Мусе, разбиравшей ноты у рояля.
Виктор зажег свечи в ажурных бронзовых подсвечниках и стал около Муси.
- Когда надо будет перевернуть страницу, вы мне сделайте знак.
Она поблагодарила его кивком головы. В этом кивке было столько очаровательной простоты, что Виктор на минуту перестал следить за разговором и невольно засмотрелся на красивый профиль Муси. «Сумел выбрать, старый повеса!»
Муся играла незнакомую Виктору пьесу. Он не мог даже решить, хорошо ли она играет. Ему до сих пор редко приходилось слушать музыку, и она действовала на него непосредственно и сильно. Не думая, не анализируя своих чувств, он бессознательно отдавался весь доброй, теплой волне звуков, они волновали, как природа и пение птиц, они пьянили, и в их безмерности находил он все, что познал уже душой,- боль и радость, всю свою тоску и порывы.
А за столом «торгово-промышленные круги> все еще наседали на доктора. Но тот, судя по его позе и жестам, непоколебимо стоял на своем. Коропка больше не принимал участия в разговоре. Отвернувшись от стола, он смотрел на Мусю за роялем. Она подозвала его.
Он подошел нетвердыми шагами и, придвинув себе стул, сел за ее спиной. Не переставая играть, Муся спросила:
- Чего они от него хотят?
Коропка объяснил. Дело прибыльное, но весьма подозрительное. Придумал это Квапишевич и подобрал компаньонов, а сейчас они хотят через доктора проложить себе путь к Яманита и заручиться поддержкой японцев.
- Пусть этот Квапишевич сам идет к Яманита!
- А ему неохота: ведь из такой экскурсии можно и невернуться...
Коропка придвинулся еще ближе и стал объяснять, что японцы имеют мерзкую привычку рубить чужестранцам головы, если в этих головах зародились полезные идеи. Смахнут голову с плеч, а идею используют бесплатно. Поэтому Квапишевич предпочитает сначала устроить себе заслон из ряда видных людей, предложить генералу Яманита пост председателя их акционерного общества, а потом уже начать переговоры с Мицуи.
Говоря все это, Коропка почти щекотал усами обнаженные плечи Муси. От близости этих плеч глаза у него стали круглыми и бессмысленными, веки опустились, как у желтоклювого птенца, дремлющего в теплом гнезде. Милсдарь, видимо, здорово хлебнул сегодня за упокой души своей Сусанны.
- Порядочные женщины не любят, чтобы их кололи усами,- сказала Муся, не оборачиваясь, как бы про себя.- Но со мной можно не стесняться... Я ведь только содержанка.
Коропка покраснел и вскочил в таком возмущении, словно ему дали пощечину. Он трезвел прямо на глазах.
- Как вы могли такое сказать, Мария Петровна! Вы отлично знаете, что я вас уважаю, преклоняюсь перед вами...
Она протянула ему обе руки.
- Ну, ну, извините, Лех Станиславович. Знаю, конечно, знаю. Но я стала такая злая...
- Нервы.
- Нет. Жизнь нелепо складывается...
За ними вдруг раздался умильный голос Леймана:
- Позвольте вас поблагодарить, милостивая пани, за чудесный вечер и, к сожалению, проститься с вами.
За Лейманом подошли остальные двое. Прощался каждый на свой манер: Островский - по-драгунски, Квапишевич- как пастырь. Доктор и Муся, провожая гостей, вышли в прихожую.
Оставшись наедине с Виктором, Коропка ежился, потирал руки, хотя в комнате вовсе не было холодно. Подошел к столу.
- Иди сюда, хочу с тобой выпить. Тебе какого?
- Все равно. Пожалуй, и мне пора уходить.
- Глупости! Заночуешь у нас. Как она его любит! Заметил? - сказал Коропка, хватая рюмку. Но, вовремя вспомнив, что хотел чокнуться с Виктором, обратился к нему:
- Ну, за твое здоровье и счастье, таежник!
Он опрокинул содержимое рюмки в рот и сморщился.
- А меня никто... Господи, хоть бы меня раз в жизни такая женщина...
Он даже головой покачал в грустном недоумении.
- А ведь, если судить беспристрастно, я не какой-нибудь урод или калека не павиан - как ты считаешь?
- Что вы, пан учитель!
- Ну вот видишь! А знаешь ли ты, что какова там ни была моя Сусанна, упокой господи ее душу, я никогда ей не изменял?
Он ударил себя в грудь, словно хотел убить ту жестокую добродетель, которая вытравила из его жизни все краски, превратив ее в линялую тряпку. Добродетель против воли, только из робости, бессмысленную, никому не нужную...
Виктор не знал, как утешать человека, жизнь которого позади. К счастью, вернулись в комнату доктор и Муся.
- Ох, каналья! - ругался доктор, садясь на свое место,- Экий стервец! Ну скажи сам, Лешек, как его назвать?
- Боров толстозадый!
- Слабо. Давай сильнее.
- Евнух старых султанш!
- Эх, литература! - махнул рукой Ценгло.- Ты чего жмешься и увиливаешь? Язык не поворачивается. Так я за тебя скажу. Для таких мерзавцев есть простое, крепкое словечко...
Тут стоявшая за его стулом Муся зажала ему рот ладонью.
- Ладно. не скажу. Вы и так догадываетесь... Налей-ка мне чистой. Что-о? Но мне это необходимо! Я весь провонял от общения с этим дерьмом и должен прополоскать душу. Не запрещай, Муська, не запрещай, не то беда будет!
- А я тебе ничего не запрещаю, Казюк. Но думаю, что тебе не следует больше пить.
Она налила всем и себе тоже, а перед доктором остановилась в нерешительности с бутылкой в руках.
- Тебе во что налить?
Ценгло покосился на подставленные ему на выбор стакан и рюмку и ответил примирительно:
- Как и всем, в рюмку. И пусть она в самом деле сегодня будет последняя.
Он постепенно успокаивался. Муся отерла ему потный лоб и на миг задержала пальцы на его опущенных веках.
Теперь и горничная подсела к столу. Чужие ушли, остались только свои, и она из горничной стала тем, чем на самом деле была в этом доме.
- Ему хорошо,- сказала она Коропке, указывая на доктора.- Ловко устроился мудрец.
- Философ. Одна борода чего стоит!
- Ну скажи ты мне, Ольга Ивановна,- промолвил Ценгло, не открывая глаз.- Не могли мы разве встретиться двадцать лет назад и жить счастливо втроем?
- Двадцать лет назад мы бы на тебя и не взглянули, слон ты этакий! Мусеньке тогда было только три года. Я, правда, была постарше тебя, но... тогда ты считал бы себя счастливым, если бы достал билет на выступление Львовой!
- Нет, не хотела бы я жить с ним двадцать лет назад,- вмешалась Муся.- Он бы мне каждый день изменял.
- Святая правда,- признал Ценгло и, вдруг открыв глаза, удивленно посмотрел на друга.- Веришь ли, Лешек, вот уже год я веду такой примерный образ жизни, что даже страх иной раз берет: уж не склероз ли это?
- Ну, довольно, Казимир Эдуардович, повеселился и будет,- оборвала его Львова и встала.- Завтра у тебя трудный день. У нас ночуешь или у себя?
- Нет, разумеется, у себя,- поспешил ответить доктор, подстегнутый какой-то тайной мыслью.- Действительно пора. Придется тебе, Ваня, переночевать у меня дома, а утром, прежде чем начнется весь этот кавардак, мы поговорим о пантах и обо всем остальном...
Прощаясь с Виктором, Муся выразила сожаление, что им не удалось сегодня поговорить как следует. И просила заглянуть опять, когда будет время и охота.
- Мы обе будем вам рады.
- Только смотри, не испорти мне его! - вторично предостерег ее доктор.
- Ты опять?
При этом намеке на что-то происшедшее между ними Ценгло театрально вздохнул:
- Не могу. Мой цинизм этого не допускает. Быть может, в мой смертный час, как ты предсказывала...
- Я предпочла бы, чтобы это было при жизни.
Эти слова, сказанные с легкой горечью, и фигура задумавшейся «одалиски» в ярко освешенной передней - таково было последнее впечатление Виктора в этом доме.
Они сошли вниз впотьмах. Доктор шел последний, светя им сверху фонариком. Коропка где-то ниже спускался с грохотом, и слышен был его заунывный голос:
- Ощупываем стены, как слепые, ощупью ходим, как безглазые...
- Что ты там опять бормочешь?
- Молчи, язычник! Это из книги пророка Исайи, глава пятьдесят девятая. «В полдень спотыкаемся, как в сумерки. Бродим, как мертвые меж живыми...» Это о тебе, Казя... «Ревем...»
- Перестань!
- «Ревем мы все, как медведи, и стонем, как голуби. Ожидаем суда - и нет его, спасения,- но оно далеко от нас...» Ох, далеко, пся крев, даже еще не маячит впереди!
На улице, на морозном ветру, Виктор почувствовал, что пьян. Выпил он немного - насколько ему помнилось, только пять рюмок, но с непривычки его на морозе развезло. Сытый Волчок шел рядом, не терся о ногу Виктора, как давеча, но и вперед не забегал, все еще ошеломленный городскими впечатлениями и тем, что с ним произошло за последние дни. С ним и его хозяином.
- Нет, ты мне скажи, Казичек,- посмеиваясь, приставал к другу Коропка.- Скажи, потому что я никак не могу припомнить: когда же это ты был в лапах русских палачей? Может, ты маленько ошибся и палачи эти были не мужского, а женского рода? И не в лапы ты к ним погадал, а в объятья? Ой, терзали они тебя, терзали, это верно, а в особенности та ротмистрша, за которой ты гнался до самой Маньчжурии...
Доктор не отзывался. Шагал хмурый, утонув головой в бобровом воротнике и шапке, и мысли его, видимо, были где-то далеко. Раз он даже остановился и, кажется, хотел повернуть обратно, но, махнув рукой, зашагал дальше.
Расстались на углу. Коропка свернул на боковую улицу, а доктор повел Виктора напрямик к своему дому. Этот трехэтажный серый каменный дом принадлежал ему, здесь он жил, и здесь же помещались его лечебница и аптека. Виктор посмотрел вверх, ища среди окон третьего этажа то, у которого стояла его койка, когда он лежал после операции в лечебнице доктора Ценгло.
- А Тао дома? - спросил он.
Открывая своим ключом входную дверь, доктор ответил шепотом, в явном замешательстве:
- В том-то и дело, что дома. А я не хочу, чтобы она нас увидела.
Он тихонько закрыл за собой дверь. Посветил в передней фонариком, чтобы Виктор мог раздеться. Потом и сам снял шубу, башмаки и в одних носках пошел, крадучись, к застекленной двери. Тут откуда-то сверху раздался девичий голос:
- Надень ботинки, надень, я все равно слышу, что ты вернулся от нее.
- Ч-черт. - прошипел доктор и включил свет.- Теперь можем идти смело. Собаку тоже веди, а то она тут поднимет вой,
- С кем ты там разговариваешь? - спросил тот же голос.- Кто это?
- Человек, с которым молодой девице не следовало бы встречаться.
Наверху кто-то тотчас мягко спрыгнул на пол, потом, шлепая ночными туфлями по ступеням, сбежал вниз, и на пороге холла появилась Тао в голубом халатике.
Доктор жестом фокусника представил ей Виктора:
- Знакомься. Иван Кузьмич Потапов. Помести его в комнате для гостей. Да покажи ему, где ванная и уборная, он с утра не мочился.
Сказав это, доктор вышел, насвистывая, и захлопнул за собой дверь. Тао хотела было бежать за отцом. Но из глубины квартиры донесся его успокоительно-торжествующий бас: - Теперь мы квиты, Таоська, квиты.
Гость ждал, и собака его смотрела так же выжидательно.
- Проходите, пожалуйста,- сухо пригласила она Виктора, указывая на дверь против той, за которой скрылся ее отец.
Виктор пошел за ней, потешаясь в душе. Он знал, что у отца с дочкой отношения товарищеские, но не думал, что до такой степени грубовато-бесцеремонные.
Тао провела его в угловую комнату с двумя окнами, комфортабельно обставленную - тут был письменный стол, зеркало, картины, тахта. Тао подняла крышку тахты, чтобы достать оттуда постель.
- К сожалению, не могу поручить это никому из слуг: сегодня китайский Новый год, и отец всегда отпускает их всех. Придется самой...
Слегка надув губы, так что верхняя, всегда как будто припухшая, некрасиво выпятилась пузырем, Тао старательно стлала постель. Держалась она высокомерно, как бы желая дать почувствовать незнакомому гостю расстояние между ними. Виктор видел, что он ей сейчас ненавистен, что она охотно досадила бы ему чем-нибудь, чтобы взять ревачш за выходку отца и свое посрамление, которому гость был свидетелем... «Да, нынешняя Тао малосимпатична,- подумал Виктор.- Просто богатая и норовистая единственная дочка!»
А когда-то она была таким славным товарищем. Виктор помнил ее школьницей, длинноногой девчонкой, моложе его на целых четыре года. Горластая была и взбалмошная до невозможности! Постоянное мучение всех педагогов, ибо в ней - как объяснял это Коропка - всегда спорили две расы: иногда на поверхность всплывала желтая, иногда бунтовала белая. В Тао не было и следа той женственной кротости, какой отличаются китаянки. Она была рослая, закаленная спортом и колотила мальчишек во имя равноправия. Верховодила в отряде «Серн», позднее подвизалась в женской команде имени королевы Ядвиги, и там ей дали прозвище «Кабарга». Виктор ближе познакомился с ней в летнем лагере скаутов, когда был в последнем классе
гимназии. Хорошее было время! Как инструктор и вожатый, он среди восторженных подростков пользовался авторитетом опытного топографа и знатока всего что надлежит знать бойскаутам. И Тао была его правой рукой его рупором и опорой в этом девичьем мирке.
Сейчас он видел перед собой высокую, стройную девушку с манерами сдержанными и уверенными, в полном сознании своей красоты. Красоты удивительной в которой сочетались черноволосый и круглолицый Восток с раскосыми глазами и то, что дала ей Европа,- прямой изящный носик, мягкие волнистые кудри, нервная выразительность лица и чуткость ко всему, сказывавшаяся в движениях, голосе, взгляде.
- Ванная по коридору налево, а... то...
- Спасибо, я найду,
- Покойной ночи!
- Минутку! Ты еще не сказала мне, Кабарга, соблюдена ли торжественная клятва? Выполнен ли «Завет живущих»? 11
Чьи-то туфли, которые Тао хотела унести, полетели на пол. А она повисла у Виктора на шее, болтая ногами в воздухе.
- Витек?
Чмокнула его трижды - в губы и обе щеки,- закружила на месте и затем, отодвинув от себя, но не снимая рук с его плеч, долго всматривалась в него с искренним восторгом:
- Ты представить себе не можешь, как ты мне нужен! Я уже хотела идти к тебе.
- Это было бы довольно затруднительно. Трамваи до меня не доходят, адрес очень запутанный.
- Смейся, смейся! А я бы тебя все равно нашла. Когда я чего-нибудь захочу, то для меня нет невозможного. Ну что мне, например, сделать сейчас для тебя? Говори! Только скажи - и все сейчас же будет. Ну?
- Ванна, может быть?
- Дурачок! Я думала, ты попросишь моей руки, а ты... Ладно,пойдем.
Она отвела Виктора в ванную и, засучив рукава, принялась мыть ванну.
- Брось! Ванна для меня даже слишком чиста, не ее надо щеткой тереть, а меня.
- Ничего ты не понимаешь. Это же для меня только предлог оставаться здесь, пока ты мне не расскажешь все, все! Ну, говори же ради бога! Начни с самого начала: вот ты пошел к Люй Циню - и что же дальше?
Виктор стал рассказывать. Тао, пустив воду в ванну, слушала с тряпкой в руке, то и дело перебивая его и от волнения подскакивая в наиболее драматических местах рассказа. То была уже совсем другая Тао. Даже трудно было поверить, что четверть часа назад эта самая девушка, надув губы, цедила: «К сожалению, не могу поручить этого никому из слуг...» Сейчас она
вертелась подле Виктора и неутомимо расспрашивала обо всем, так что ему пришлось призвать ее к порядку:
- Послушай, мне все-таки хотелось бы вымыться.
- Ладно, ладно, ухожу... Вот мыло, а там висит полотенце.
Наконец-то Виктор мог осуществить свою давнишнюю мечту. Он принял ванну, вымылся на славу, искупал Волчка, которого мыло и белизна вокруг чуть не свели с ума. Только хозяину он мог позволить проделать с ним то, что делал Виктор, и, прижав уши, без воя терпел эти страшные муки.
Виктор наконец вылез из ванны и с отвращением потянулся за своей грязной одеждой. Но тут дверь чуточку приоткрылась, из-за нее высунулась рука Тао с ночной пижамой.
- На, я взяла у отца.
Виктор поблагодарил и стал одеваться. Из-за двери спять высунулась рука, на этот раз с поясом.
- Подвяжись, не то потеряешь штаны. У папы живот втрое толще твоего.
Одевшись и собрав свою одежду, Виктор с этим узелком под мышкой пошел в запасную спальню для гостей. Все тело ломило от усталости после дороги, двух бессонных ночей и этого вечера с разговорами о тяжелой воде. Он повалился на кровать с одним только желанием - спать, спать, выспаться во что бы то ни стало!
Но Волчок вдруг заворчал и прыгнул к двери.
За дверью послышалась какая-то возня, затем голос:
- Витек, ты спишь?
- Нет еще.
- Я не могу войти из-за собаки. А мне надо тебе что-то сказать.
- Говори, только скорее, потому что у меня уже глаза слипаются.
- Витек, я тебе так благодарна за то, что ты не дал себя убить! Без тебя мне ничего не сделать. Ты мне поможешь, да?
- Помогу.
- Завтра я все тебе объясню. Ты будешь на моей стороне, да?
- Ладно, мне все равно...
Он уже падал куда-то, летел обратно в темную и тихую шу-хай.
|
|
| Категория: Лесное море | Добавлено: 15.12.2009
|
| Просмотров: 2567
| Рейтинг: 3.0/2 |
|
