| Статистика |
Онлайн всего: 2 Гостей: 2 Пользователей: 0 |
|
Все книги онлайн
4)Часть первая
ПОБЕДА У ТИГРОВОГО БРОДА
Лазурь неба была пронизана светом и отливала перламутром в этот час полуденного зноя.
А снизу, из зелёной чащи, дул теплый ветер, и, ощущая его под своими распростёртыми крыльями, орел летел, как парус. Его полет, быстрый, легкий и уверенный, был как полет человеческой мысли, которую ничто не может задержать или сбить с пути.
Знакомые картины мелькали внизу, и всё видно было сегодня так же ясно, как всегда.
Отчетливее всего — так как это было высоко на горе, у входа в пещеру,— орел видел семейство тигров. Мать, полулежа, наблюдала, как ее тигрята тормошат еще живого зайца. Когда они общими усилиями прикончили его, тигрица потянулась и широко зевнула, довольная, что можно наконец в блаженной лени греться на солнце.
А тигрята еще поиграли немного, кувыркаясь и живо перебирая лапами, потом один занялся материнским хвостом, другой зашёл за ее спину и принялся лизать затылок, перерезанный багрово-черным шрамом от простреленного уха до лопатки. Рана была пустячная, но болезненная. Пока детеныш вылизывал ее, это, видимо, приносило матери облегчение, но как только он начинал теребить зубами кожу, тигрица мотала головой, словно отгоняя надоедливую муху. Тигренок отскакивал, однако через минуту возвращался, и все начиналось сначала.
Пониже пещеры из-под скалы бил родник. Сверкая в воздухе, струя падала прямо на камень, выдолбленный ею за века в форме чаши, отсюда бежала вниз и устремлялась к реке, то скрываясь в зарослях, то снова ниспадая сверкающими стеклянными ожерельями водопадов до самой террасы, где начинался мертвый, сожженный лес.
Когда-то пожар охватил добрых несколько километров, но через реку перебраться не смог, и река стала, таким образом, границей между жизнью и смертью. На ее низком левом берегу тайга осталась нетронутой и жила во всей полноте своих красок и звуков. Высокая круча противоположного берега уже успела покрыться буйной растительностью, но все плато от прибрежного своего края до подножия горного хребта представляло собой синевато-бурое кладбище. Голые искалеченные деревья, бородатый мох, клочьями свисающий с обрубков ветвей, плесень на замшелых пнях, трупный запах гниения - и вокруг все недвижимо. Тишина смерти.
В кипящем солнечном зное цветущая долина Муданьцзяна лежала истомленная; казалось, жизнь в ней замерла, ничто не шелохнется в этом пекле, ничто здесь происходить не может.
А между тем здесь происходило нечто необычное.
У Тигрового брода, где поперек бурлящей реки через каждые пять-семь метров лежат три каменные плиты (расстояние в самый раз для хорошего прыжка полосатого жителя тайги), вдруг, появились откуда-то люди и сновали по берегу. Одни раскапывали могилу на скале, ища труп. Другие под скалой раздевали кого-то и тщательно осматривали каждую снятую им часть одежды - куртку, штаны, башмаки... Остальные улеглись отдыхать в тени деревьев. Вот один из них встал, поглядел на небо, приставив ладонь к глазам, и вдруг схватил карабин.
Орел ринулся вниз. Крылатой молнией упал в сожженный лес, чуть не напоровшись грудью на верхушки деревьев, и, уже чувствуя себя в безопасности, так как от людских глаз его скрывал теперь край плоскогорья, полетел низко над землей к верховьям Муданьцзяна.
Пролетая над горным лугом, орел увидел человека. Того самого, который дважды спугнул его - сперва на развалинах дома, потом на скале, где умирала женщина. Человек этот лежал в траве и не двигался, но рядом с ним сидела собака, да и ружье было тут же - и стервятник быстро свернул в сторону.
Виктор поднял голову, проводил его взглядом и снова упал на траву, сжав виски руками. Он выбился из сил - ведь второй день на ногах, да и с Ягой пришлось-таки повозиться. Замучился, покуда снес ее на руках вниз со скалы, а потом тащил через реку на другой берег... Бросить ее нельзя было - как можно в тайге без собаки? Он повел ее на ремне, который снял с себя, и все время глаз с нее не спускал, почти не замечая терний и колючек. Боялся, что Яга вырвется при первой возможности, вернется к могиле и будет выть над ней.
Снова невыносимой тяжестью навалилось одиночество. Такая боль, такое отчаяние сжали сердце, что хотелось плакать, плакать, как недавно плакал на могиле. Но слез больше не было. И он только застонал, крепче сжав виски, в которых стучала кровь. Ох, хоть бы его схватили японцы и кончилось бы это
поскорее!
Тут теплый язык лизнул ему руку, а потом где-то за ухом он ощутил прикосновение собачьей морды. Что это с Ягой? Раньше она никогда не ластилась к нему. Видно, и она чувствует себя покинутой. Усталая и голодная, от него ждет помощи.
Виктор вдруг вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. В вещевом мешке лежали харбинские баранки и кольцо сухой московской колбасы, купленной у Чурина. Он вез это домой...
Достал всю снедь из мешка и принялся есть, честно делясь с Ягой,- кусок себе, кусок ей. Ел и тупо смотрел вперед, на елань. А как же называется по-польски такая вот лесная поляна в горах? Отец тоже этого не знал и, когда они в прошлом году, охотясь на тетеревов, забрели туда, назвал эту террасу по-русски - еланью. «А там, где елань кончается,- сказал он тогда,- стоит фанза Третьего Ю, ее люди называют «Фанза над порогами»...
«Надежнее было бы укрыться у Люй Циня, но ведь я не знаю, где он живет. Значит, надо отыскать фанзу Третьего Ю. Мы у него раз ночевали, и отец когда-то покупал у него шкуры и панты».
Яга натянула ремень - рвалась к реке. Виктор отвязал ее. Пусть напьется. Ну а если и убежит что поделаешь... Ему все сейчас было безразлично.
Он встал, чтобы посмотреть еще раз в ту сторону, где стоял крест над могилой матери.
Но креста не было.
Виктор тыльной стороной ладони отер глаза - быть может, стекающий со лба пот мешает ему видеть?
Нет, с высокого места, где он стоит, ясно видна скала, до нее по прямой линии не более километра. И на ее ровно срезанной вершине нет больше ни креста, ни холмика! А под скалой видны люди. Какие-то черные фигуры.
Он помчался обратно через заросли терновника, той же дорогой, какой добирался сюда. Через минуту его догнала Яга. Она было забежала вперед, но, оглянувшись на хозяина и увидев, как он бежит - согнувшись, бесшумно, с ружьем наперевес,- сразу замедлила бег и тоже пошла сторожкой трусцой, как на охоте.
Сейчас Виктор не видел уже реки и пришельцев под скалой, да и они его оттуда видеть не могли. Он больше не бежал- надо было продираться через мертвый лес, ощетинившийся острыми голыми сучьями. Он пролезал под висящими с деревьев растрепанными бородами рыжих мхов, разрывал белесоватые лианы, перескакивал через завалы... Раз после такого прыжка позади него что-то ухнуло, и древнее толстое дерево упало на землю, рассыпаясь в труху.
Виктор подумал, что надо двигаться осторожнее и тише, что-бы избежать таких случаев. Ведь люди могли быть уже и на этом берегу. В примятой местами траве он различал свой прежний след и шел по этому следу, чтобы выйти на опушку леса у самого брода.
Пробираясь между орешником, разросшимся по всему обрыву до самой реки, он глянул на бежавшую рядом Ягу и заметил, что она тоже начеку. Острая морда, вытянутая вперед, в ту сторону, где их ждало неизвестное, как будто еще больше заострилась, а кончики ушей настороженно поднялись и застыли.
Недаром отец так ценил Ягу и часто говаривал: «Право, эта собака умеет читать мысли...»
Виктор тихонько раздвинул ветви и посмотрел вниз.
Да, холмик, сложенный им из камней на могиле, действительно исчез. Могила была разрыта, тело из нее выброшено. Мать лежала навзничь, одна рука свесилась с края скалы. В сжатых пальцах ничего не было!..
Ошеломление и бешеный гнев («так надругаться!») сменились рыданиями, в голове вихрем проносились мысли: кто они? Чего эти скоты искали в могиле? Уж не его ли аттестат? А в то же время взгляд уже становился сознательнее, отмечал все и согнутая в локте рука разгибалась, беря ружье наизготовку.
Под собой Виктор видел Тигровый брод, а на другом берегу скалу, похожую на поднятый кулак, и тех негодяев, осквернителей могил. Пятнадцать негодяев в серо-зеленых фуражках. Это маньчжурские полицейские. Виктор не раз их видывал. Маузеры и винтовки у них немецкие, натура- шакалья, трусливая и подлая. Там, внизу, только двое были в военной форме песочного цвета: японцы. Они командовали остальными. Эти двое разговаривали, стоя спиной к человеку, которого здесь только что раздели. Совершенно голый, он ежился, словно от холода, а руки сложил на животе. За ним стоял конвойный, почти вплотную приставив к его спине дуло ружья.
В стороне сидел на корточках китаец. Присмотревшись к нему, Виктор узнал У. Да, это был У, рабочий концессии, прислуживавший у его отца на хуторе. Вчера еще он привез Виктора на арбе со станции, не сказав ему, что везет на пожарище, а потом ни за что не хотел отпустить его на поиски родителей, все удерживал неизвестно зачем... Видно, японцы взяли его в проводники. Около него лежали две желтые собаки. Был там еще и третий пес, черный, лохматый, но этот держался отдельно от них, подле голого человека.
Оттуда не доносилось ни звука. Вдалеке неподвижно темнели фигуры часовых - один у излучины реки, другой у леса. Остальные маньчжуры разлеглись в тени - должно быть, ожидали приказаний командира.
Японцы все еще совещались. Старший по чину - на это указывал висевший на его груди бинокль - снял фуражку, отер лицо платком и повернулся к голому. Он задал ему вопрос, но как-то рассеянно. нехотя, не глядя на него. Тот ответил.
Японец не раскрывал больше рта, а между тем на его губы сейчас смотрели все - и человек, раздетый догола, и маньчжуры, и У. Даже собаки подняли головы.
Наконец он дал знак конвоиру: махнул платком в сторону реки.
Тут голый заговорил, замахал руками. Японец подошел, сказал ему что-то отрывисто, почти на ухо и, отвернувшись, подал вторично тот же знак.
Голый вскрикнул, но конвоир ударил его прикладом в спину и стал толкать в сторону реки.
Тот двинулся туда машинально, и черный пес побежал за ним.
Шедший сзади конвойный крикнул голому человеку что-то, указав на первую каменную плиту, выступавшую над водой.
Несколько маньчжуров поднялись, чтобы лучше видеть то, что произойдет. А У только втянул голову в плечи - он не хотел на это смотреть.
Черный пес первый прыгнул на камень и завилял хвостом, ожидая хозяина. Но тот споткнулся и упал. Опершись на руки, он медленно, страшно медленно стал подниматься, не отрывая глаз от своих больших, еще живых ступней, вывернутых, как у какого-нибудь акробата.
Видеть все это было нестерпимо, и Виктор решил, что должен помешать этому - ведь до того места сто метров, не больше, а в его двустволке первый спуск пулевой. Выстрелит, а там будь что будет!
Человек на камне уже выпрямился. Стоял над пучиной и глуповато усмехался под черными усиками. Оскорбительно голый, стыдясь своей наготы, смотрел он в лицо смерти. Конвойный уже поднял винтовку. И в тот же миг подскочил: пуля сверху угодила ему прямо в зеленый околыш фуражки.
Голый повернул голову в ту сторону, откуда прогремел выстрел, и метнулся к реке. Пес - за ним. Всплеснувшая высоко волна покрыла их, понесла под береговой откос. Здесь они выскочили на песок и помчались в чащу орешника.
А на том берегу маньчжуры схватили ружья. Японец что-то прокричал, поднеся бинокль к глазам, но Виктор уже прицелился прямо в сверкавшие на солнце стекла. И японец упал как подкошенный.
Метко бил отцовский подарок: третьим свалился маньчжур без куртки - он как раз, сняв ее, искал у себя вшей. Ему пуля угодила, кажется, в плечо - он схватился за него и уполз на животе под защиту деревьев.
Скоро все исчезли из поля зрения - видно, попрятались. Только на траве темнел труп маньчжура и желтел мундир на убитом японце. А из глубины тайги доносилась беспорядочная суматошная стрельба.
Разгремелись горы и леса, далеко барабанной дробью рассыпалось эхо. Дуло ружья здорово нагрелось, а Виктор в каком-то исступлении все стрелял и стрелял - мстил за мать, за отца, за свою вдребезги разбитую жизнь. Он перебегал с места на место и, став на колени за стволами, пулями нащупывал в лесной чаще тех убийц... Так их! Пусть попробуют взять его здесь, когда его пули господствуют над бродом,- бродом, правда, только для тигров, а не для человеческих ног...
Раздался пронзительный визг отскочившего черного пса, которому Яга, в виде приветствия, впилась зубами в ухо. За псом стоял запыхавшийся беглец с каменной плиты над водой.
- Полотенце! - взмолился он по-русски, протягивая руку.- Дайте полотенце!
Виктор сорвал с головы грязно-серое полотенце, которое служило ему защитой от мошкары, и бросил его пришельцу. Схватив полотенце на лету, тот разорвал его вдоль на две полосы и стал с лихорадочной торопливостью обматывать свои изодранные, кровоточащие ступни.
- Обходят нас! - сказал он сквозь зубы, указывая вниз на реку.
Справа, у излучины, где раньше стояли часовые, теперь, прячась за деревьями, шмыгали полицейские, а собаки их бегали по берегу, ища брода. В этом месте река текла спокойнее и широко разливалась. Значит, там, действительно, мог оказаться брод. А помешать им перебраться на другую сторону было невозможно: слишком далеко - по меньшей мере четыреста метров, и пули не долетят.
- Бежим!
Голый юркнул в мертвый лес. Там он, конечно, сразу увяз бы в колючих зарослях. Но Виктор крикнул: «Куда вы? Идите за мной!» - И тот, опомнившись, бросился за ним.
Чтобы облегчить дорогу своему голому спутнику, Виктор все время бежал впереди. Ведь на этой дважды пройденной им сегодня тропе даже сквозь одежду больно хлестали лианы и другие вьющиеся растения, впивались в тело острые концы сломанных, мертвых сучьев.
Не успели они выбраться из леса, как их настигли полицейские собаки.
- Стреляйте!
Та собака, что бросилась к ним первая, сразу упала мертвой, так как Виктор стрелял почти в упор и всадил в нее весь заряд дроби (пулевой ствол был пуст). На вторую набросилась Яга и впилась ей зубами в горло. Черная собака тоже напала на нее, и уже нельзя было стрелять в этот клубок тел.
- Ножом надо... Давайте нож!
Виктор поспешно вынул нож из футляра, подал ему, а сам стал заряжать двустволку. Он успел только увидеть, как дважды сверкнула сталь в поднятой руке беглеца, потом все утихло. Яга и черный пес сидели, высунув языки.
- Ну, все в порядке...
Они двинулись дальше гуськом, как и прежде, но уже медленнее и осторожнее.
Только на поляне они остановились. Прислушались - погони нет. Видно, маньчжуры, потеряв собак, отказались от преследования. А между тем и без собак беглецов можно было выследить. Здесь, на открытом месте, в этом легко было убедиться. За ними в траве тянулся кровавый след: кровоточили сквозь тряпки ноги русского. Да и весь он был исцарапан, исколот, тело его облепила туча мух и оводов. Ему, должно быть, было страшно больно. Руки у него тряслись так, что он с трудом перемотал на ногах тряпки, служившие ему и перевязкой и обувью.
После того как он это проделал, они двинулись дальше. Шли по лугу в том же порядке: Яга, за ней черный пес, дальше рослый белокурый юноша с застывшим, словно постаревшим лицом и голый мужчина лет сорока, хромавший на обе ноги.
В лесу, куда они снова попали, лесу живом, зеленом и тенистом, они вырезали себе палки и, опираясь на них, как нищие старцы, побрели вниз с елани в овраг, на дне которого Муданьцзян выдолбила себе русло.
Здесь они напились и остановились ненадолго, чтобы голый мог надеть вынутое из вещевого мешка белье Виктора. Пусть только рубаха и кальсоны - все же тело чем-то прикрыто.
Торопливо одеваясь, он спросил у Виктора по-русски, куда они направляются.
- Где-то здесь живет один охотник. Третий Ю.
Русский сильно вздрогнул - казалось, это имя будило в нем страх или отвращение. Но сказал безучастным тоном:
- Что ж, Третий так Третий... А далеко это?
- Не знаю. Где-то повыше, у порогов.
Русский в эту минуту надевал рубаху через голову. Подняв руки, он высунул узкое лицо с чаплинскими усиками, которые казались совсем неуместными на этом лице, и посмотрел на Виктора так, словно в первый раз сейчас увидел его по-настоящему. Увидел - и очень удивился: да он совсем мальчишка, сопляк еще! Долговязый, длиннорукий, выросший из своей школьной формы... Но в нем уже заметен сильный характер... Одежда изорвана, на загорелом лице какое-то каменное выражение, нос не разберешь какой, потому что распух, темные брови насуплены, глаза - как у раненого ястреба.
- А позвольте спросить, откуда вы1 Кстати, я даже не поблагодарил вас...
- Я из концессии. Виктор Доманевский.
- Ага! Так это из-за вас меня хотели...
Он пожал плечами, при этом рубаха его сдвинулась и сорвала струпья на спине. Русский поморщился от боли.
- Блестящая победа, что и говорить... Ну, пойдемте, я просто с ног валюсь.
Они пошли берегом, по лодыжки в воде - чтобы не оставлять следов.
- Забыл представиться: Алсуфьев, Павел Львович. Тоже охотник. По-здешнему - тавыда. Пошел добывать панты - ну и вот... Схватили... Нежелательный свидетель...
Ему трудно было говорить - он потерял много крови, раны жгли, как огонь, и каждый шаг требовал огромного усилия, причинял боль.
В солнечном свете и в тени деревьев, сплетавших свои ветви над оврагом, носились голубые стрекозы. Страусовые перья громадных папоротников каскадами сплывали до самой реки. И когда два человека, один в белом, другой в сером, поддерживая друг друга, остановились над излучиной Муданьцзяна, им показалось, что весь этот изумрудно-зеленый мир валится на них с шумом водопада. Что он поглотит их навсегда. Что отсюда нет выхода и нет возврата...
|
|
| Категория: Лесное море | Добавлено: 04.12.2009
|
| Просмотров: 3594
| Рейтинг: 1.0/1 |
|
