"Шугаями" называли русские таёжные охотники дремучий лесной простор в междуречье Амура, Уссури и Сунгари.Так они приспособили к русскому слуху китайское слово "шу-хай" - тайга, лесное море. И эти-то шугаи выбрал местом действия одного из своих романов польский писатель, автор этой книги, предложенной в русском переводе советским читателям.
Но только на самый первый взгляд может показаться удивительным, что польского писателя привлекли к себе таёжные просторы, такие далёкие от его родной земли. Стоит внимательно посмотреть на карты Дальнего Востока, и мы найдём на них немало имён польских исследователей, как немало трудов и портретов географов, этнографов и геологов польского происхождения сможем мы увидеть в музеях Якутска, Иркутска, Хабаровска и других сибирских и дальневосточных городов. По большей части внимание этих людей было обращено к таёжным и заполярным просторам не по собственной доброй воле, а по вынужденным обстоятельствам жизни. После польских восстаний 1830, а затем 1863 годов многие повстанцы были сосланы в Сибирь царским правительством. В тех местах куда забросили их скорые и жестокие приговоры муравьевских карателей, часто не ступала ещё нога учёного, не было точных географических карт, не исследованы были сокровища недр, и многие из ссыльных навсегда связали там свою дальнейшую жизнь с первыми самоотверженными исследованиями нехоженой тайги и тундры. Так, например, хребет Черского напоминает о жизни человека, который восемнадцатилетним подростком принял участие в польском восстании 1863 года, был за это сослан в Омск в солдатскую службу, а затем весь остаток своей недолгой сорокасемилетней жизни посвятил изучению бассейна реки Оленёк. Ян (или, как его называли в Сибири, Иван Дементьевич) Черский навсегда оставил своё имя в истории русской географической науки. На страницах этой истории мы найдём имена Казимира Шилейко, Александра Чекановского и многих других. Очень большое количество ссыльных поляков прочно осело в Сибири и на Дальнем Востоке. Они крестьянствовали, становились таёжными охотниками. И когда в 1896 году русское правительство по договору с Китаем начало строить Маньчжурскую железную дорогу, то и на этом строительстве оказалось немало рабочих и инженеров польского происхождения - не только ссыльных, но и их детей, родившихся уже на дальнем Востоке. Участие в революционном движении конца прошлого и начала нашего века также оканчивалось для многих борцов за свободу Польши и за единство с освободительным движением пролетариата России ссылкой "на вечное поселение" в Сибирь и на Дальний Восток. Автор "Лесного моря" рассказывает в примечаниях к своей книге о жизни Бронислава Жебровского. Он был приговорён к ссылке царским военным судом за принадлежность к польской революционной партии "Пролетариат", провёл в изгнании сорок лет, большую часть этого времени прожил в Маньчжурии, работал, наблюдал в шугаях природу и жизнь таёжных охотников и возвратился в родную свободную Варшаву лишь в 1949 году.
Таким образом, интерес польского писателя к тем именно местам, о которых рассказано в "Лесном море", далеко не случаен, а сюжетные ситуации книги и образы польских её персонажей глубоко коренятся в реальной жизни.
Игорь Неверли, автор "Лесного моря", хорошо известен нашим читателям.
В русском переводе издана первая его книга "Парень из Сальских степей". Написанная в 1948 году, по свежим следам только что закончившейся войны, она рассказывает о русском враче, который попал в гитлеровский лагерь смерти и стал для своих товарищей по заключению примером мужества и источником надежды.
Вышел у нас и самый известный роман И.Неверли "Воспоминания о фабрике "Целлюлоза". В переводе эта книга называется "Под фригийской звездой". Героя "Воспоминаний" зовут Щенсный. Он проходит долгий и сложный путь крестьянского парня, который становится отважным и пылким поборником революционных идей. Этот роман Игоря Неверли, изданный впервые в 1953 году, стал одной из самых популярных книг современной польской литературы, вошёл в круг школьного чтения. Мне случилось однажды ехать вдоль течения Вислы, из Плоцка в Торунь. Когда-то в незапамятные времена Висла меняла здесь своё русло. Виден был слева её старый, поросший лесом высокий берег; сама же река, быстрая и глубокая, текла справа от дороги. Мы въехали в небольшой город, который встретил нас пёстрыми цирковыми фургонами, весёлым вращением окружённой детьми карусели. Потом показались фабричные корпуса, коттеджи рабочего посёлка, и тут водитель, обернувшись, сказал;
- Не читали Неверли? Это "Целлюлоза".
И назвал город:
- Влоцлавек.
Так прочно сплавилось имя писателя с реальным местом действия его романа.
Игорь Неверли начал писать поздно. Ему было за тридцать, когда первые его рассказы стали появляться в газетах и журналах. Ему исполнилось сорок пять, когда читатели получили "Парня из Сальских степей" - его первую, как уже было сказано, книгу. Он работает над каждым своим произведением долго и кропотливо, накапливая материал и стремясь к тому, чтобы художественный образ стал вместе с тем и документом истории своего времени. Характерно, что одна из его книг - "Архипелаг возвращённых людей", повесть о мальчике, выросшем на Мазурской земле,-имеет подзаголовок: "Историческая повесть 1948 года".
В своей литературной работе Игорь Неверли неизменно стремится к документальности, к исторической достоверности, к точной подробности реальных деталей. И вместе с тем он предупреждает своего читателя:
"Документ? Согласен. Но литературный документ.
Каждое произведение является в той или иной степени документом определённого периода, определённой среды, ибо так или иначе воспроизводит их. Что же касается правдивости, то одно дело правда действительности, другое - правда искусства. Искусство не может удовлетвориться утверждением, что данное явление существует, и объяснением, для чего оно существует. Задача искусства - вызвать переживание этого явления, взволновать так, чтобы острее и полнее видеть действительность. Произведение, которое в этом смысле не обогащает и не волнует, - лживое произведение, хотя бы его содержание было документировано".
Того же принципа писатель придерживался и в работе над "Лесным морем". Появлению рукописи предшествовал долгий период собирания материалов, встречи с такими людьми, как Жебровский, записи бесед, работа в библиотеках. Художник и историк снова оставались нераздельными в этой работе. И к тому же на этот раз в полной мере проявилась ещё одна старая привязанность Игоря Неверли: его горячая любовь к природе, интерес к многообразной и пёстрой жизни лесов и рек.
Об "Архипелаге возвращённых людей" сам автор говорил: "Книга родилась из путешествия на байдарке по озёрам Вармии и Мазур". Картины природы органически вошли в книгу и наполнили лучшие её страницы тонким поэтическим очарованием. В "Лесном море" природа дальневосточных джунглей является не только фоном, на котором живут и действуют герои книги, она как бы сама становится одним из этих главных героев. Недаром в этом романе деревья так часто кажутся живыми, а о человеке может быть сказано, что он "ждал долго, неподвижный, как ствол дерева".
Капли прекратившегося дождя, продолжающие падать с деревьев на лесной мох и папоротники, одуряющий аромат мокрой черёмухи, олень, который обгрызает кусты, "лакомясь липкими почками и нежными бархатистыми лепестками распустившихся цветов", - это атмосфера, в которую мы входим с первой же страницы романа.
Лесное море оживает сразу, наполняется своей незамирающей жизнью, но описание этой жизни не становится самоцелью, писатель не превращается в популяризатора-натуралиста; в напряжённой жизни леса он показывает куда более сложную людскую жизнь. Так же сразу, с первым ударом тугой пружины, начинает разворачиваться искусно построенный и вместе с тем совершенно реальный сюжет, почерпнутый из действительности, как и сюжеты всех предыдущих книг Игоря Неверли.
И так же, как в предыдущих книгах, внимание писателя больше всего привлекает формирование чистого и отважного человеческого характера. В дебрях шугаев по воле трагического стечения обстоятельств начинает свою сознательную жизнь Виктор Януш Доманевский, только что успевший окончить харбинскую польскую гимназию имени Генрика Синкевича. Университетом его становится лесное море. Здесь подросток превращается в настоящего человека. Это происходит отнюдь не в условиях традиционной робинзонады, а в обстоятельствах жестокой борьбы человеческих страстей, ибо в шугаи неотвратимо проникают живые отголоски всех сложных событий, разворачивающихся на берегах лесного моря: победоносной революции в России, гражданской войны в Китае, ожесточённого сопротивления китайского народа японским захватчикам.
В зелёном шуме шугаев Виктор встречается с опустившимся русским эмигрантом, который некогда мечтал "перевернуть мир", а кончил тем, что стал для собственного пропитания воровать дичь из чужих охотничьих капканов, декламируя при случае обрывки блоковских стихов. И здесь же Виктор узнал русского коммуниста, который стал для него образцом самоотверженного служения самым высоким идеалам. Лесное море подарило Виктору его первую любовь, и оно же отобрало у него любимую, как прежде отняло у него мать. В лесном море подстерегают Виктора смертельные опасности, и борьба с ними воспитывает в юноше мужество и прямоту.
Выросший вдалеке от своей родины, знающий Польшу и Варшаву лишь по рассказам старших, по книгам и отрывочным кадрам случайно увиденных кинохроник, Виктор, так же как и большинство его харбинских школьных друзей, несёт в сердце горячую любовь к земле отцов. Все испытания, через которые он проходит, все подвиги, какие он совершает, связав свою жизнь с борьбой китайских патриотов против японского милитаризма, сплавлены у него с ясным сознанием того, что всё это делается и ради оккупированной гитлеровцами отчизны. В героических страницах трудно начавшейся жизни Виктора находит воплощение прекрасный девиз "За вашу и нашу свободу!", проходящий через всю историю польского освободительного движения. Этот девиз приводил польских юношей многих поколений и к декабристам, и на баррикады Европы 1848 года, и в ряды сражающихся гарибальдийцев. Он объединял их с русскими революционерами в освободительной борьбе и звучал над телами погибших на плато Гвадаррамы и в Сомосьере. Высокое понимание интернациональной солидарности борцов за прекрасное будущее - одно из самых главных достоинств романа Игоря Неверли.
Однако есть в этом романе, на мой взгляд, и такие страницы, где автор изменяет себе и утрачивает достоверность, поддаваясь искушению занимательности в ущерб правде истории. Это сказывается, например, в таких частностях, как рассказ об инсценированном "явлении духов", затеянном партизанами ради того только, чтобы толкнуть Алсуфьева на поступки, которые будут полезны для выполнения некоторых планов Среброголового и Багорного. Вся эта история чересчур усложнена, запутана и маловероятна. Анахронистичен рассказ о трагической гибели Среброголового. Подобная история с крупнейшим партизанским вожаком, руководящим активными боевыми действиями, никак не могла бы разыграться в описываемое автором время. Чересчур туманна и роль Багорного в этой истории. Туманна и весьма приблизительна, впрочем, и вся биография Багорного, едва вырисовывающаяся из беглых намёков. А слабодушное поведение его в последней части романа, после неудачного приземления на парашюте в партизанском районе лесного моря, слишком резко противоречит всему, что было рассказано нам про Багорного прежде.
Вероятно, все эти частные небрежности и просчёты проистекают из всецело владеющего автором стремления выделить своего главного героя, сосредоточить всё внимание читателя на перипетиях судьбы Виктора Доманевского.
Наблюдая первые шаги Виктора в лесном море, мы вместе с ним становимся свидетелями схватки между барсуком и тигрёнком. Конечно, силы чересчур неравны, и барсук обречён. Но перед своей гибелью он успевает отгрызть хвост у тигрёнка. Меченный этой приметой взрослеющий тигр не однажды появится впоследствии перед нами на таёжных тропах. Из него вырастает гроза лесного моря - "великий владыка", как называют его охотники. И вскоре мы поймём, что этот тигр, то и дело пересекающий пути, по которым проходит Виктор, становится как бы символом возмужания и непобедимости самого героя. Но такой символ, непременно вяжущийся с образом одинокого "сверхгероя", жестоко спорит с основным замыслом автора. Ведь Неверли задумывал своего героя вовсе не как "великого владыку".Привлекательность его книги в том и состоит, что формирование героического характера обусловлено в ней не победой одиночки над дикой суровостью враждебных шугаев. Напротив, лесное море оказывается средоточием множества сильных и благородных человеческих характеров, взаимодействующих друг с другом и сообща оказывающих своё влияние на Виктора. Все они как бы сплавляются в его формирующемся облике. Мы понимаем, что в этот сплав вошла и спокойная мудрость Среброголового, и непоколебимое мужество Багорного вместе с его решимостью и ясностью замыслов, и великая вера, присущая Ашихэ, и её самоотречённая преданность, и щедрое жизнелюбие доктора Ценгло, и страстная до безрассудства порывистость его дочери, и высокое благородство Третьего Ю.
За страницами романа, рассказывающими обо всех этих людях, мы следим с живейшим вниманием и неослабевающим интересом. Но порою живое взаимодействие характеров как бы замирает в романе; Виктор выходит на тропу "одинокого владыки", и когда он оказывается предоставленным самому себе, то возникает и такое ощущение, словно бы новые его подвиги совершаются не ради пользы общего дела, но придумываются автором для того лишь, чтобы украсить самого Виктора, прибавить ему славы. Да и сама эта слава начинает тогда ощущаться преувеличенной, чрезмерной, искусственно подогреваемой автором. В такие подвиги входит бутафория, недостоверность. А большой исторический фон суживается тогда до тривиальных личных обстоятельств, - из поля зрения исчезает всё, кроме борений героя, вынужденного выбирать между Ашихэ и Тао, равно ему дорогими. Речь, тут конечно, не о том, что история любви Виктора попала в роман не по праву. И не о том, что полная поэтической чистоты любовь к Ашихэ оказывается внезапно столь осложнённой возникшим влечением Виктора к дочери доктора Ценгло. Всё это неотъемлемые права автора, на которые посягать нельзя. Но дело в том, что "зов плоти" начинает в этих главах чересчур властно предопределять дальнейшее развитие романа, разворачивавшегося поначалу по иным законам.
Ещё немного, и барсук победил бы тигрёнка. Но Игорь Неверли - талантливый писатель. И, следуя природной склонности своего таланта, он не позволил ни авантюрно-завлекательному сюжету, ни истории очередного любовного "треугольника" окончательно возобладать над показанным глазами художника фрагментом истории нашего времени.
Понеся некоторые потери, о которых сказано выше, "Лесное море" сохранило ряд несомненных и крупных достоинств. Своеобразная и до сих пор неизвестная ни польскому, ни нашему читателю жизнь в шугаях, ставших в годы второй мировой войны одним из участков борьбы за лучшее будущее человечества, показана в романе Игоря Неверли правдиво и ярко.
Партизанки, которые уговорились разжигать костры на вершинах таёжных гор, подавая сигналы из отряда в отряд, твёрдо знают, что только смерть, настигшая кого-либо из них, может помешать огню вспыхнуть в условленный час.
У героев "Лесного моря" вера в победу не знает сомнений. Сомнение не обожгло их сердец, точно так же как чистая душа Ашихэ не осталась незапятнанной, несмотря на трудное детство, проведённое ею в грешных "вавилонах" Харбина. Правда и мужество, ясность и самоотверженность - вот достояние, которое делает неизмеримо богатыми и счастливыми нищих, голодных и прошедших через смертельно опасные испытания обитателей лесного моря. Здоровый и светлый моральный климат присущ был и прежним книгам И. Неверли. Он полностью сохранён им в новом романе, и именно это свойство позволяет надеяться, что "Лесное море" полюбится советскому читателю так же, как успели ему полюбиться "Парень из Сальских степей" и "Под фригийской звездой".
И Виктор Доманевский в этом романе - хоть и в иное время и в совершенно иных обстоятельствах - вырастает на той же закваске, на какой рос Щенсный в романе "Под фригийской звездой". Борец, с юных лет понявший, что настоящее личное счастье всех людей на земле, пылкий патриот и убеждённый интернационалист, Виктор совершает в романе непрерывное восхождение на гору. Пусть временами он сбивается на тропы "одинокого владыки"; мы верим, что это не его тропа. И он, в самом деле оправдывая это наше доверие, успевает подтвердить, что готов пройти до конца свой истинный путь вместе с теми, с кем он впервые ступил на него.
Мы расстаёмся с Виктором в трудный для него момент.
Он несёт на руках Ашихэ, смертельно раненую в схватке с врагами. Он продолжает взбираться вверх и вверх, чтобы снова увидеть на перевале того самого меченного тигра, с которым так часто перекрещивались его пути. Однако на этот раз к нам приходит ощущение, что встреча будет последней и тропы их разойдутся навсегда.
Победа над вражеским фортом, одержанная после того, как Ашихэ досталась её смертная пуля, - залог близкой главной победы, залог возвращения Виктора на незнакомую ему, но дорогую родину, залог будущего его дочери, которую оставляет умирающая Ашихэ.
С перевала видно лесное море. Но видны впереди и другие горы, и мы верим, что Виктор сумеет их одолеть.
А. Марьямов
1972 году отдыхая на черном море прочитал эту книгу и запомнил автора и название. Буду рад прочитать ее во второй раз спустя 39 лет. Спасибо!!! Самвел.
Эту книгу (с изображением выше) я как - то брал в библиотеке города или даже посёлка им. Полины Осипенко (я там проходил геофизическую практику в 1992 г.) Очень был поражен рассказами этой книги и природой, что была описана в ней. Жизнь животных и людей и отголоски того времени очень восхитили меня. Я позже хотел найти эту книгу и перечитать, но её не выпускают. Как то по аське мне удалось связаться с поляками и они даже предлагали мне прислать бесплатно в Россию но на польском языке. Спасибо этим добрым людям. Хотелось бы прочитать её вновь, чтобы окунуться в то время когда я был молод и всё мне видилось яркими красками. Если есть возможность выложить её хотя бы в электронном виде - сделайте пожалуйста это. Спасибо!
.
