Четверг, 28.03.2024, 12:48
Меню сайта
Категории раздела
Лесное море
И.Неверли Издательство иностранной литературы 1963
Сарате
Эдуардо Бланко «Художественная литература» Ленинградское отделение - 1977
Иван Вазов (Избранное)
Государственное Издательство Детской Литературы Министерства Просвещения РСФСР 1952г.
Судьба армянская
Сурен Айвазян Издательство "Советский писатель" 1981 г.
Михаил Киреев (Избранное)
Книжное издательство «Эльбрус» 1977
Форма входа
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Все книги онлайн

Главная » Книги » Зарубежная литература » Лесное море

30)Часть третья

Любовь и плесень(окончание)

  Вскоре наступила очередь Ашихэ нести вахту на перевале. С нею пошел туда и Виктор.
  Ночь была благоприятная - очень темная и безветренная. Огонь костра, разведенного Ашихэ, поднимался высоко и ровно. Виктор, стоя на деревянном помосте перед вторым костром, то поднимал, то опускал заслон из коры. Это сочетание в воздухе пламени неподвижного с пламенем, которое равномерно то появлялось, то скрывалось, служило первым условным сигналом: «Мы ждем, передавайте». В такую ночь огонь был хорошо виден издалека. Однако они нигде не замечали ни единого огонька который можно было бы принять за ответный сигнал.
- С Мэй что-то стряслось,- сказала Ашихэ.
- Попробуем еще. Может, она не успела прийти на место.
  Они трудились так час-другой, ища во мраке ответных сигналов. У Виктора, натягивавшего все время веревку блока, который приводил в движение заслон, от напряжения уже болели плечи.
- А ты небось здорово уставала каждый раз от такой работы?
- Не всегда. Мне часто помогал Ю.
  Дров, принесенных заранее на этот безлесный перевал, хватило до полуночи. К этому времени у Виктора и Ашихэ иссякли и терпение и надежда. Ашихэ не могла больше обманывать себя.
- Нет, Мэй, видно, не отзовется.
  Они сели у догорающего костра.
- Здесь мы сидели - Тун, Мэй и я - ровно три года назад. И Тун сказала: «Я вернусь в Шуньбао, к реке, поселюсь у старого перевозчика. Буду держать связь с Нинъанем, а огни зажигать для вас на Оленьей сопке>. Мэй решила ходить по деревням и притворяться помешанной - таких не трогают,- тогда она сможет бывать в Ванцине и Таньхуа и сигнализировать огнями то с Кудрявой сопки, то с Высокого Коу. А я сказала, что сойду в Фанзу над порогами и стану женой Третьего Ю.
- И долго это продолжалось?
- Довольно долго - больше года. Мы держали связь между собой и с нашим отрядом. Потом японцы стали сильно напирать. Среброголовый хотел пробиться к своим, в район Аньту, но их отбросили, и он с отрядом ушел в страну Советов. А на наших связистов - ведь не мы одни зажигали сигнальные
костры в горах,- на всех связистов напустили разведчиков и самолеты. Мы несколько раз меняли место и время сигналов. Не помогло. Первой погибла Тун. Раз ночью я приняла сигнал:«Тун нет в живых, говорит Лю». Позднее - второй: «Лю погиб, говорит Сяо». Дольше всех держалась Мэй, та, что притворялась помешанной. Но и она, как видишь... Если в четвертый раз, в четвертый срок не подаст сигнала - значит, погибла.
- Ну. и что же ты будешь делать?
- Ждать.
  Виктор не видел в этом никакого смысла. Товарищи ее давно в Советском Союзе, с другими группами партизан она не связана. Кто помнит, что на этом перевале ждет Ашихэ с одной «лимонкой» и тремя патронами в никуда не годном карабине? Она осталась здесь, как остается на берегу рыба, когда схлынет полая вода. Как солдат, которому не отдали приказ оставить пост.
- Не жди больше, жаль времени и жизни. Из Яньаня к тебе не придут.
  Он рассказал ей о своей встрече с русскими беглецами.
  Но Ашихэ не хотела, не могла поверить в такую чудовищную нелепость.
- Они тебя обманули, Вэй-ту. Это были враги, реакционеры.
- Полно, Ашихэ! Они обыкновенные люди - учитель и врач.
- Ну, значит, ты не так их понял.
- Послушай, когда я нахожу на можжевельнике клок шерсти, я знаю, какой зверь продирался сквозь эти кусты и в какую сторону... И точно так же достаточно поговорить с такими вот обыкновенными людьми, услышать обычную историю- и я...
  Ашихэ молчала. Сидела согнувшись и обняв руками колени. От потухшего костра ни единый отблеск пламени не падал больше на ее лицо, и впотьмах Виктор не мог его разглядеть.
- Извини, но я тоже верил раньше и понимаю... пережил эту боль...
- Мне не приходилось встречать людей, убежавших оттуда,- голос Ашихэ звучал тихо, но решительно.- Я разговаривала только с теми, кто учился в стране Советов. Вероятно, не все там так прекрасно, как этим людям казалось. Но и не так отвратительно, как думают после всего пережитого те двое бежавших из лагеря. Знаю только, что Китай борется в отчаянии за свою свободу. И во всем мире только одна эта страна нам помогает, только она искренне хочет, чтобы китаец не был рабом. Поэтому не говори мне о ней ничего дурного.
- Что ж, для вас действительно... Притом вы все равно делаете все на свой особый лад...
  Говоря это, Виктор хотел умиротворить Ашихэ и поскорее пройти мимо того, что неожиданно выглянуло из-за границ тайги и могло разъединить его и Ашихэ: мы и вы, Европа и Азия- все, от чего он открещивался, называя это одним словом «политика».
  Если бы Ашихэ сказала ему; «Как мне жить теперь, Вэй-ту, если ты не пойдешь со мной? » - он, вероятно, ответил бы: «Что же делать, пойду, если не будет иного выхода». Да, он сказал бы ей эти и еще более горячие и нежные слова, понимая, что и он не может жить без нее. Но Ашихэ молчала. Ему следовало заговорить первому, не оставлять ее в таком душевном смятении. Однако именно сознание, что он обязан это сделать, раздражало Виктора, как всякое принуждение. И он так ничего и не сказал, мысленно осуждая Ашихэ за ее «партийную слепоту». Они провели эту ночь (у костра, потом в фанзе), обмениваясь только полусловами. Невеселая ночь. В первый раз они лежали рядом, притворяясь спящими, занятые каждый своими мыслями.
  На другое утро, когда оба работали на огороде, который Ашихэ еще расширила после смерти Ю, Виктор вернулся к вчерашнему разговору.
- Не стоит нам спорить,- говорил он.- Коммунизм, свободный Китай и моя родина, Польша,- все это потеряно и уже в сущности прошлое. Война идет к концу, немцы и японцы побеждают на всех фронтах. Не будем себя обманывать. Скоро начнется раздел мира. Европу, Африку, Ближний Восток заберет Гитлер, а вся Азия, Австралия и Океания достанутся Японии. Не будет ни Советского Союза, ни Яньаня, никаких Освобожденных коммунистических районов в Китае. При этих условиях что ждет нас с тобой? Куда ни сунемся, придется работать на захватчиков, и работу нам дадут самую тяжелую, низкооплачиваемую, как чужакам и людям без специальности. Все выгодные занятия будут для японцев и для их китайских друзей. Надо подумать, как нам получше наладить жизнь, не связываясь с японцами...
  Виктор не сомневался в правильности своей точки зрения, но все-таки в том, что говорил, он и сам чуял что-то чуждое ему и фальшивое. Сказав «как получше наладить жизнь», он вдруг вспомнил, что именно так рассуждал тот мерзавец Квапишевич в гостях у доктора Ценгло. И вспомнив это, он основательно сократил остальные свои рассуждения.
- Я уже все обдумал. Нам следует перебраться к Люй Циню. Люй Цинь стал теперь разводить женьшень, он это дело хорошо знает, и через год-два плантация будет давать большой доход. Я буду ходить на охоту за пантами и пушным зверем, а попозже заведем свою ферму пантов - для этого достаточно
небольшого стада оленей. За нами потянутся, я думаю, другие- смотришь, вырастет целый поселок. И был бы у нас с тобой дом что надо, порядочный участок поля, лошади, коровы...
  Кунминди заворчал, и они прервали разговор. Собака кого-то почуяла. Насторожившись и повернув морду в сторону перевала, она усиленно нюхала воздух. И вдруг, залаяв яростно- видимо, на человека,- побежала по тропинке вниз и скрылась между деревьями. Слышно было, как она с отчаянным лаем пятится от кого-то. Из-под ног пришельца шумно посыпались камешки, потом он выругался по-японски.
  Виктор мигом перемахнул через плетень и бросился бежать - у него мелькнула мысль, что это пришли за ним.
  Только очутившись в полумраке под деревьями и продираясь сквозь кусты и лианы, он немного опомнился. Мысль, что это сделал Пэн, первой пришла ему в голову. Пэн рассказал отцу о их встрече, а У привел японцев, чтобы они схватили его, Виктора. Его-то не поймают, но фанзу сожгут, а уж Ашихэ...
  Далеко обходя фанзу, он вернулся к опушке леса над рекой. Оттуда был виден угол фанзы и лужайка перед нею. Там Ашихэ разговаривала с каким-то мужчиной. Кунминди лежал у их ног уже спокойно.
  Не выходя из лесу, Виктор медленно приближался к ним и наконец узнал пришельца: это был Алсуфьев. Узнав его, Виктор прислонился к дереву и стоял тут долго. Не знал, как быть: идти туда, к ним, или прочь от фанзы. Ему казалось, что лучше всего уйти навсегда, так стыдно было ему за свою позорную трусость. Он не мог больше уверять себя, что это прошло, что он излечился от своей болезни... Вот ведь убежал при первом звуке японской речи! Правда, все оказалось ложной тревогой- Алсуфьеву попросту вздумалось обругать собаку по-японски. А он, Виктор, вообразил, будто пришли японцы, и в животном страхе пустился наутек, оставив им на съедение Ашихэ. Да, так было - от этого позора не отмахнешься! Такие приступы безумного страха будут повторяться, как приступы лихорадки или эпилепсии, как только появятся вблизи японцы и глянет ему в глаза опасность попасть снова в руки Кайматцу и вытерпеть вторично все, что он пережил в тюрьме, на пытке, на колу во время казни...
- Но я же не трус! Не был им и не буду!
  Он искал в памяти примеры своей смелости, призывал их в свидетели, споря с самим собой. Ну, разве трус отважился бы на такие безумства? Ведь он, Виктор, ничего не боялся, всегда шел на риск, бравировал, как мотоциклист до первой аварии... Но сколько раз можно умирать? Он умирал доблестно на колу, потом в камере и еще раз в пучине Сунгари, когда прыгнул с моста. Хватит!
  Алсуфьев и Ашихэ давно вошли в фанзу. Надо было и ему вернуться туда и каким-нибудь приличным предлогом объяснить свой уход. Но он ничего не мог придумать. Все же он побрел домой, заранее представляя себе омерзительную сцену. Алсуфьев хлопнет его по плечу и визгливо засмеется: «Что, здорово перепугался? И козел так не скачет через плетни!»- «А что мне было делать? Ведь я безоружен...» - «О мой доблестный Тартарен, все-таки не годится так удирать, бросив женщину на произвол судьбы...»
  Ашихэ ждала его. Она появилась в дверях, как только он подошел к дому.
- А вот и ты, Вэй-ту! Как хорошо, что ты рано воротился! - воскликнула она.- У нас гость. Ни за что не угадаешь, кто пришел!
  Так она защитила его честь перед чужим, и все вышло иначе, чем предполагал Виктор. Алсуфьев, правда, крикнул: «О мой доблестный Тартарен!», но без злорадной усмешки и тут же обнял его. Он действительно рад был увидеть Виктора - и притом так скоро: ведь Ашихэ сказала ему, что не ждет сегодня мужа домой, так как он копает ямы для ловли косуль где-то за Голубым ручьем.
- Вот это сюрприз так сюрприз! Не думал не гадал, что ты здесь! - Алсуфьев говорил еще быстрее, чем прежде. Он поседел, щеки отвисли, белки глаз пожелтели.- А мы, Витя, уж навек с тобой простились, услышав, что ты погиб такой страшной смертью.
- Мне погибать не впервой. Привыкаю понемногу.
- Мы с Закшевским даже напились с горя.
- С Рысеком?
- Ну да, с Ришардом Богуславовичем. От него я и узнал про тебя.
- А он от кого?
- А ему наш председатель сказал. Председатель Квапишевич регулярно приезжал к нам из Харбина. Вот раз он и говорит Закшевскому: «Ваш товарищ Доманевский впутался в какое-то дело, связанное со шпионажем и, когда его везли на допрос, бросился из тюремной кареты в реку». Закшевский тотчас
побежал ко мне, потому что мы не раз о тебе говорили. Ну и мы с ним как засели...
- Извините, Павел Львович, но где все это происходило?
- А я разве не сказал? В горах Тайпинлиня. Я оттуда как раз и пришел.
  Из рассказа Алсуфьева Виктору все стало ясно. Квапишевич своего добился: японцы вошли с ним в компанию. В горах Тайпинлиня они начали добывать урановую руду, с тем чтобы поблизости построить заводы по производству тяжелой воды методом Алсуфьева. Согласно плану, там должен вырасти целый
город с заводами, великолепно оборудованными лабораториями и гидроэлектростанцией на реке... Пока же в котловине, замкнутой гранитными скалами («гранит там первоклассный,- говорил Алсуфьев,- двуслюдяной - биотит и мусковит»), построили несколько бараков и устроили временный склад. Складом заведует Рысек.
  Вся история этого грандиозного предприятия представлялась Виктору довольно туманной - быть может, потому, что слушал он невнимательно, наблюдая за Ашихэ. Она хлопотала у печки, готовя им ужин, и в разговор не вмешивалась, так как они говорили по-русски: у Алсуфьева запас китайских слов был слишком ограничен.
- Пока мне предоставили примитивную лабораторию в бараке, двух ассистентов и жалованье, какое получают профессора университета.
- В таком случае я не понимаю, почему ты от них сбежал.
  Незаметно для них обоих Виктор стал говорить Алсуфьеву «ты». Все пережитое им за последнее время словно стерло между ними разницу в возрасте, и это «ты» звучало вполне естественно.
- Почему сбежал? Да потому, дружок, что мы не сходимся в мнениях. Меня, видишь ли, во всем процессе расщепления атома интересует выделяемая при этом энергия, а их главным образом - взрывная сила. Мои дорогие ассистенты старательно скрывали это от меня, но от них просто за версту разило <особой
физикой» японского генерального штаба, у них глаза блестели от предвкушения этакого страшного взрыва. Ведь какое это будет оружие! Они хотят меня использовать для консультаций, для экспериментов, а потом я им стану не нужен и они примутся изготовлять атомные бомбочки, чтобы угостить ими Америку и Советский Союз!
- Но ты же ненавидишь большевиков, так почему ты...
- Если я против большевиков, это не значит, что я пойду против России. Ведь я же русский! Да и вообще втягивать науку в такие аферы - нет, увольте!
- Как же тебе все-таки удалось от них уйти?
- Понимаешь, они хоть и были уверены, что купили меня, но тем не менее следили зорко. Под видом предупредительности и любезного внимания эти шпионы мне просто вздохнуть не давали. Не знаю, что было бы со мной, если бы не твой Закшевский. Он честный малый, должен тебе сказать...
  Ашихэ поставила перед ними ужин, и они по-турецки уселись за низеньким столиком.
- Я дал ему денег, чтобы он купил мне оружие и экипировал меня. Сам я не мог этого сделать - они бы сразу обо всем догадались. И с помощью того же Закшевского я ночью бежал от них. Повторяю - очень славный парень!..
  После ужина Алсуфьев показал им свою «экипировку», состоявшую из винчестера, кожаной куртки, башмаков на шнурках, компаса, складного ножа из нержавеющей стали и отличного дорожного несессера, Ашихэ стала рассматривать никелированные вещицы в несессере - пилочки для ногтей (как ей объяснил Алсуфьев), небьющееся зеркало, крем для бритья, одеколон.
- Все это очень нужные вещи, просто необходимые,- оправдывался он, видя ее изумление.- В молодости они у меня были, потом потерялись. А я совсем иначе чувствую себя, когда они со мной.
  Из съестного этот неисправимый любитель сладкого взял с собой только несколько кило шоколаду. Все деньги, что у него оставались, он хотел отдать Ашихэ, отдавал их охотно, от души (Ашихэ, конечно, не взяла). А шоколад пожалел, уделил ей только одну плитку, да и то был явно огорчен тем, что его запас сладостей истощится на день раньше.
  «Седеющий ребенок! Был чудо-ребенком, а мужчиной так и не успел стать»,- мельком подумал о нем Виктор и вернулся к мыслям об Ашихэ.
  Она была безмятежно спокойна, как всегда, держала себя так, словно ничего не произошло, не избегала ни разговора, ни его взглядов. Но Виктор уже достаточно ее знал - он видел по ее замкнутому лицу, что она страдает.
  Она убрала все и перед тем, как ложиться спать, подошла к струнам календаря на стене и передвинула один шарик: еще день прошел. Тяжелый день. Удивительно гибким прощальным движением Ашихэ пробежала пальцами по струнам минувших дней, и Виктору почудилось, что он слышит звенящую трель- как пение цаоэра, который оплакивает умерших.
- Пардон! - спохватился вдруг Алсуфьев, исчерпав весь запас своих новостей.- Ведь мы говорили о тебе. Ну, рассказывай же, как все было в действительности?
- В Харбине я попался из-за доктора Ценгло. Он всем болтал, будто я сын Кузьмы Потапова, а Кайматцу с этим Потаповым был когда-то знаком и знал, что у него никакого сына нет. Ну и велел за мной следить...
  Виктор считал, что не стоит откровенничать, поверять все этому человеку, настолько занятому собой, что он неспособен принять к сердцу чужие переживания. И он рассказал Алсуфьеву только о том, что с ним было в тюрьме и что собой представляет «оружие Танака».
- Кошмар! - воскликнул Алсуфьев, спеша отмахнуться от всех этих ужасов.- Если уж и бактериологию заставят активно работать на истребление людей, то дальше идти некуда. Это конец.
  Он чиркнул спичкой, чтобы разжечь трубку, и огонек осветил его сосредоточенное лицо, перекошенное гримасой отвращения.
- Ко-шмар! - повторил он тихо и раздельно.
  «Ох, только бы не начал философствовать!» - подумал Виктор с раздражением. Но Алсуфьев, снова обретя слушателя и благодарную тему, не мог отказать себе в этом удовольствии.
- Да, да, Витя, мое поколение было последним, которое еще верило в культуру, в прогресс, в человека ..
- Удивляюсь тебе. Ты же физик, на что тебе вера? У тебя есть сила, энергия, масса, скорость, удельный вес...
- Ах, дружок, слишком уж много бессмыслицы в мире! И я часто обращаюсь к богу - конечно, как к источнику разумной материи.
- Брось! Надо бы чтить не бога, а сатану - за то, что он восстал против бога. И скажем себе прямо, как говорит старая пословица: если старый бог нас не слышит, помолимся пню!
- Но что же тогда остается? Что?
- Не знаю и знать не хочу.
  Алсуфьев замолчал, и Виктор сквозь хриплое пыхтенье его трубки мог теперь прислушаться к дыханию лежавшей рядом Ашихэ. Она не спала. Что она чувствовала теперь, когда ее Вэй-ту оказался трусом? В городах из этого не делают трагедии. Тысячи женщин любят, не задумываясь над тем, смелы их
возлюбленные или трусливы. В городе отвага редко бывает нужна и не так уж необходима для счастья. Но в тайге! И для Ашихэ! Она ведь вросла в среду, где смелость есть нечто столь же естественное и необходимое, как крепкие ноги или здоровые легкие. Этим здесь никто не хвалится, об этом даже не говорят... Ашихэ не может не презирать его за то, что он в минуту опасности потерял голову и убежал, бросив любимую женщину на произвол судьбы. А любовь и презрение вместе не живут, нет, нет, они несовместимы.
- Кто-то - кажется, Франс - сказал... Да ты меня слушаешь? Замечательное изречение! «Существуют,- говорит он,- звезды органически чистые, но на них нет жизни. А на других звездах есть плесень, то есть жизнь». Как подумаешь, что нет ничего, кроме процесса вегетации, даже дрожь берет!
- Плесень? Возможно. Пора спать, Павел, мы мешаем Ашихэ уснуть. Покойной ночи.
  На другое утро, сразу после завтрака, Алсуфьев стал собираться в путь. Хозяева его удерживали, но он торопился - у него были свои планы, в которые он их пока не посвящал.
  Главное он сказал Виктору перед уходом:
- А знаешь, твоя собака у того подлеца.
- Какого подлеца?
- Ну, того, что у вас служил и донес... Такой коренастый, лысый и ходит, как утка.
- Ты говоришь об У?
- Да. Этот У присвоил твою собаку и ружье.
  Услышав имя предателя, Ашихэ повернулась к ним от печки, на которой пекла лепешки Алсуфьеву на дорогу. И он продолжал уже по-китайски:
- Я шел к вам. Было раннее утро, тишина кругом. И я услышал, что где-то вблизи работают люди. Иду дальше - слышу, пес скулит. Еще немного прошел, смотрю - узкоколейку люди строят, а трое маньчжур за ними надзирают. У стоял с твоим ружьем в руках и натравливал собаку на какого-то человека без лопаты. А твой Волчок не хотел трогать этого человека, и У его бил. У собаки заморенный вид. Наверно, околеет там.
  Все трое словно видели перед собой страдальческие глаза Волчка. Ашихэ первая прервала молчание.
- Но как он попал к У?
- Волчок был в полицейском участке,- объяснил Виктор.-И, должно быть, У в награду отдали и Волчка и мое ружье.
- А я бы на твоем месте собаку отобрал,- сказал Алсуфьев.- Моя собака была бы только моя и ничья больше.
  Виктор только буркнул: «В самом деле?» Со стороны Алсуфьева это было, разумеется, пустое бахвальство, предназначенное для ушей Ашихэ. Он бы отобрал? Это он-то, закопанный когда-то по шею!..
  Больше они об этом не говорили. Попозже Виктор проводил Алсуфьева до ущелья. Тот ни о чем не спрашивал. Когда застаешь двух молодых людей под одной крышей, и к тому же еще в тайге, то все ясно.
- Ну что ж,- сказал Алсуфьев, прощаясь,- желаю счастья. А помнишь, amico, мое предсказание насчет девушки? Вот и напророчил. Она, конечно, примитив, но, надо сказать, примитив очаровательный, с этаким пряным ароматом дикости...
- Так ты говоришь, что у Волчка плохой вид? - перебил его Виктор.
- Ужасный. На твоем месте я...
- Ясно. Можешь ты мне одолжить твой штуцер дня на два?
- Что ты! Своего ружья, трубки и жены никогда никому не одалживают.
- Тогда, может, пойдешь со мной?
- Охотно. Но, видишь ли, сейчас я бы...
- Не извиняйся, я пошутил. Один справлюсь. Кланяйся Люй Циню, пусть старик готовит пирожки и шиповник на меду. Я скоро его навещу.
  Он не сказал «мы навестим» - ведь Ашихэ может не захотеть идти с ним, а то и вовсе его покинет. Он теперь ни в чем не был уверен.
  Возвращаясь домой, он гадал, как-то она его встретит, что скажет теперь, когда они окажутся вдвоем. Не давала покоя и мысль о заморенном, забитом Волчке, и надо было принять решение всерьез, а не так, как он бросил Алсуфьеву свое < сам справлюсь» - только чтобы сбить его с покровительственного тона и прекратить эти «добрые советы». «Я бы на твоем месте..» Болван! На моем месте он бы отрубил голову доктору и успокоился.
  Виктор вновь переживал то же смятение, что тогда, на месте казни, когда ему подали меч. Он и содрогался, и бунтовал в душе - но уже покорялся неумолимой, как судьба, правде: есть вещи, которых делать нельзя, несмотря ни на какие доводы и страх последствий! Покинуть в беде свою верную собаку, не попытавшись вырвать ее из рук живодеров...
  Нет, скажем прямо - дело тут не в Волчке. Если он, Виктор, сознательно, всей силой воли, не попробует избавиться от этого страха, которым заболел в неволе, и не вернет себе самоуважения и уважения Ашихэ, он окончательно изменит себе и станет тряпкой.
  Почти бегом Виктор прошел за фанзу и вынес из чуланчика топор. Потом снял с крыши чурбан, который уже недели две сушился там на солнце. Старое топорище годилось для рубки дров, но, если топор должен заменить оружие, нужно топорище подлиннее и поудобнее. Виктор об этом подумал заранее и даже выбрал подходящее дерево - граб. Сейчас он принялся его обтесывать так поспешно, как будто новое топорище поможет ему отрезать себе путь отступления. Пусть скорее свершится то, что задумано!
- Когда ты туда пойдешь, Вэй-ту? - спросила Ашихэ. Без малейшей холодности после всего, что было! Без удивления. С непоколебимой уверенностью, что он пойдет именно «туда».
- Сейчас. Как только кончу.
  Виктор наконец решился взглянуть ей в лицо.
  На лице Ашихэ было такое же выражение, как тогда, когда она сказала ему: «Я люблю тебя, Вэй-ту, но не могу быть тебе только женщиной, тенистой беседкой для отдыха...» И Виктор понял, что оба они думают одно и то же: ринуться с топором на десяток хорошо вооруженных полицейских во дворе У только для того, чтобы спасти собаку - это, конечно, безумие. Но еще большим безумием было бы жить, не сделав этого.
- Хорошо, так я приготовлю еду на дорогу.
  Ашихэ вернулась в фанзу, а Виктор продолжал тесать.
  Когда он, насадив новое топорище, вошел в дом проститься с Ашихэ, она была уже готова в путь: обулась, надела кожаные наколенники и взяла карабин. На кане стояла корзинка с едой.
- Ашихэ, это же не имеет смысла! Я пойду один.
- А ты думал, я останусь здесь? Нет, ты, наверно, шутишь... Покажи-ка! - Она осмотрела топор.- Хорошо сделано! Теперь можно идти. - И повесила ему на спину корзинку. Ношу несет мужчина - это так же естественно, как то, что она, Ашихэ идет с ним повсюду, куда бы он ни пошел... Это сказали Виктору ее руки, застегивавшие сзади лямки, ее теплый, спокойный голос:
- Пригнись-ка чуточку, мой милый слон.- Виктор покорно стал на колени.- И на всякий случай возьми вот это.
  Она протянула ему «лимонку».
- Да я не умею с ней обращаться!
- Ну, это же совсем просто. Вот смотри: повернешь и потянешь к себе,- она показала ему, как вынимают чеку.- Держи ее для себя. С ней тебе будет спокойнее.
  Виктор подумал, что ослышался, но Ашихэ уже прикрепляла ему гранату к поясу, и слова ее были бальзамом для его исстрадавшейся от стыда души.
- Если будешь тяжело ранен или окружен и не останется никакой, ровно никакой надежды на спасение - понимаешь?- тогда тебе поможет эта граната. Бери и не думай больше о том, что снова можешь попасть к ним в руки.
  Они жердью приперли снаружи дверь фанзы, чтобы не забрались в нее звери, и пошли вниз, к мостику над водопадом. Три представителя «земной плесени» - три, ибо и Кунминди, брат Волчка, шел с ними.




Категория: Лесное море | Добавлено: 28.12.2009
Просмотров: 2735 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
avatar