| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Все книги онлайн
33)Часть третья
Немного золота на слом(окончание)
Чем дольше Виктор размышлял об этом, тем больше рассеивалось его враждебное чувство к Багорному. В том жесте, каким Багорный поднес пистолет к виску, словно салютуя кому-то, Виктор видел теперь уже не браваду преступника, попавшего в безвыходное положение, а благородное самоотречение. Не подлость, а трагедию.
Багорный, с тех пор как оправился, старался быть полезным, помогал им, насколько хватало сил, и с утра до вечера вместе с Ашихэ плел циновки.
Ночи становились холоднее, наступала осень. Их грот, последний в бесконечном подземном лабиринте, имел широкий выход. Если бы в этом обширном и высоком зале поставить домик, никакой ветер не выдувал бы из него тепло и, кроме тепла, они обрели бы покой и уверенность, так как их домик внутри горы никто не мог бы увидеть. Но как его построить, из чего? Они решили соорудить нечто вроде палатки из тройного слоя тростниковых циновок, печь с широкой лежанкой вроде кана, а выход из пещеры закрыть деревянной стенкой с небольшим лазом.
Начали заготовлять циновки. Виктор резал тростник на ближнем болоте и носил его наверх, а Багорный и Ашихэ плели циновки.
Когда их накопилось уже достаточно, Виктор принялся рубить молодые деревья. Обтесывая бревна подходящей длины, он сплавлял их по реке, потом тащил по одному наверх до того места, где начиналась крутизна, а оттуда поднимали их на веревках.
Спать все ложились только поздно вечером - Виктор и Ашихэ в шалаше перед пещерой, а Багорный подальше, внутри пещеры. Проспав несколько часов, вскакивали до зари и принимались за работу. А работы все прибавлялось. Не успели еще все наладить, как подошел сентябрь - месяц, самый подходящий для того, чтобы делать запасы шкур и мяса.
Солнечная маньчжурская осень пламенем растекалась по склонам Межгорья, с каждым днем пылала все ярче и вакханалией красок и звуков волновала сердце.
Вставали теперь уже вскоре после полуночи. Ашихэ разводила огонь и готовила еду, Виктор смазывал салом лапы Волчку, чтобы он их не стер о сухую траву, и, поев, выходил в лес, в бодрящий холод, в винный аромат перезрелых лесных ягод и плодов, в осенний рассвет, пронзающий, как страстный крик тоски и последней вспышки жизни. Начинался страдный сентябрьский день, когда все живое в тайге хлопотало, спешило в тех же заботах, что и трое людей в пещере. Белки, бурундуки и летяги носятся с дерева на дерево, делая запасы в своих кладовых. Росомаха и енот ищут места, где бы вырыть себе нору понадежнее. Медведи бродят, задрав голову и вынюхивая мед в дуплах, а в вышине птицы собираются стаями и учат молодых перед отлетом... Везде оживление, спешка, хлопоты. И только олени, глухие к голосу рассудка, распаленные, ошалевшие и страдающие, низко опустив головы, бредут за своими оленихами на ежегодный праздник плоти и ревут, вызывая соперников на бой.
Виктор стрелял глухарей. Пьяные от сладковатого сока лиственниц, бродившего в тронутых первыми заморозками, покрасневших листьях, глухари нелепо качались на ощипанных ими ветвях, и к ним легко можно было подойти.
Как-то Виктор во время охоты на них приметил небольшую котловину, где укрывалось стадо оленей. На другой день он отправился туда.
Ветер был неблагоприятный - пришлось сделать круг и долго взбираться наверх, чтобы оказаться с подветренной стороны. Поэтому, когда Виктор дошел до цели, солнце уже давно встало и легкая завеса тумана порозовела, поднялась к вершинам гор, открывая глазам голые, облитые золотом склоны и всю тайгу в ее осеннем уборе. На темно-зеленом фоне кедров, пихт и сосен шафрановые островки кленов, нежная желтизна берез и лип, пылающая пурпуром кружевная листва дикого винограда и малиновые лианы - все так и кипело красками. Виктор глядел и наглядеться не мог. Стоять и стоять бы тут, созерцая неустанное движение жизни, благоговея перед этои расточительно щедрой дивной красотой! И только огромным усилием воли оторвался он от этого зрелища, очнулся и вспомнил, где он и зачем сюда пришел.
На противоположном склоне паслись среди можжевельника оленихи.
Притаившись за скалой, Виктор видел сверху их спины. Сосчитал. Все восемь здесь, как и вчера,- четыре матки с оленятами. Был там и самец - как раз в том месте, где и предполагал Виктор, между ним и стадом, на дне котловины, густо заросшей деревьями, откуда вытекал небольшой родник. Стоя там, олень криками удерживал самок, чтобы не смели отходить далеко.
Виктор ждал, следя за животными, а самец все не выходил. Следовало бы его подманить, но у Виктора не было вабика- он только вчера начал делать его из березовой коры, но доделать не успел - пришлось помочь Ашихэ носить камни для кладки печи.
Утро проходило, было уже не рано, и Виктор терял надежду на то, что олень среди бела дня выйдет из своего убежиша. Старые вожаки стада всегда до крайности осторожны и очень себя берегут.
«Нет, не выйдет. Надо подстрелить хотя бы одну из самок, а то и они уйдут».
Он стал потихоньку спускаться, как вдруг в можжевельнике за стадом подал голос какой-то чужой олень. В зове этом слышалась ярость страсти. Оленихи насторожили уши. Их вожак, грозно заревел, но пришелец неудержимо стремился вперед, возвещая о своей жажде любви и борьбы. Когда он вышел из-за, деревьев, могучий и статный, в венце рогов, гордо поднятых над еще юной шеей, оленихи заерзали на месте, и только одна побежала со своим олененком к старому вожаку.
А пришелец обежал кругом стадо и уже приближался мелкой рысцой, как вдруг из-за деревьев выскочил тот олень, которого до сих пор напрасно ждал Виктор. Он оказался действительно старым, огромным, с пышной черной бородой, но и с явными признаками одряхления. Голос его, гудевший как в
пустом и надтреснутом котле, эхом прокатился по горам. Нападающий отозвался с не меньшей яростью и силой, только чуточку звонче, и ринулся в атаку, но его противник внизу был слишком хитер и ловок, чтобы дать себя раздавить обрушившейся на него сверху громаде. Он увернулся. Чужаку ведь терять нечего, а у него четыре самки. И старик медлил, ожидая, пока противник спустится вниз. Наконец здесь, у родника, они сшиблись рогами. Два оленя - вот так мишень! Виктор поспешно рылся в карманах, ища патрон с жаканом для дробового ствола. Да есть ли жакан? Есть!
Сбегая с горы, он смотрел не на оленей, а на олених. Самцы дрались и ничего не видели, но самки сохраняли спокойствие. Если одна из них увидит охотника и бросится бежать, все помчатся за ней, и этот шум моментально отрезвит самцов.
Поэтому Виктор зорко следил за оленихами, и когда одна из них подняла голову и посмотрела в его сторону, он замер.
Олениха, вероятно, заметила его - ведь он остановился на открытом месте. Но спугнуть зверя может только движение и запах. Учуять же Виктора олени не могли на таком расстоянии и с подветренной стороны. Надо было не шевелиться, ничем не выдать, что он живой. И Виктор застыл на одной ноге с ружьем под мышкой, в такой позе, в какой его застал взгляд оленихи, когда он собирался прыгнуть. Он смотрел на нее, она - на него. Кто дольше выдержит? Виктор волновался: успеет ли выстрелить вовремя? Снизу доносился шум и треск. Но он и не взглянул туда - стоял, как развилистый пень, как прихотливо изогнутый ветром куст, и олениха, видимо, успокоилась. В позе ее уже не было настороженности, она повернулась к Виктору задом, ища своего олененка. Тогда Виктор соскользнул вниз, ныряя в зарослях, и очутился на дне котловины.
Олени дрались где-то за деревьями. Подкрадываясь к ним, Виктор прежде всего старался высмотреть, куда скрылась убежавшая сюда олениха с олененком. Те, что остались на склоне, ему не могли помешать, но эта...
Он вовремя увидел ее. Еще шаг - и все было бы потеряно. Олениха стояла неподалеку от взрытой копытами впадины, где дрались, сцепившись рогами, ее самец с соперником. Они уже не кружили друг подле друга, а из последних сил бились на одном месте, глаза их налились кровью, слюна летела из пастей,
как мыльная пена. Молодой олень был сильнее, но неопытен и уже сдавался. Старый постепенно выкручивал ему шею, чтобы поставить на колени и ударить рогами...
«Эх, если б выручил мой жакан! Авось выпалит».
И Виктор выстрелил.
Первый олень свалился на бок. Второй бросился бежать. Виктора это не смутило. Если после выстрела зверь бежит так, не разбирая дороги, ломая все на своем пути, значит, пуля угодила в грудь и, быть может, прошла через легкие. Трава была обильно полита бледно-красной пузырчатой кровью.
- Нет, далеко не уйдет.
А Волчок уже вернулся. И нос у него был в крови. Достаточно было увидеть, как он ведет хозяина, чтобы увериться, что олень свалился где-то поблизости.
И он действительно лежал в глубине леса, в двухстах шагах от первого.
Два оленя сразу - вот это удачный день!
- Ну и повезло же нам, Волчочек! Знаешь, сколько тут мяса? Триста кило с лишком. Дай бог донести!
Хлопот было немало - выпотрошить, освежевать, разрубить туши и нести их несколько километров. Четыре рейса туда и обратно! Когда все было сложено перед крутым подъемом к Межгорью и Виктор с первой частью груза взобрался на террасу перед пещерой, он был совсем разбит. И солнце уже стояло у западных вершин.
У входа он невольно остановился и прислушался. Багорный сидел на земле и, складывая из камней печку, что-то объяснял Ашихэ, месившей глину:
- ...между теорией и практикой. Или, по его выражению: когда пускаешь стрелу, надо видеть перед собой цель.
- Да, Мао любит поговорки. А что, кампания уже началась?
- Перед отъездом я слышал, что началась. Очень широкая и энергичная кампания.
- Против догматиков?
- Да, конечно. Мао пишет: некоторые наши марксисты-схематики попросту не считаются ни с марксизмом, ни с китайской революцией.
Виктор чувствовал, что столкнулся с чем-то для него непонятным и важным. Вот эти двое толкуют о цели и стрелах в переносном смысле, это для них метафора, а его мысли не поднимаются выше будничных забот. Он только и знает, что выслеживать и стрелять. Вот притащил триста килограммов мяса, не считая шкур и потрохов... А его Ашихэ и Багорный, оторванные от мира, загнанные в какую-то пещеру, рассуждают о борьбе, которая идет за горами, за лесами, борьбе, на-сколько понимал Виктор, за правильный стиль партийной работы.
Ашихэ, утратившая связь со своими, жадно ловит теперь каждое слово Багорного, узнавая от него свежие новости, а Багорный при ней забывает, что он теперь беспомощный калека, обломок, а не человек. Виктор все это хорошо видел и понимал, но не мог примириться с мыслью, что его подруга, его «Триданя», живет не только им. Есть вещи, которые отодвигают его на второй план, есть минуты, когда он для нее не существует и Багорный ей ближе.
Чувство обиды и чуть ли не ревности не проходило. Оно глодало его, испортило конец этого удачного дня, хотя Ашихэ так обрадовалась его успеху, да и Багорный оживился.
Все трое, уплетая жареную оленью печенку, обсуждали вопрос, сколько мяса вялить и сколько заморозить в их «леднике» - в колодце внутри горы - и как употребить шкуры: для постелей или на одежду.
Вечером, когда они улеглись в шалаше и Виктор ощутил на шее теплое дыхание Ашихэ, которой хотелось услышать от него снова рассказ об его приключении со всеми мельчайшими подробностями, мучившая его обида как-то улеглась. Он вспомнил, что не все еще рассказал Ашихэ о пережитом сегодня.
- Знаешь, это мелочь, но мне было ужасно смешно... Жду я за камнем - выйдет олень или не выйдет? Жду и смотрю на олених. У всех у них - оленята.
- Маленькие?
- Нет, не очень. Некоторые уже почти одного роста с матерями. Только у одной, той, что меня потом заметила, детеныш еще маленький.
- В белых крапинках?
- Да, пятнистый. И такой озорник - то и дело убегал от матери. Только она подойдет к другим оленихам пошушукаться, как все бабы, малыш сейчас же удирает и скачет где-то. Раз она его подозвала - вернулся, но через минуту опять удрал. Она его привела обратно, а ему все нипочем - убежал в третий раз. Тут уж мать его догнала, поймала за ухо да так укусила, что он даже присел. И когда он шел за матерью, свесив это ухо, такой пристыженный и жалкий, я как будто самого себя малышом увидал, вспомнил детство.
- Но у тебя же мать была добрая. Ты говорил, что даже слишком добрая.
- Видишь ли... Отец иногда меня шлепал, да и было за что, а мама - никогда. Но один раз она мне уши надрала за то, что я вырвал у индюков перья из хвостов - мы эти перья носили на голове, когда играли в индейцев. «Как можно мучить беззащитную тварь? Каменное у тебя сердце!» Больше всего она
боялась, что я вырасту бессердечным дикарем...
Виктор стал перебирать пальцами волосы Ашихэ, как перебирают дорогие воспоминания. В лунном свете было видно, что лицо его расплылось в совсем детскую, ласковую улыбку.
- Вэй-ту,- тихо промолвила Ашихэ.- У нас тоже будет малыш...
Он встрепенулся. Ребенок? Так недавно... и уже ребенок?
- Ты не рад?
- Рад, конечно. Еще бы! Но это такая неожиданность... Когда ты ждешь?
- К началу «полной безоблачности». А тебе кого хочется, мальчика или девочку?
- Девочку.
Виктор сказал это, не думая,- ему, собственно, было все равно. Но когда он освоился с этой новостью и понял, что ничего тут не поделаешь, он из двух зол выбрал меньшее и решительно пожелал иметь дочку, а не сына.
- Мужчины всегда хотят сыновей. Я думала, что и ты... Скажи, почему ты предпочитаешь девочку?
- С ними меньше хлопот. Мальчик, знаешь ли, вроде олененка. Всегда брыкается. А девочка больше сидит дома, она послушнее и нежнее, ее как-то больше любишь. Была бы у меня маленькая Ашихэ.
- Ах, Вэй-ту, какой ты...
- Ну, какой?
- Твоя мать сейчас порадовалась бы на тебя, если бы могла тебя видеть.
- Ну, ну, ты ко мне пристрастна... А тебе кого хотелось бы?
- Сама не знаю. Не думала об этом. Я все только думаю: это будет мой ребенок. И пусть он благополучно родится, и пусть ему со мной будет хорошо.
Новость эта начала волновать и тревожить Виктора уже позже, когда Ашихэ уснула. Ее тихое посапывание во сне, умилявшее Виктора и наполнявшее его ощущением уюта всегда и везде, где бы они ни ночевали, теперь почему-то назойливо вызывало мысль об этом ребенке, который должен «благополучно
родиться»... На тряпках от парашюта, в пещере, где они втроем с Багорным будут лежать вповалку, грея друг друга, как овцы. Да, можно сказать, веселенькая перспектива! Ребенок если не замерзнет, то умрет с голоду. Ведь питаются они здесь главным образом мясом, рыбой, грибами и давно уже все едят без соли. Ни молока нет, ни муки и никаких жиров, зелени, витаминов. Как Ашихэ выкормит младенца? Да и перенесет ли она беременность?
Им грозит цинга и страшное истощение. Он это понимал. Он ждал прихода Хуан Чжоу, чтобы с его помощью запастись всем необходимым. Но дольше ждать нельзя! Надо самому идти и все сделать до наступления зимы. Можно ещё успеть. Вот только помеха: Багорный. Он связывает по рукам и ногам, стоит поперек дороги.
Наутро, после завтрака, когда Ашихэ ушла с котелком по воду, а Багорный придвинулся поближе к камням, Виктор достал его пистолет из щели, где до сих пор его прятал, и приступил к решительному объяснению.
- Хочу с вами потолковать, Александр Саввич.
- Что ж, потолкуем, Витя,- согласился Багорный, продолжая работать.
Руки его, волосатые и жилистые, измазанные сейчас глиной, видно, не пострадали при катастрофе. Ловко клали камень к камню, и на широком фундаменте заметно росла печка с вытянутой горизонтально трубой.
- Напрасно вы силы тратите на эту работу.
- Почему напрасно?
- Печку все равно придется развалить. В тростниковом шалаше мы зиму не выдержим. Придется строить настоящий дом.
- И ты только сейчас до этого додумался? Надо было сразу решать.
- Ну, не все можно предвидеть. Мы не подумали, что у нас может родиться ребенок. А оказалось, что Ашихэ ждет...
Багорный перестал работать. Медленно стал счищать глину с растопыренных пальцев.
- Что ж, это, пожалуй, к лучшему. Жена, ребенок... Это уже настоящая семья. Вот и вырастет тут у вас, Витя, новый «Домни» вместо сожженного.
- Я как раз и хотел вас просить помочь мне в этом.
- Ну, какой уж из меня помощник!
- Видите ли, Александр Саввич, я должен идти к Хуан Чжоу за инструментами и продуктами. Да и кое-какую теплую одежду надо оттуда захватить. Если удастся, приведу Пэна с его девушкой. Ашихэ остается здесь с вами, и она не сможет уходить из грота, потому что постоянно беспокоится за вас и следит, чтобы опять беды не случилось. Так продолжаться не может. Нам надо договориться. Я вас прошу, Александр Саввич, поймите меня, как следует мужчине, и в доказательство моего доверия примите вот это.
Он протянул ему пистолет. У Багорного дрогнуло веко.
- Понял.
- Нет, неверно поняли. Я сказал: в доказательство моего доверия. То есть, я возвращаю вам оружие, а вы дайте честное слово, что ничего над собой не сделаете. Мы хотим нормального сосуществования и помощи.
- Слишком многого требуете от калеки.
- Вы ходите все лучше, и авось со временем... Но не о том сейчас речь. У вас большой опыт, знания, вы умный человек, безусловно мудрее нас обоих. И я, уходя, хочу быть уверен, что вы будете заботиться об Ашихэ... Нет, пожалуйста, не перебивайте... Да, да, не она о вас, а вы о ней. Не думаю, чтобы сюда кто-нибудь пробрался, но если бы даже это случилось, вы с ней
всегда успеете уйти в глубь подземелья и никто не отважится искать вас там. Но могут быть всякие неожиданности и затруднения. Так вы будьте начеку и помогайте Ашихэ советами. Могу я на это рассчитывать?
- Я перед вами в долгу. И если так обстоит дело... Хорошо, согласен.
Багорный сунул пистолет в карман.
- А на какие же деньги вы будете делать закупки?
- Денег у меня нет. Хуан Чжоу пошлет кого-нибудь в город и поручится за меня торговцам. А я потом расплачусь мехами или пантами.
- Ну, если мы строить будем сообща, так и я должен внести свою долю.
Он снял с руки часы.
- На, возьми. Бинокль мне отдавать не хочется, может еще пригодиться. Но вот это могу...
Он расстегнул «молнию» на своей кожаной куртке, ножиком подпорол подкладку.
- Я их зашил здесь, потому что такие вещи, сам знаешь...
Он достал из-за подкладки какую-то книжечку - вероятно, партийный билет - и еще что-то, завернутое в тряпочку. Виктору показалось, что там лежит вырезка из газеты и еще какая-то бумага. Но Багорный торопливо спрятал все.
- Вот за это кое-что дадут.
На его открытой ладони лежала пятиконечная золотая звезда. Красная ленточка стекала с нее, как струя свежей крови.
- А я и не знал, что вы награждены золотой звездой. Значит, Герой Советского Союза?
- Да. За то, что помешал японцам применить бактериологическое оружие в боях на Халхин-Голе. Так сказано в приказе... Возьмите. Ваш отец во всем этом принимал не меньшее участие.
- Нет, Александр Саввич, не возьму. Это слишком дорогая для вас вещь.
- Бери, не стесняйся. Это нужно... Надо будет только разломать ее, чтобы не узнали... И сдашь как лом. Здесь несколько граммов чистого золота.
|
|
| Категория: Лесное море | Добавлено: 01.01.2010
|
| Просмотров: 2299
| Рейтинг: 5.0/1 |
|
