| Статистика |
Онлайн всего: 8 Гостей: 8 Пользователей: 0 |
|
Все книги онлайн
31)Часть третья
Освобождение
К вечеру они наткнулись на Пэна и его мула с грузом гравия. И Пэн сказал:
- Старший брат, у моего отца только один сын. Если убьешь меня, это будет хорошая месть. А я защищаться не стану.
- Почему ты не сказал так в первую нашу встречу? Почему убежал от меня?
- Люди говорили, что ты казнен, а ты вдруг появился передо мной, как из мира теней. И у тебя был страшный вид.
- Значит, ты с испугу убежал?
- Нет, оттого, что стыд обрушился на мою голову. Я увидел тебя в таком состоянии, а за тобой - твоих отца и мать, которых я любил... И я убежал.
- Но ты же на бегу оглянулся. И зачем ты бросил топор?
- Я не мог не посмотреть на тебя еще раз. И тут я заметил, что у тебя в руках только палка. Я подумал: <Топор лучше и ему пригодится»... Старший брат, если не веришь, вели ей застрелить меня,- Пэн указал на Ашихэ, стоявшую в нескольких шагах от них с карабином, повернутым дулом в его сторону.- Отец меня любит, и пуля попадет прямо в него.
- Что ты думаешь о нем? - спросил Виктор? обращаясь к Ашихэ.
- Большое несчастье быть сыном подлеца. Ты должен ему помочь.
- Слышишь, Пэн, что говорит моя жена?
Пэн низко склонился перед Ашихэ и стоял так, не выпрямляясь. Они не сразу заметили, что он плачет.
Ашихэ подошла к нему.
- Мы верим тебе, Пэн.
- Три года уже... Три года прошло с тех пор, как сожгли Домни...
- Ну, перестань, слезы не помогут. Подумаем, что тебе делать.
- Нет, если бы даже я забыл - люди не забудут. Куда бы я ни пошел, везде слышу: «Тише, идет Пэн, сын шпиона и убийцы».
- Так уйди от него, начни новую жизнь.
Пэн утер глаза и посмотрел на Ашихэ из-под опухших век.
- У меня есть Ли, она работает у отца. Оба мы с ней как малые дети: ничего у нас нет, ничего не умеем. Скажите, куда нам идти, и мы тотчас пойдем.
- Я укажу тебе такое место,- обещала Ашихэ.- Но сейчас поговорим о Вэй-ту. Как бы ты поступил на его месте?
- Я бы сейчас же предупредил Люй Циня и Закопанного, что их ищут ламозы. Пусть укроются где-нибудь.
Так Виктор и Ашихэ узнали, что у отца Пэна расположился на постой отряд, присланный для охраны узкоколейки и строительных материалов. В отряде двенадцать человек, большей частью «ламозы», то есть казаки, но есть и маньчжуры. Им сейчас дан приказ во что бы то ни стало разыскать Алсуфьева. У указал им дорогу, и шестеро пошли по направлению к Рогатой сопке, а командует ими высокий ламоза с длинным именем и рассечённым лицом. Он из всех самый свирепый.
- А этот верзила не похож ли на обезьяну? - спросил Виктор.- Горбится, и руки до колен висят, а глаза щурит, как будто плохо видит?
Пэн подтвердил, что он именно таков. Виктору стало ясно, что это Долговой. Значит, тогда в участке на допросе он его вовсе не убил! Озверев от удара нагайки по лицу, он этого Долгового бил, да, видно, не добил. И протокол о его смерти, который потом прочли вслух,- обычный полицейский блеф!
- Закопанного велено доставить японцам, а Люй Циня убить. Старший брат, ты дорогу знаешь, так поспеши...
- Пэн, мне этого объяснять не надо. Но я безоружен. Не думаешь ли ты, что моя собака и мое ружье должны вернуться ко мне?
- Конечно, я так думаю.
- Тогда помоги.
- Это нетрудно. Ты завтра же мог бы отобрать и ружье и собаку... Но если я тебя впущу к нам в фанзу, ты убьешь отца?
- Значит, ты все-таки его еще любишь?
- Нет. Он мне противен.
- Так зачем его защищаешь?
- Но он же мой отец...
Виктор задумался.
- Ладно. Если он на меня не нападет, я его завтра не трону.
Затем Пэн объяснил, где кто спит у них в фанзе и как выкрасть собаку и ружье. Способ был поразительно прост, как всякая отчаянная дерзость.
Они все подробно обсудили, и Пэн пошел дальше за своим мулом - к «Домни». Так когда-то китайцы переиначили на свой лад фамилию Доманевских. И хотя с того дня, как усадебку их сожгли, прошло несколько лет, это место по-прежнему называли «Домни».
Виктор и Ашихэ последовали за Пэном, держась, однако, на некотором расстоянии от него, сначала лесной тропой, затем по полотну узкоколейки. Когда дошли до конца железной дороги, пройти оставалось уже немного - впереди светлел выход на открытое место. Они увидели издали Пэна на мостике, узком, но длинном и очень высоком. Мостик лежал на кольях, поднимавшихся из ручья, который обегал невысокую горку между Муданьцзяном и тайгой. Горка напоминала по форме початый каравай, обращенный отрезанным концом к реке, а округлым- в лес.
- Место выбрали для него подходящее,- заметила Ашихэ. Она говорила о форте, который намеревались строить японцы.- Нельзя дать им здесь укрепиться!
Форт в этом месте, да еще с подъездной железнодорожной веткой и аэродромом на лугу, с трех сторон окруженный рекой, как крепостным рвом, был бы неприступен. Здесь, глубоко в партизанском тылу, форт своими бетонными блиндажами господствовал бы над Муданьцзяном и тайгой. Самолеты могли бы отсюда патрулировать горы и леса и возвращаться в свое постоянное убежище...
А Виктор смотрел на родные места и видел только этот уцелевший фруктовый сад и поднятый над колодцем журавль.
- Переночуем там. Меньше будут нас донимать комары и мошка.
На мостике опять замелькала конусообразная шляпа с широкими полями. Теперь ее светлая солома казалась алой, и мул, освобожденный от груза, бежал впереди Пэна рысцой, как собака: он уже чуял близость хлева.
Виктор и Ашихэ подождали, пока тлевший на небе закат совсем угаснет. Только тогда они двинулись к тому месту, где черный колодезный журавль торчал в воздухе, как виселица. Прогнившая ограда развалилась под напором разросшегося, одичавшего сада.. Вишни уже, созрели, но отдавали терпкой горечью, как и все вокруг. Двор зарос чернобыльником. Здесь все еще пахло полынью - ведь она повсюду следует за человеком и долго еще остается там, где было его жилище. Свежие груды песка и щебня не смягчали тяжелого впечатления, которое производили эти места, покинутые людьми и снова возвращенные лесному морю.
Виктор и Ашихэ раздвинули траву и легли. До утра оставалось несколько часов, но, несмотря на усталость, обоим не спалось. Ашихэ думала о форте: никогда еще японцы не пытались проникнуть так далеко в глубь лесного моря. И эту попытку надо было пресечь в самом начале. Но где искать людей, способных это сделать? Кого известить?
Виктор думал о том же. Лежать было неудобно - что-то кололо его в бок. Он стал шарить в траве, думая, что это камень, но это оказался кусок бронзы. Быть может, пепельница отца? Так же расплавиться в огне пожара могли, впрочем, и подсвечники из спальни родителей или та игрушечная пушка, из которой он и Пэн стреляли горохом в цель. Если бы знать, что было здесь, где сейчас лежат он и Ашихэ, какая из комнат, тогда легче было бы угадать, что это за кусок бронзы... Но вокруг только бурьян, трава да горький запах полыни.
Виктор сунул в карман слиток бронзы, лег на спину и привлек к себе Ашихэ.
- Спрячься от мошкары!
Мошкары здесь, в открытом месте, на ветру, было, правда, меньше, чем в лесу, где она стояла в воздухе густой пеленой. Здесь ее еще возможно было отгонять. Виктор обмахивал одной рукой обнаженный затылок Ашихэ и по временам нежно поглаживал ее спину в порыве горячей благодарности. Он понимал, что она не прижималась бы так лицом к его груди, если бы презирала его за то, что недавно произошло, если бы между ними родилось отчуждение.
Он почувствовал, что Ашихэ улыбается в темноте.
- Не удалось-таки тебе...
Он не знал, что она хотела этим сказать, но не стал допытываться и только крепче прижал ее к себе. А она в ответ легонько потерлась раз-другой лбом о его плечо, словно подтверждая: да, да. Как он любил эту уже знакомую ему ласку!
- Ты пришел из тюрьмы и подумал: вот фанза и женщина, обе покинуты. Они мне нужны, я возьму их себе... Тебе ведь тогда оставалось одно - жить в тайге, и ты хотел жить, как тигр, правда?
- Насчет себя ты не совсем права. Но ты уже второй раз меня этим попрекаешь. Должно быть, тебе было очень больно?
- Совсем недолго. Я скоро поняла, что тебе не удастся сохранить эту напускную хищность.
- Откуда такая уверенность?
- Ах, Вэй-ту, невозможно быть тем, кем ты не родился. Знаешь, я не раз говорила с тобой тихонько, когда ты спал. Вэй-ту, говорила я тебе, твое сердце никогда не было пусто. Ты всегда кого-то любил: мать, отца, родину свою, Польшу, хоть и не знал ее. А когда у тебя все это отняли, ты полюбил Люй Циня и Волчка. Как же ты мог бы не полюбить женщину? Не обязательно меня - я не так -самоуверенна, чтобы это думать. Но какую-нибудь женщину.
- Ты отлично знаешь, что стала для меня родным домом и отчизной.
- Ну вот, потому-то я и иду с тобой.
- И не колеблешься? Не сомневаешься во мне? А если недостоин твоей любви?
- Мне это и на ум не приходило.
- Ашихэ, не говори со мной, как с больным. Ты видела моё позорное поведение, подсмотрела мой стыд и муку, а притворяешься, будто ничего не случилось, будто болезнь излечима. Я бы должен тебя возненавидеть, но, кажется, только теперь полюбил по-настоящему... Но не в этом дело. Мы идем на страшный риск. И, быть может, это наш последний разговор. Так будем же
искренни до конца.
- А я действительно за тебя спокойна. Что бы ни случилось, ты будешь держаться лучше, чем всякий другой на твоем месте.
- Но скажи, откуда у тебя такая вера в меня? И это после вчерашней моей выходки? Я хочу это понять.
Ашихэ приподнялась на локте - вопрос, видимо, застал ее врасплох.
- Но когда ты дрался с ними у Тигрового брода, один против целого отряда, разве ты боялся?
- Нет. Злоба во мне кипела, и я хотел отомстить.
- А когда охотился за пантами? Вспомни-ка те ночи. Даже Хуан Чжоу, храбрейший из охотников, говорит, что не бывает ночей страшнее и что с него довольно.
Виктор не мог не признать, что она права. Когда сидишь в вырытой тобою яме у вспаханного копытами солончака, подстерегая оленя, и ночь так темна, что едва-едва можно различить белую тряпочку на конце ствола, то не знаешь, кто идет: может, олень, а может, и тигр, который в эту пору бродит по следам
оленей, или еще более проворная и кровожадная, а потому и более опасная кошка - белая пантера, ирбис. Ни зги не видать. Сидишь неподвижно, отданный на съедение комарам, нельзя даже шевельнуть рукой или головой. А слух и нервы напряжены. Ведь каждый шорох может означать последнее движение хищника перед прыжком его сверху в эту проклятую яму, прямо тебе на затылок...
- Да, в эти ночи нервы могут сдать...
- И тебе было страшно?
- Нет. Риск только меня раззадоривал. И притом я бывал уверен, что всегда как-нибудь да выпутаюсь.
- А когда тебя водили на допрос? И потом у Кайматцу?
- Оставь. Я все это не раз перебирал в памяти. Однако какое это имеет значение? Когда-то, правда, я был смел... Но с тех пор я трижды умирал.
- И тебе кажется, что теперь ты другой, слабый человек ? Не знаю, как мне тебя убедить... Ну, можешь ты не пойти освобождать Волчка? Нет, не можешь. Пойдешь во что бы то ни стало. Вот тут и виден твой характер, твоя смелость - в этом весь ты, Вэй-ту, таким я тебя узнала, такого люблю и восхищаюсь тобой. Сам увидишь, еще сегодня отобьешь свою собаку и будешь только смеяться, вспоминая наши разговоры.
- Или будет так, или меня не будет.
- Или обоих нас не станет. Не будь эгоистом, Вэй-ту, ведь я иду за тобой.
Больше они об этом не говорили. Все было сказано и все яснее ясного.
Ночь стала сплошным мраком, наполнилась до краев ароматами и звуками. Тогда только они встали и пошли.
Тропку эту протоптал когда-то У, бегая каждое утро на работу к польской тай-таи. Теперь Пэн со своим мулом заново расчистил заброшенную дорогу.
Когда небо на востоке посветлело и завел свою первую песню дрозд, Виктор и Ашихэ были уже на месте. Выйдя из леса, они прошли через просеку в дубовой роще и остановились среди гаоляна, такого высокого, что он с головой закрывал даже Виктора, и такого густого, что можно было незаметно подойти к самым строениям.
Стерегли хозяйский двор гуси. По обычаю китайских крестьян, У держал не собак, а гусей, которые дают и мясо, и перья, да и сторожа они чуткие. Вот и сейчас загоготали.
Из старой фанзы появился заспанный Пэн - вышел за малой нуждой.
- Ну чего раскричались? Что вам приснилось?.. А тот, сын черепахи, и не тявкнет, ему все равно! - Пэн заглянул в хлев,- Я бы такого пса пришиб!
И, выходя, оставил ворота хлева приоткрытыми. Все это было заранее условлено.
- Я-то думал, что уже конец смены! - воскликнул Пэн.- А можно было еще поспать.
- Дурак, не видишь, что светает? - отозвался кто-то, стоявший, должно быть, между старой и новой фанзой. Это был, видно, караульный. И, судя по выговору, маньчжур.
- Иди ты к своему...
Тут скрипнула дверь. Вышел У, неся на руках старика.
Он усадил его на скамейку перед фанзой, лицом к востоку. Караульный, зевая, появился из укрытия и пошел будить своего сменщика. Пэн вчера сказал Виктору: «Ночная стража сменяется тогда, когда отец выносит дедушку на солнце>.
- Чего ротозейничаешь? День нам дан для работы! - прикрикнул У на сына.- Выпусти гусей, займись мулом. И не смей вертеться около Ли.
- Да, да, Пэн, эта девушка нам не подойдет,- прошамкал и дед.
Караульный скрылся в старой фанзе, где ночевало пятеро полицейских. Пэн подходил к хлеву.
«В твоем распоряжении только эта минута, старший брат, и ты должен действовать быстро...» - сказал он вчера Виктору.
Виктор машинально дотронулся до висевшей у пояса лимонки» - то ли чтобы поправить ее, то ли чтобы увериться, что она здесь. Среди колосьев гаоляна он видел глаза Ашихэ. Такие безмерно близкие и сосредоточенные. Она, наверно, хотела еще раз сказать ему: «То, что тебя мучает, пройдет!» Но уверять его в этом было уже не нужно: оно и в самом деле прошло.
Сорвавшись с места, он пробежал отделявшие его от хлева пятнадцать-двадцать шагов. Внутри он ощущал какую-то пустоту, страха не было. Ему все было нипочем в этот миг, он даже облегчение испытывал, как после болезни или сильного голода. Одно он помнил - прикованный к нему взгляд Ашихэ.
Опять загоготали гуси. Слыша голос У во дворе, они кричали уже без тревоги, скорее для порядка. Но Волчок. почуяв сквозь стенку запах хозяина, рванулся на веревке и, жалобно заскулив, притих в нерешимости, не зная, вспомнился ли ему только этот запах или хозяин действительно тут, близко. Пес каждую минуту мог завыть. Хорошо еще, что Пэн с вечера запер его в хлеву!
Виктору надо было как можно скорее проскочить мимо новой фанзы. Из-за угла он мог бы сейчас достать У топором. Тот как раз наклонился, чтобы окутать одеялом колени отца. Старик уже много лет не ходил, и У каждое утро заботливо выносил его на воздух, чтобы он мог видеть солнце, свидетеля их былой нищеты и нынешнего счастья, солнце, которое, поднявшись по дивным ветвям фу-саня, приходит к нему из Шаньдуна, где он родился, жестоко бедствовал, познал отчаяние голодающего безземельного крестьянина. Туда же, в Шаньдун, отошлет его прах, когда он умрет, богатый и добрый сын его У.
А солнце всходило над лесом и просекой, где У много лет назад корчевал пни срубленных пробковых дубов и засеял для себя небольшой участок земли. Теперь здесь, куда ни глянь, колыхались его гаолян и пшеница и в первом свете утра гордо красовалась новая фанза, сияя благополучием, розовая, как само будущее семейства У: ведь У мог теперь брать себе сколько угодно леса и земли - японцы ничего не жалели.
Лысое темя этого негодяя, стоявшего на коленях перед старым отцом, так и просилось под топор. Судорога ненависти рванула сердце Виктора. Но из глубины хлева на него смотрел Пэн. А старый дед, сложив руки на животе, слезящимися глазами жадно созерцал разгоравшуюся зарю - молился или вспоминал - и казался таким счастливым...
Виктор отступил за угол, взошел на крыльцо. Он все еще ощущал на себе взгляд Ашихэ. С улыбкой махнул рукой в ее сторону. Он способен был сейчас даже засвистать, совершить любое сумасбродство - пусть она окончательно в него поверит! А то она, вероятно, в глубине души все-таки в нем сомневается и страдает.
В первой комнате было пусто. В другой слышалось чье-то хриплое дыхание. Свет падал из открытых дверей на неубранную постель, с которой встал У, чтобы вынести отца. Рядом на сундуке лежала двустволка Виктора и патронташ.
Виктор даже задрожал, коснувшись приклада, стертого его руками, пропитанного потом его ладони, как будто он коснулся руки Ашихэ, как будто к нему возвращалось нечто большее, чем его старая надежная двустволка.
Он торопливо зарядил ее. Храп в соседней комнате был какой-то неровный - значит, человек спал не крепко. А нужно было туда войти. Там помещался небольшой склад отряда, сейчас почти пустой. Пэн сказал им вчера: «Долговой ходит по тайге, ищет Алсуфьева, а здесь остался один Захар, заместитель Долгового».
На кане лицом в подушку лежал человек. сжимая руками лохматую голову, как будто она у него сильно болела. Над каном на гвозде висел автомат (как раз такой нужен Ашихэ!) и маузер в деревянной кобуре. Казаки тут все были вооружены маузерами, но автомат в отряде был только один.
Когда Виктор схватил маузер, кобура упала. Казак сел сразу, словно подброшенный пружиной, но тут же свалился от удара обухом по голове.
Виктор повесил через плечо автомат, потом маузер. Прислушался, не сводя глаз с неподвижного тела. Со двора ни звука. Удар, видно, был глухой, его не услышали.
Сняв корзинку, он уложил в нее патроны, запасные магазинные коробки и связки "лимонок".
Он был уже порядком нагружен, но все осматривался, ища, что бы еще взять. Подле остатков еды лежали папиросы и коробка спичек. Он поискал глазами чего-нибудь легко воспламеняющегося. На полке заметил жестянку. Понюхал - пахло спиртом. Спиртное, должно быть, входило в дневной паёк казаков. Водка или чистый спирт? Он поднес спичку - жидкость вспыхнула.
Тогда он облил ею постель У, сундук с его добром и соломенные циновки. Все вылил - десять, а то и пятнадцать литров спирта. Поджег. Голубоватое пламя разбежалось легко и уверенно, и ничто уже не могло спасти новой красивой фанзы У, если огню на четверть часа дать волю.
В хлеву, куда вбежал Виктор, промчавшись через двор пустой, как прежде (сколько же времени прошло? Не больше двух-трех минут), Пэна не было. К счастью, он вовремя убрался, и не нужно было бить его, как он вчера просил: «Старший брат, если встретимся, побей меня, изувечь даже немного для виду...»
Виктор вырвал из-за пояса топор, разрубил веревку. Волчок задрожал всем телом, но не двинулся с места.
- Волчок!
Только на звук его голоса пес бросился к нему: нашелся хозяин!
- Успокойся, песик. Бежим!
Но Волчок, ошалев от радости, метался и лаял, и эта минута чуть не погубила их обоих.
Караульный, который пошел будить товарища, выглянул на шум и, увидав вооруженного мужчину, вокруг которого прыгала собака, вскинул ружье к плечу. Но в тот же миг грянул выстрел со стороны гаоляна. «Рухлядь», как называл Виктор карабин Ашихэ, все-таки стреляла, и притом метко. Раненый маньчжур отступил, дорога была свободна.
Виктор стрелой домчался до Ашихэ, и оба побежали к лесу.
Вслед защелкали выстрелы, но колосья скрывали бегущих, и только Волчок мог их выдать: охмелев от радости, которой никаким лаем нельзя было выразить, он вертелся подле них колесом. Пришлось Виктору остановиться и, подняв левую руку, скомандовать:
- Стереги!
Приказ, знакомый с щенячьего возраста, первый приказ охотника, подействовал на Волчка отрезвляюще, он лег на землю и замер, уткнув морду в землю.
А Виктор и Ашихэ помчались дальше, ныряя в гаоляне. И только когда они укрылись за деревьями, Виктор позвал Волчка, засвистав рябчиком. Потом снял с плеча автомат.
- Ты ведь о таком мечтала? На вот, получай.
По тому, как Ашихэ взяла его в руки, видно было, что она умеет с ним обращаться.
- Я поджег фанзу. Нельзя их теперь подпускать к ней, пусть огонь разгорится как следует.
Они побежали в разные стороны. Виктор выстрелил. Ему ответили частой стрельбой. Стреляли оттуда очень уверенно, надеясь, видимо, на свое оружие и запас патронов.
И вдруг на другом краю просеки, за железнодорожным полотном, тявкнул автомат.
Этого враги, видимо, не ждали. Они на миг перестали стрелять, и в наступившей тишине раздался пронзительный вопль У.
Из дверей фанзы валил дым.
Едва У вбежал с ведром на крыльцо, как снова затрещал автомат Ашихэ, и У на четвереньках пополз под защиту старой фанзы.
Так перестреливались вслепую через колышущееся поле, не видя друг друга, не зная, кто, собственно, кого осаждает. Скорее это Виктор и Ашихэ осаждали маньчжурских казаков. Один из них уже лежал убитый в пылающей фанзе, другой был ранен. Правда, оставалось еще четверо, но у Виктора и Ашихэ был автомат, к тому же их укрывала лесная чаща. Казаки, наверно, вообразили, что их атакует целый партизанский отряд.
Дым над фанзой густел, принимая какие- то фантастические очертания, и розовел от лучей восходящего солнца. Патроны в фанзе трещали, как сухая хвоя в костре. Облако дыма над крышей рассеялось, одна стена рухнула, открыв внутреннссть фанзы, как пасть, извергающую огонь. Затем до Виктора и Ашихэ донеслись отголоски взрыва. Теперь Виктор убедился, какая взрывная сила таится в невинных «лимонках». А у него сейчас было несколько связок!
Он достал их из корзины, распихал по карманам, сколько удалось. Потом тем же приказом «Стереги!» пригвоздил к земле Волчка и стал подкрадываться к владениям У, ориентируясь по треску огня и дыму, потому что он только дым и видел перед собой.
Остановившись достаточно близко, он проделал с гранатой то, чему его учила Ашихэ, и швырнул ее.
Действительно, раздался грохот, и ободренный Виктор швырнул вторую.
- Сдавайтесь, мать вашу...
Он бил в них гранатами и сочными русскими ругательствами. А они, отстреливаясь, отступали, Он заставил их уйти из фанзы и пристроек, и они залегли где-то в саду. Хлев уже занялся. Запахом паленой шерсти тянуло от лежавшей у колодца коровы. Гуси разлетелись по всему двору, гогоча, как безумные. Под хлопанье их крыльев и треск огня горело все, горела и душа.
- Сдавайся, сволочь ублюжья!
Он готов был на части их растерзать и не сомневался, что одолеет всех. Но Ашихз схватила его за руку:
- Бежим!
- Нет, я их...
- Бежим, поезд идет!
И уже на бегу:
- Я видела дымок на дороге. Это, верно, паровоз!
Когда они перебегали рельсы, паровозик уже пыхтел в полу-километре от них. Из вагонов выскакивали солдаты в форме песочного цвета. Откуда здесь взялись японцы? Вызвали их или они случайно именно сегодня ехали на строительство форта? Во всяком случае, надо было уходить, пока не поздно. Но тут они спохватились, что нет Волчка: он лежал там, где ему было приказано. Виктор взял его на руки, и они пошли в глубь тайги.
Виктор шел очень быстро, Ашихэ едва поспевала за ним. Потом оба замедлили шаг. И не потому, что тропинка густо заросла травой. Нет, это Виктор пошел тише, горбясь и пряча лицо в кудлатый затылок Волчка. Ашихэ встревожилась: уж не ранен ли?
- Что с тобой? - спросила она.
- Ничего.
- А собака?
- Все, все в порядке.
Он отпустил Волчка.
- Ну, видишь, видишь...- забормотал он, а слезы текли и текли по его исцарапанному, грязному и счастливому лицу.- Идем, все в порядке.
Он уходил, сильный всем тем, что вернул себе. Теперь с ним была его собака, его ружье и он стал прежним Виктором, не знающим страха. Он уходил с женщиной, которая заменила ему родной дом и отчизну. «Эй, вы, сукины сыны, попробуйте-ка теперь меня тронуть!>
|
|
| Категория: Лесное море | Добавлено: 31.12.2009
|
| Просмотров: 2390
| Рейтинг: 5.0/2 |
|
