| Статистика |
Онлайн всего: 4 Гостей: 4 Пользователей: 0 |
|
Все книги онлайн
33)Часть третья
Немного золота на слом(начало)
Люй Цинь не приходил. Видно, он все же нашел другое убежище, получше.
Ждать дольше было невозможно.
- Пойдем к Хуан Чжоу. Он - чжангуйды, старшина всей лесной общины от Польской могилы и Седловины до побережья. Он должен знать, что здесь произошло.
На одной из сосен, среди которых стоял их шалаш, Виктор сделал зарубку, вырезал свои знак рядом со знаком Хуан Чжоу. Человек посторонний ничего не разберет, а Люй Цинь, когда сюда придет (а рано или поздно он придет непременно), будет знать, куда они пошли и где их искать.
Они прощались с озером, стоя в молчании на берегу. Из воды выплыла самка нырка с детенышем на спине, совсем маленьким - ему было не больше двух дней. Малыш сидел неподвижно, съежившись, и не желал сойти в воду. Должно быть, ему было хорошо на материнской спине, этаком теплом плавучем
островке. Мать закричала, из камышей ей ответили таким же криком, похожим и на гусиный гогот и на воронье карканье. И через минуту оттуда показался самец с длинной сочной водорослью в клюве. Малыш жадно завертел лысой головкой, но родитель только тряхнул этим лакомством перед его носом и
проследовал мимо. Нырочек пискнул - не помогло и это. Он запищал опять, и наконец с храбростью отчаяния, взмахнув слабыми крылышками, маленький лентяй шлепнулся в воду.
Ашихэ опустившись на колени, смеющимися глазами указывала на него Виктору:
- Смотри, смотри, сейчас отец его покормит...
Действительно, старый нырок, решив, должно быть, что на первый раз довольно, дал малышу в награду вкусную водоросль. Родители кружили около своего детеныша довольные, важные. Они по-своему учили его:<Кто не плавает, тот не ест».
- Знаешь, я не суеверна и в приметы, конечно, не верю... Но у нас в Шуаньбао говорят, что, если перед дорогой увидеть щеночка или птенчика, вообще какого-нибудь малыша,- это к добру.
Они с Виктором не раз вспоминали потом смышленого нырочка, когда шли болотами и лесом. Шли теперь легко и без всяких приключений. Видно, и в самом деле к добру увидели они этого птенца. «Ну конечно, нырочек!» - говорили они. Новое словечко вошло в тот язык, который был понятен только
им двоим, имел уже свои сравнения, сокращения и символы.
Однако на дне оврага Трех Ручьев, где жил Хуан Чжоу, они сразу столкнулись с событиями необычайными. Об этом говорило уже множество каких-то полотен, развешанных по-всюду на шнурах между деревьями. Полотна эти были защитного цвета - желтые, как глина, с темно-зелеными пятнами- и разной длины и формы: полосы, квадраты, треугольники и просто обрезки... И все ткани и шнуры - шелковые. Груда шелка! За этим заслоном фанзы совсем не было видно.
Из-под одного полотнища выглянул карлик - таким показался Виктору в первую минуту Хуан Чжоу. Виктор уже знал от Ашихэ, что он малого роста и что его тоненькие седые усики болтаются, как развязавшиеся шнурки у башмаков; «на них наступить можно>,- говорила Ашихэ. Хуан Чжоу при столь
малом росте был далеко не худощав, но фигура у него была какая-то плоская, а плечи неестественно широки. Его брови, очень уж косые даже для китайца, топорщились кверху, и создавалось впечатление, будто глаза у него навсегда остановились, упорно косясь на кончик носа.
- Как хорошо, что ты пришла, Ашихэ! - сказал он после всех взаимных поклонов и учтивых приветствий.- Значит, тебе известно, что я приходил к тебе?
- Нет, как же я могла это знать? Я иду издалека, от Люй Циня.
- А я только вчера вернулся, не застав тебя дома. Видишь ли...
Он чего-то недоговаривал - считал, очевидно, неуместным с этого начать разговор.
- Хотел тебе сказать, что к нам с неба упал человек.
- С неба?
- Ну, ты же сама видишь ...
Он указал на шелка вокруг и затем на сына, который только что пришел с речки. Сын был повыше отца, но все-таки ниже среднего роста и так же сосредоточенно косил глаза на кончик своего носа. Поздоровавшись, он принялся развешивать принесенные с собой мокрые тряпки.
- На этих полотнах тот человек упал сверху, на большущем зонте. Отличный шелк, а шнуры... Вот, возьми-ка их в руки! Ну что? Мягкие, а крепкие как железо, как угриная кожа. Видала ты когда-нибудь такие?
Больше всего радовался Хуан Чжоу шнурам. Тонкие и прочные, настоящие цепи! Не порвутся, хоть тащи на них любое дерево или звериную тушу. А если их расплести, получится первосортный крученый шелк,- и шить им можно, и на силки пойдет. Это настоящий клад для лесного охотника.
- А шелк пригодится на рубашки и всякое другое. Вот мы этот зонт распороли и стираем - окраска у него военная, так лучше ее смыть. Но краски ядовитые - не смываются.
- А где же тот человек? - спросила Ашихэ.- Он жив?
- Жив. Только ходить не может. Ну, и воронье его немного поклевало.
Как выяснилось из дальнейшего разговора, событие произошло сразу после наводнения в двадцати с лишним ли отсюда по дороге к Шанлю, Хуан Чжоу с сыном отправились туда с деревянным корытцем для промывки песка. Пора для этого стояла самая подходящая: между летним и осенним охотничьим сезоном у охотников свободного времени вдоволь, а после дождей вздувшиеся горные потоки размывают скалы и несут массу песка. Отец и сын хотели попытать счастья в одном известном им местечке - авось в песке окажется золото.
По дороге они услышали карканье и остановились, гадая, зачем слетелось сюда воронье целой тучей, какую падаль могло оно найти так высоко, на самой вершине дерева? Им ничего не удалось разглядеть - только то, что вороны все с криками летают над одним деревом. Увидели затем, что с дерева свисает какая-то веревка. Тогда Ляо полез туда. Парень он решительный и по деревьям лазает, как росомаха. Карабкался с ветви на ветвь, добрался до раскидистой верхушки и увидел, что там застрял человек в кожаном костюме. Вороны уже на него насели и, наверно, выклевали бы ему глаза - ведь они всегда начинают с глаз. Но человек лежал без чувств ничком, зарывшись лицом в листву, так что они могли клевать только затылок и щеку...
Ляо спустил его на веревках вниз. С трудом привели его в чувство и перенесли сюда, к себе. Он говорит, что его сбил японский самолет. Машина загорелась, и он прыгнул вниз с парашютом.
- Я подумал, что тебе, Ашихэ, следует поговорить с ним. И сразу же пошел к тебе.
- Обидно, что ты ходил напрасно. Но случилось кое-что непредвиденное, и я должна была как раз в то время уйти из дома.
- Да, да, я уже кое-что про это слышал.
Хуан Чжоу поглядел на превосходно вооруженных Ашихэ и Виктора, остановил взгляд на автомате Ашихэ, затем на полицейском маузере у пояса Виктора.
- Хуан Чжоу, ты наш человек и ты мудр, понимаешь все без слов. Как видишь, я иду издалека с Вэй-ту. Он теперь мой муж.
Хуан Чжоу только склонил голову и с еще большим вниманием скосил глаза на что-то невидимое на кончике своего носа.
- Мне говорил о нем Люй Цинь. И другие люди тоже... Лучшего мужа ты не могла бы выбрать.
- Если ты слышал обо мне,- сказал Виктор,- то знаешь, что у меня нет никого, кроме Ашихэ. И ни единого места на земле, кроме лесного моря. Ты здесь старший, и я, как все, буду тебя почитать и слушаться.
- Будем помогать друг другу, как прежде, да?
- И я так думаю,- подтвердил Хуан Чжоу, приглашая их войти в фанзу.- Входите. Надо все обсудить.
Гревшийся на солнце подле фанзы большой старый уж поднял голову и посмотрел на входящих, но не двинулся с места. Он был совсем ручной.
- Ловит?
- Еще как! У нас не осталось ни одной мыши, ни одной крысы.
Фанза была обыкновенная, тесная, из кедрового дерева, но с земляным полом. В южной стене - одно отверстие, заменяющее окно и заклеенное промасленной бумагой. Кое-какая мебель, несколько шкур. Среди этой тесноты и убожества лежавший на широком кане летчик казался поверженным великаном, и его кожаный костюм в полумраке фанзы отсвечивал металлическим блеском, как стальная броня.
Голова у летчика была забинтована, видны были только глаза, неподвижно устремленные на вошедших.
- Тебе полегчало? - спросила Ашихэ.- Можешь поговорить с нами?
Он не отвечал.
- Мы пришли тебе помочь.
Тут они услышали знакомый голос:
- Значит, ты все же спасся? Это хорошо.
Виктор вздрогнул. Нет, он все еще не верил!
Между тем Багорный - это действительно был он! - помолчав, добавил так же тихо и равнодушно:
- И вы, кажется, в конце концов поженились?
Ашихэ бросилась к нему:
- Товарищ!
- Да. Мы с тобой встречались.
- Что с тобой? Ты ранен?
- Нет. Только вороны поклевали. Ничего серьезного. Но вот ноги...
- Перелом?
- Хуже. Омертвели. Что-то с позвоночником...
- Это только из-за общего сотрясения. Ты, верно, сильно расшибся.
- Я упал на ветви... Японский истребитель подбил нас, когда мы возвращались в Яньань.
- Со Среброголовым? - с беспокойством спросила Ашихэ.
- Нет, только пилот и я.
- А Среброголовый?
- Он с нами не летел.
- Но что с ним? Где он?
Багорный ответил не сразу, коротко и с явной неохотой:
- Не знаю.
Ашихэ невольно оглянулась на Виктора. Оба недоумевали. Как так? Багорный возвращается из Советского Союза и ничего не знает о Среброголовом, не хочет даже говорить о нем, своем ученике, товарище, о человеке, который ему жизнь спас!
- Я немного умею ходить за больными. Не надо ли сменить тебе перевязку?
- Спасибо, Хуан Чжоу сделал все как следует. А ноги... Тут уж ничем не поможешь: паралич.
- Это еще неизвестно. Я уверена, что со временем все пройдет. Тебе нужен только покой и хороший уход в безопасном месте. А в тайге сейчас не совсем спокойно...
Она рассказала о походе Долгового, о том, что фанза Люй Циня сожжена.
- И твоя тоже,- вставил Хуан Чжоу.
Из его слов стало ясно, что Ашихэ и Виктор, когда шли к жилищу У, разминулись с Долговым: Долговой со своей бандой направился сначала к Фанзе над порогами и только потом пошел искать Алсуфьева и Люй Циня.
Виктор добавил, что казаки, спалив фанзу Люй Циня, не двинулись обратно, а остались в тайге и продолжают поиски.
Что же это? Ясно, что они выполняют какое-то задание, но какое именно?
Багорный, утомленный, видимо, разговором, открыл глаза.
- Вы говорите, они строят форт? Ну, значит, хватают заложников, чтобы им не осмелились мешать.
- Но если так, они и за Хуан Чжоу могут прийти.
- Удивительно, как до сих пор еще не пришли. Ведь он чжангуйды общины. Таких японцы берут в первую очередь,
Положение оказывалось гораздо серьезнее, чем они думали, и надо было немедленно решить, куда спрятать совершенно беспомощного товарища. Его надо надолго укрыть в месте, совершенно безопасном и не вредном для здоровья, где он бы набрался сил и справился с болезнью.
Когда они это обсуждали и каждый припоминал разные глухие уголки в тайге, Ашихэ сказала, что знает только одно подходящее место: грот, в котором когда-то расположился лагерем их отряд и лежал раненый Багорный.
- Ты говоришь о пещере, где меня усыпили? Где являлись мне видения и богиня? - спросил Виктор.
- Да, да. Я уверена, что лучше всего ему будет там. Ты сможешь найти это место?
- От перевала я бы дорогу вспомнил. Но отсюда...
Хуан Чжоу тоже не знал, как туда идти,- он в тех местах никогда не бывал. Ашихэ и Виктор стали объяснять, где находится пещера, припоминая разные особенности местности. В конце концов Хуан Чжоу сказал:
- Ага, это где-то за Черным Растоком, по другую сторону Межгорья... Ляо вас проводит.
- Хотя бы до Растока, а оттуда мы уж сами доберемся... Это далеко отсюда?
- Для хороших ходоков - два дня пути.
- Полноте, во мне восемьдесят кило весу! Бессмысленно тащить меня в такую даль,- запротестовал Багорный.
Разумеется, каждый из них протестовал бы на его месте, сознавая, какой обузой он будет. Однако считаться с протестом Багорного они тоже не могли: не бросать же товарища в беде.
Нельзя было медлить. Поев, они соорудили носилки из двух жердей и куска парашюта и пустились в путь: впереди Ашихэ с собаками, за ней Ляо и Виктор несли Багорного. Хуан Чжоу остался дома. Ему нужно было спрятать остатки шелка, которым он поделился с Ашихэ, и поспешить в Соболью долину, где жили Хэн, Чжи Шэн и Большой Юн, которые охотились больше за пушниной, убивая зверей выстрелом без промаха прямо в глаз. Ляо обещал, когда вернется из Межгорья, привести с собой еще Эр-ляня и Сань-пяо. Семерых таких охотников будет достаточно. Все они вместе отправятся по следу Долгового. И тайга, наверно, поглотит рыскающую по ней пятерку сыщиков.
Дорога шла лесами, по руслу речки и тропинками по горным склонам то вверх, то вниз. По временам Ашихэ останавливалась, и тогда мужчины опускали носилки на землю и отдыхали, разогнув спины. Ляо нес только носилки, а у Виктора на спине висела еще корзина с оружием и патронами. Ашихэ просила
дать ей нести хотя бы часть этого груза. Но как убедить мужчину, упрямого и не знающего меры своим силам? «Не приставай, Триданя, не то я еще и тебя понесу вместе с корзиной>.
На одной из таких остановок Багорный опять заговорил о том, что их затея не имеет никакого смысла.
- Вы только замучаетесь, а мне не поможете.
- Не думайте вы об этом, Александр Саввич. Как-нибудь доберемся.
Виктор приподнял концы жердей - они врезались ему в плечи под тяжестью человека, встречи с которым он когда-то ждал два года, о котором позднее - на джонке и когда ночами брел через тайгу - часто думал с благодарностью и восхищением и которого жаждал найти. Но после встречи с беглецами из России он уже не стремился увидеть Багорного, потому что испытывал горечь разочарования. И вот теперь Багорный свалился как снег на голову со всем грузом запутанных и трудных вопросов. Он разбередил опять все то, что стоит между ним, Виктором, и Ашихэ, то, чего он ни понять, ни признать не может...
Об этом думал Виктор вечером у костра, когда остановились на ночлег. Ляо ушел собирать хворост, Ашихэ готовила ужин, а Багорный лежал против Виктора по другую сторону костра. Протянул ему свой портсигар.
- Покурим напоследок?
- Спасибо, я не курю.
- И Ляо не курит. Придется мне одному...
Они снова замолчали. Было тихо. В котелке булькала вода, Ашихэ снимала ложкой пену.
Багорный курил, задумавшись. Он смотрел на Виктора, но вряд ли видел его.
Наконец он бросил окурок, достал из кобуры пистолет и выстрелил себе в висок.
Он проделал это у всех на глазах так просто и внезапно, что ему не успели помешать.
Все бросились к нему. Он лежал на спине, раскинув руки, и пальцы его еще теребили траву, но скоро и эти движения прекратились.
Просмотрели голову: пуля прошла навылет.
Все поднялись, только Ляо еще стоял на коленях, наклонясь над раненым, и он-то первый обратил внимание на то, что кровь струей бежит из раны.
Послушали сердце, оно билось.
Тогда Ашихэ промыла рану и забинтовала, чтобы остановить кровь. Больше ничего нельзя было сделать, и они только стояли вокруг Багорного, каждую минуту ожидая конца. Смотрели на него, чувствуя, что их как-то отдалил от него и его поступок, и веявший над ним ужас смерти, и то, что сделал он это так хладнокровно. Ни слова, ни взгляда не нашлось у него для них, как будто подле него были люди совершенно чужие, с которыми не нужно было считаться. Этот его жест - о, как отчетливо видел его сейчас Виктор: усталое движение руки, отбросившей окурок и затем спокойно протянувшейся к пистолету. Без колебаний, но и без всякой торопливости, словно отсалютовал кому-то.
- Мы его ничем не обидели,- сказал Ляо угрюмо.- Зачем же он так сделал?
- Видно, не хотел быть нам обузой.
- Все равно. Так убить себя среди друзей - это то же самое, что повеситься у врага на воротах.
Ляо смело смотрел в лицо самоубийцы, вслух отчитываясь перед своей совестью:
- Нет, мы перед ним ни в чем не виноваты... А он своей смертью нас обесчестил.
Багорный не умер. Часа через два он открыл глаза, пошевелил губами. Ашихэ дала ему напиться. Потом он опять потерял сознание.
Так прошли ночь и утро. Решено было идти дальше. Помочь Багорному они больше ничем не могли, а для него было все равно, лежит он на земле или на носилках, если, конечно, нести их осторожно.
На третий день после полудня они вышли из тайги и увидели вдали хребты Межгорья. Виктор и Ляо отдыхали, пока Ашихэ осматривала окрестности, а продолжалось это довольно долго. Наконец она вернулась и сказала, что теперь знает, куда их вести. И только вечером они, осторожно поднявшись по высеченным в скале ступеням, внесли раненого в пещеру. Багорный сразу узнал ее.
- Положите меня на то же место.
Вход был загажен зверьем, но в глубине пещеры все осталось нетронутым, как три года назад, даже остатки постели, на которой лежал тогда Багорный, раненный японской пулей.
Как только поели, Ляо пустился в обратный путь.
- Ночь будет лунная, дорогу я знаю... Отец меня заждался, ведь мы шли не два, а целых три дня.
Все это было верно, но столь же очевидно было и то, что Ляо не хочет ни минуты дольше оставаться с человеком, который отплатил ему бесчестием за гостеприимство и заботы.
И вот они остались втроем, и началась оседлая жизнь между двух миров - на высоте двухсот метров над лесным морем и на тысячу с лишним метров ниже горных вершин. На границе дня и вечной ночи, в пещере над ущельем.
Пещера их переходила в коридоры и залы выдолбленные в горе подземной речкой. Они тянулись вглубь на целые километры, через пласты гипса и известняка, руд железа и цветных металлов. Проходя по этим коридорам и подняв высоко факел, можно было увидеть картины, напоминающие полярный пейзаж, а то и совсем сказочные: разноцветные долины, где огромные сталактиты стоят, как белые медведи или окаменевшие зеленые ели и можжевельник, а кое-где в розовой глубине мертвого озера виднелись какие-то забавные красные гномы, на которых кварц и слюда играли огнями, как алмазы.
Выходя отсюда на поверхность земли, на свет и воздух Межгорья, Виктор и Ашихэ останавливались у края неширокой террасы, откуда можно было все окинуть взором: Черный Расток и тайгу, горы в лазурной дымке, снижавшиеся к Седловине, и белые насыпи гальки внизу, на берегах реки. Река эта была
продолжением подземного ключа, который бил из трещины в скале, и течением своим как бы обозначала нейтральную полосу между двумя областями: горной и низинной.
В этом подземном царстве путники нашли все удобства: воду, хорошую тягу, один выход на террасу и два скрытых. От того розового грота, где Виктор пережил когда-то ночь видений, подземный ход разветвлялся на два. Один, извилистый и труднопроходимый, вел далеко, к теплым источникам в тигровой пещере на северном склоне горы. Другой - собственно, не ход, а только расселина, которую они прозвали Трубой,- поднимался отвесно и кончался на дне темного колодца - сюда никогда не заглядывало солнце и даже в июле лежал снег. Ашихэ рассказывала, что там, в этом леднике, их отряд хранил запасы мяса.
Главное же преимущество этого убежища состояло в том, что здесь легко было обороняться от врагов. Попасть сюда можно было только с реки, где нападавшие оказались бы под пулями осажденных, и дальше - козьей тропкой и ступенями в отвесной скале. Здесь даже маленький отряд мог бы защищаться против атаки целого батальона и в крайнем случае отступить в глубь подземного лабиринта или выбраться незаметно одним из двух не видных снаружи выходов.
- Как ни трудна была дорога сюда, а стоило помучиться,- говорил Виктор.- Лучшего жилья не найти. Вот увидишь, как хорошо мы здесь устроимся.
Однако пока им было не до того. Когда они уже думали, что Багорный на пути к выздоровлению и никакая опасность ему больше не грозит, ему неожиданно стало хуже. Пуля прошла через висок удивительно удачно, не задев ни мозга, ни глазного нерва, но рана в ее выходном отверстии стала гноиться, и началось воспаление.
Ашихэ пошла искать нужные лекарственные травы. Виктор остался, чтобы поддерживать огонь и присматривать за Багорным. Он и сам не знал чего желать Багорному - смерти или жизни. Потому что какая же это жизнь - без ног?
Багорный бредил. У него был сильный жар, и он бормотал что-то непонятное, какие-то обрывки слов.
- Нет, нет, нет! - вдруг закричал он.- Вовсе не все равно, почему убили Среброголового!
Виктор поднял голову, чтобы лучше рассмотреть его лицо. Рассеянный свет факелов падал на забинтованную голову Багорного и тело, метавшееся на постели. По отекшему лицу, заросшему давно не бритой седоватой бородой, скользили красные отблески огня. Из-под повязки видны были мутные, блуждающие глаза. Он держал в руке бумажку и через костер протягивал ее неведомо кому.
- На, возьми! Если по-твоему все равно, так бери!
- Давай! - отозвался вдруг Виктор, вставая, и подняв выше факел, подошел к Багорному.- Где тут сказано про Среброголового?
Он взял из рук Багорного смятую бумажку, липкую от присохшей смолы. Это была вырезка из газеты. «Третий день суда во Владивостоке»,- гласил заголовок.- Дело о шпионаже... рассматривалось военным трибуналом... Среброголовый - тайный агент, предатель национально-освободительного движения... Прислужники Японии... Во главе банды бывший сержант маршала Чжан Цзо-линя, бывший хунхуз Среброголовый...
- Значит, он уже не защитник Шитоухэцзы, не герой Анту, а снова хунхуз?
- ...молчал, понимаешь? Ни слова в свою защиту. Даже после приговора...
- Какого приговора? - крикнул Виктор в самое ухо Багорному.
Багорный вздрогнул. Устремил взгляд на огонь - и вдруг глаза его стали неподвижны.
- Товарищ командир!..- простонал он.- Сергей!
Должно быть, ему чудился Сергей Лазо, которого японцы сожгли в паровозной топке. Да, наверно, в пламени костра он увидел двадцатый год и своего командира, сгоревшего в топке паровоза - за власть советов, за революцию...
- Так вы его расстреляли? - крикнул Виктор, тряся Багорного за плечо.
- Ну, сам понимаешь, трибунал...
- Сукин ты сын, сволочь после этого!
Только тяжелое состояние Багорного помешало Виктору ударить его.
Он швырнул головню в костер и вышел из пещеры. Какой ужас! Защищал Багорный перед трибуналом своего ученика и спасителя или отрекся от него, потопил?
В солнечном блеске августовского дня, упиваясь суровой и чистой картиной лесного моря, Виктор понемногу успокаивался. «Меня это не касается»,- говорил он себе. Но это все-таки его касалось. Из-за Ашихэ. Она - коммунистка. Что же, идти за ней и видеть, как она страдает? Нет, надо сейчас с этим кончать. Правда о Среброголовом должна открыть ей глаза.
С этим решением вернулся он в пещеру. Багорный лежал на спине в полном изнеможении и что-то бормотал, Виктору не хотелось слушать. В нем росло раздражение, враждебное чувство к Багорному и уверенность, что тот в этом деле сыграл какую-то неприглядную роль. Впрочем, если бы Багорный протестовал против расстрела, его бы тоже «ликвидировали». Нет, он, наверно, отрекся от Среброголового. Лучшее доказательство этому то, что он здесь. Ненадежного человека большевики ни за что не послали бы за границу. Вон он лежит, как срубленное дерево. Пальнул себе в лоб не очень удачно и теперь мечется в бреду, снедаемый отчаянием и презрением к себе.
Потрескивал хворост в слабом огне. Причудливые тени скользили по мокрым стенам, в углах таился мрак.
«Человек вышел из пещеры и возвращается в нее».
Это сказал Коропка. В Харбине, когда они шли к доктору Ценгло. Учитель рассуждал о кризисе культуры, о том, что человечество необычайно быстро дичает. Тогда он, Виктор, пропустил его слова мимо ушей. А сейчас он был согласен с Коропкой.
Тысячи тысяч лет назад кто-то сидел тут, где теперь сидит он, так же поддерживая огонь во мраке пещеры. Какой-то обезьяно-человек с низким лбом, с бородой по пояс, одетый в жесткие вонючие шкуры. Он даже не умел сделать их мягче, обработать. Он ничего не умел и ничего не стоил. А его окружали силы, страшные и неведомые, которых он, конечно, боялся и во всем был им покорен.
И вот опять лежит в пещере этот человек. Одет в звериную кожу, но обработанную химическим способом, мягкую, блестящую, как доспехи. Однако, как и его далекий предок, он ничего не может, ничего не значит в этом мире. Запуганный, сраженный, он шаманит именами каких-то «бук» и сокращенными названиями носителей всякой мудрости, справедливости и силы.
- Что он говорит? - спросила Ашихэ. Она принесла собранные ею травы.
- Бредит. Наверно, видит какой-то страшный сон,- неохотно отозвался Виктор.
Ему было жаль Ашихэ. Он уже познал боль человека, чья вера разбита. «Зачем ей сейчас терзаться из-за того, что где-то там делается,- думал он.- Мы отрезаны от мира. Придет время - узнает».
И он не сказал еи ничего об участи Среброголового. Ни в этот день, когда она делала Багорному компрессы, ни позднее, когда Багорный уже выздоровел. Выздоровел! Нелепо говорить это о человеке, у которого ноги висят, как у тряпичной куклы.
Виктор выстрогал ему костыли из орехового дерева с верхними перекладинами из коры пробкового дуба, чтобы не натирало под мышками. Багорный стал на них расхаживать по пещере, иногда выходил посидеть на солнце, молчаливый, угнетенный - что может угнетать человека более, чем неудавшееся самоубийство? Замкнувшийся в себе после пережитой драмы, он
и не подозревал, что в бреду открыл эту тайну Виктору.
- Знаешь,- говорила Ашихэ,- я боюсь, как бы он не попробовал еще раз...
- Так не отдавай ему пистолета.
- Я и не отдаю. Но есть ведь и другие способы. Он может броситься вниз с террасы.
«Ну и пусть бросается,- подумал Виктор.- Пусть сломает себе шею. Хлопот с ним не оберешься, и Ашихэ приходится, постоянно с ним нянчиться, так что нам с ней и побыть вдвоем не удается. А главное - он свинья и трус. От такого всего можно ожидать».
Это была неправда. И, поостыв, Виктор вынужден был признать, что Багорный не свинья и не трус. Ведь он с юных лет рисковал жизнью, страдал, боролся, всем жертвовал для революции. И к нему, Виктору, он отнесся хорошо, большего и требовать нельзя. Видимо, когда он действует по своему разумению, он всегда проявляет смелость, мудрость и человечность.
И наконец, где доказательства, что Багорный в отношении Среброголового вел себя недостойно? Среброголового расстреляли, опорочив его имя, но еще не известно, принимал ли в этом Багорный какое-либо участие.
|
|
| Категория: Лесное море | Добавлено: 01.01.2010
|
| Просмотров: 2220
| Рейтинг: 4.7/3 |
|
