| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Все книги онлайн
Стр. 28
2
Дружить и работать с Али было радостно, легко, интересно. Чуждый и тени какого-либо зазнайства, простой, дружелюбный, он возвышал своим искрящимся талантом и любое дело, и товарищеский досуг. Мы встречались с ним в Союзе писателей, в редакциях газет и радиокомитете, у знакомых артистов и композиторов, на прогулках в парке и очень часто - в домашнем кругу. Мне памятны наши совместные поездки и маленькие путешествия пешком в кабардинские селения и рабочие поселки. Мы не раз ходили по тропам его юности, по тем скромным и милым сердцу проселочным дорогам и полевым дорожкам, где каждое дерево, каждый кустик, каждый замшелый камень многое говорят душе того, кто провел с ними детские годы.
Накануне 7 ноября 1940 года мы поехали с Али на Баксангэс. Помнится, что тогда он работал над одним из крупнейших своих произведений - драматической поэмой «Кызбурун» (к сожалению, от нее уцелели только отдельные страницы), и его потянуло еще раз посмотреть на легендарную гору, с которой, по преданию, была сброшена девушка, нарушившая суровый адат. Кроме того, ему хотелось встретить большой праздник с людьми, дающими электрическую энергию огромной округе. Там у него были добрые друзья, уважаемые знакомые, почитатели его таланта.
Наступили сумерки, когда маленький дребезжащий автобус высадил нас в районном селении Баксан. До Баксангэса оставалось еще двенадцать километров. Мы вышли на осеннюю дорогу, не столько озабоченные, сколько приятно возбужденные предстоящей ночной ходьбой. Над головою - черно-синее, в звездах, небо. Под ногами - темная земля с наезженными колеями и улегшейся пылью. Вокруг - покой дремотных полей. Колосья давно уже собраны, но кажется, что в мягкой тишине еще слышится их шуршание, их настороженный шепот... Кое-где мигают далекие огоньки.
- Не встретится подвода - так и пойдем пешком! - возбужденно говорит Али.
Ну, конечно, чего же тут раздумывать. Мы идем: полной грудью вдыхая свежий воздух предгорья, вдыхая запахи пожухлых, отсыревших трав и чего-то еще, чем дышит присмиревшая ноябрьская земля. И как-то само собою в памяти зазвучали знаменитые стихи:
Выхожу один я на дорогу.
Сквозь туман кремнистый путь блестит...
Удивительные стихи! Широкие и прозрачные, как голубое сияние лунной ночи, простые и торжественно-величавые, спокойные и тревожно-волнующие, они, казалось, простираются откуда-то из глубин сердца до высоких прекрасных звезд, до живых, лермонтовских звезд, которые в поэтической тишине говорят друг с другом.
Хотелось шагать и шагать, идти все вперед и вперед - без устали, без конца.
Вскоре мы догнали небольшой обоз - подводы, запряженные неторопливыми быками. После взаимных приветствий завязалась беседа с колхозниками-ездовыми. Это были жители селения Кызбурун Первый, возвращавшиеся домой. Что может быть лучше - ведь они соседи Баксангэса.
Два-три слова - и мы уже на подводе, на мягком душистом клевере, под косматою буркой. Мерно шагают, покачиваясь, быки. Мерно поскрипывают медлительные колеса. От молчаливых, опустевших полей веет покоем и грустью. И по-прежнему сквозь зыбкий туман мигают, поблескивают дальние огоньки.
- А ты помнишь такое? - неожиданно спрашивает Али, точно очнувшись от глубоких раздумий, и характерным для него горячим полушепотом произносит- «Проселочным путем люблю скакать в телеге...» Ну, а как дальше?
Мы сообща - строфу за строфой - вспоминаем лермонтовскую «Родину»:
...Проселочным путем люблю скакать в телеге,
И, взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень...
- Нет, эти стихи не на бумаге написаны! - с жаром говорит Али, приподнимаясь, протягивая руку.- Они слились с родной землей, а не с бумагой... Они живут в пашне, в огоньках изб, в холмах и деревьях... Они горят в каждом живом человеческом сердце! Ах, Лермонтов, Лермонтов! Какой же я счастливый, что вслед за тобой могу повторить: «Люблю дымок спаленной жнивы...» Ты слышишь, и впрямь потянуло полевым дымком, тем самым соломенным, лермонтовским.
Мы не заметили, как спустились в чудесную долину гидростанции. Перед нами сияли гроздья огней, великолепные земные созвездия. Они сияли, озаряя своим голубоватым светом и массивное, строгое здание, точно вытесанное из цельного гигантского камня, и стройные металлические конструкции, покрытые сетью проводов, похожих на длинные ветви сказочного леса, и три необыкновенные трубы, графически прочертившие темную гору от подножия до вершины. Высокий мост над бурливой рекой, кварталы домов городского облика, ровные деревья нового сквера - все выглядело обдуманно прочным, разумным и гармоничным. И дикие камни, громоздившиеся у белопенной воды, казались причастными к мудрому делу человека.
Распрощавшись с уважительными возчиками, мы не сразу пошли к друзьям Шогенцукова: хотелось еще полюбоваться ночной красотой светлого городка.
Али увлеченно рассказывал, как создавали Баксангэс, эту зримую поэму Баксанского ущелья, какие неимоверные трудности были преодолены, как обучались сельские люди индустриальному труду. Он с гордостью вспоминал имена бывших табунщиков и пастухов, которые стоят ныне у распределительного щита, умело регулируют работу турбин, тянут линии высокого напряжения. И неспроста, как видно, жители Кызбуруна Первого назвали свой колхоз «Индустриализацией».
- Слово-то какое, ты только вслушайся - «Индустриализация»! В нем железо звенит, машины гудят, огонь пылает!
Глаза его тоже пылали, озаренные огнем горячей души, и образная речь его лилась не умолкая:
- Баксангэс и колхоз «Индустриализация» - это ворота в Баксанское ущелье. Отсюда начинается путь к Эльбрусу, к богатейшим кладам наших седоглавых гор.
Перед духовным взором Али вставали величавые образы. Он видел родные вершины не только в золоте восходов и закатов, но и в пламени гигантских заводов, в стальном и бетонном одеянии, в нетленной красе человеческого гения.
Перелистывая теперь книги его стихов и поэм, на многих страницах находишь отчетливый мотив одной проникновенной песни - песни во славу преображенной земли Кавказа, во славу могучих горных потоков, взнузданных и оседланных волею свободного горца, и многоводный Баксан, брат шумливого Терека, занимает здесь видное место.
Некогда мы не ценили
Яростно плещущих вод.
Ныне, Баксан, в твоей силе
Черпает силу народ.
Ныне цветущей звездою
Стала для всех Баксангэс.
Мчимся мы бурной водою
Недругам наперерез.
Мы не страшимся природы -
Ныне природа наш друг.
Силой Баксана заводы
Загрохотали вокруг*
* Перевод В. Звягинцевой.
Праздник в светлом поселке мы провели весело и содержательно. Скромные дружеские пирушки чередовались с интересными прогулками, встречами, беседами. Мы поднимались на гору, откуда низвергается по трубам рабочая вода Баксана. Мы опускались в самый нижний этаж гидростанции, где круглосуточно вращаются мощные турбины. Али увлеченно расспрашивал инженеров и техников об устройстве сложных сооружений, о размахе «электрического» дела, о думах и чаяниях людей «командующих молниями». Потом мы шли за реку, к мудрым старикам - хранителям «заветных преданий», к тем, кто уберег в своей памяти трагические картины минувшего.
Две горы занимали тогда душу поэта: одна заново обжитая, оснащенная разумным трудом свободного человека, бурлящая потоками новой жизни, - гора Баксангэса и другая - на противоположной стороне - безлюдная, молчаливая, будто хранит она какую-то суровую тайну, - гора Кызбурун. Он весь был с первой, с ее живым гулом, с ее сиянием огней, с ее кипящей энергией. Но и вторая влекла к себе его думы: над угрюмыми обрывами, над колючими кустами, казалось, витал еще, подобный облаку, образ несчастной девушки, образ юности, замученной в темные и жестокие времена. Али чувствовал себя в долгу перед своими безвестными братьями и сестрами, тяжко страдавшими и мученически погибшими в глубине седых веков. Это ощущение благородного долга особо проникновенно выразил он в прекрасном вступлении к роману «Камбот и Ляца»:
...Горе прошлых поколений
Я прочел в седых руинах,
Мне мерещатся их тени
На могильниках старинных.
Не курганы сохранились
На долинах у предгорий,-
То в курганы обратились
Наши муки, наше горе.
.....................:
Юность! Мы начнем раскопки,
Мы камней разбудим дрему,
Проторим с тобою тропки
К стародавнему былому.
Мы прочтем слова преданий,
Преисполненных тоскою..
Вот сейчас встает в тумане
Девушка передо мною*.
* Перевод С. Липкина.
Со страстью подлинного художника познавал Али живую жизнь и одновременно прокладывал тропки к «стародавнему былому», к молчаливым курганам и красноречивым преданиям, и те, чьи взоры давно погасли, чьи стоны давно отзвучали, заново рождались в его строках, написанных кровью сердца.
|
|
| Категория: Михаил Киреев (Избранное) | Добавлено: 06.06.2015
|
| Просмотров: 1320
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
