| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Все книги онлайн
Стр. 29
3
И еще помню...
Мы на усадьбе Бекмурзы Пачева, в селении Нартан, что привольно раскинулось по соседству с Нальчиком.
Мы стоим на отлогом склоне, на земле, щедро усыпанной опавшими листьями. Обнаженные деревья легки и прозрачны, небо над ними - чистое, чуть побледневшее и очень просторное, кажется, что оно отдыхает в безоблачном покое: уплыли в дальний путь последние караваны птиц, летние грозы давно отгремели, а ненастные тучи еще не пришли. Вокруг - кроткая тишина, прошитая белым шелком ласковых паутинок. Пахнет перезревшим укропом, измятой картофельной ботвой, отдыхающими грядками огородов.
Али остановился у края неглубокой впадины, укрытой, как и весь склон, золотой парчой лучистой осени, - похоже, что земля здесь когда-то прогнулась, осела, почти не нарушив тихой жизни трав.
Эта обыкновенная, почти неприметная впадина взволновала душу моего друга. В смутных изломах ее краев он видел очертания незабвенной землянки, бедного крестьянского жилья с крохотным огоньком, подобным маленькой звездочке, с тем огоньком, что упрямо светился во тьме кабардинской ночи.
- А вы в самом деле помните, что она была на этом месте? - спрашивает Али у степенного, с аккуратной бородкой, мужчины, уж очень напоминающего всем своим обликом покойного Бекмурзу.
Сын, конечно, не может ошибиться. Ему ли не знать, где дымилась отцовская землянка, таинственный приют его детских радостей! Он даже помнит сухой шорох земляных горошин, падавших со ступеньки на ступеньку, когда отец спускался вниз - к своему очагу или с непокрытой головой поднимался наверх - под звездное небо.
И смуглый седовласый кузнец с горячими карими глазами, с курчавой бородой, очень похожий на былинного нарта-молотобойца, тоже подтвердил, что здесь, под этими травами и листьями, светилось приветным огоньком уединенное жилье его славного друга, что он не один раз сидел тут с Бекмурзою плечом к плечу, слушал, как рождается в его устах новая песня, которая вскоре обойдет все окрестные аулы, видел, как натруженная рука крестьянского поэта выводила непонятные знаки на скудных бумажных листках, - Бекмурза Пачев придумывал, создавал для безграмотного карахалка бесхитростную, самодельную грамоту. К нему приходили кузнецы, пахари, многоопытные табунщики, чтобы посмотреть, как громкая песня и тихая дума человеческая навеки припечатываются к шершавой бумаге, как тянутся по белому полю замысловатые борозды, затаившие в себе зерна могучей правды и немеркнущей красоты...
Слушая неторопливый рассказ живого друга Бекмурзы, Али бережно собирал в пучок багряно-золотые листья, что упали с деревьев, некогда посаженных мудрым нартановцем. Листья шевелились и шелестели в его руках, будто в свою очередь шепотом рассказывали ему о том, кто, не зная устали и покоя, бодрствовал тут, по соседству с корнями родных кленов и тополей, кто при свете маленького огонька землянки призывал свет большой зари.
Я уже давно приметил любовь поэта к плоти всего земного. Он с наслаждением ласкал рукою и потную гриву только что выпряженного из плуга коня, и шершаво-узорчатый ствол «широкошумного» дуба, и одетый в оранжевый бархат замшелый камень, невесть когда улегшийся на придорожной поляне.
Али задавал кузнецу вопрос.за вопросом: не слишком ли сыра была тесная землянка? Какая лампа горела в ней - керосиновая, со стеклом, или бедняцкая коптилка, заправленная постным маслом? Куда складывал исписанные листки Бекмурза, говорят, у него был для этого особый ящичек? Кто еще из сверстников и собеседников просветителя-гегуака - остался в живых? Какие песни Пачева поют теперь в Нартане и кто считается тут самым голосистым певцом?
Когда седовласый кузнец, рассказывая, вспоминал особо живописную сценку или приводил интересную подробность, Али торопливо раскрывал записную книжку.
Мне не совсем было понятно, почему «золотой дед» кабардинской поэзии вынужден был избрать себе жильем малоудобную землянку. Почему он время от времени покидал свой хорошо обжитой домик, свой привычный очаг?
- Чтобы никто не мешал думать, - объяснил старый кузнец.
- Покой... земляная тишина... думай, пиши, - отделяя слово от слова, тихо сказал Али, и я тут же вспомнил, с какой поэтичностью говорил он в Вольном Ауле о ночных часах вдохновенного бодрствования, когда под раскрытым окном чуть слышно бродит в травах осторожный дождик, когда пробуждаются в душе самые сокровенные думы... Да, конечно, пачевская землянка имела особый смысл...
Распрощавшись с памятной усадьбой, мы зашли в колхозную кузницу, где жаром дышал неустанный горн и роями вились в звоне железа огненные «пчелы». И тут продолжалась наша беседа о самобытном поэте, о его подвижнической жизни.
Неспроста мы тогда оказались в Нартане. Али Шогенцукова занимала в ту пору жгучая забота - собрать литературное наследство отца кабардинской поэзии, разыскать все его драгоценные листки, о которых уже складывались легенды. Он расспрашивал родственников и друзей Бекмурзы, подолгу толковал с учителями, добирался до запыленных сельских архивов. Но тогда, помнится, ничего стоящего ему найти не удалось.
Через два-три месяца он снова отправился в Нартан, теперь вместе с поэтом Алимом Кешоковым. На этот раз была полная удача: друзья привезли плотный свиток рукописей, который был обнаружен на чердаке пачевского домика. Овеянные чудесной таинственностью, ровные узорчатые строки не оставляли сомнений - их вывела рука Бекмурзы. Это - его алфавит, его стихи. Не легко было прочитать трудные листки, но кабардинские писатели и языковеды не пожалели на это ни сил, ни времени. Поэзия Пачева зазвучала в полный голос, зазвучала на кабардинском и на русском языках.
Помню, как всех нас обрадовала великолепная «Здравица», сложенная нартановским гегуако в честь могучей советской державы:
Пусть будет наш урожай обильным
И лето солнечное - в плодах!
Пусть государством, большим и сильным,
Всегда мы будем, врагам на страх!
Пускай вовеки не иссякает
Сундук сокровищ - родной Кавказ!
Пускай во все времена рассказ
О нашей родине не смолкает!
..................................
Пускай из самой крепчайшей стали
Стоят ворота моей страны,
Чтобы республики вырастали -
Светлы, как солнце, как сталь, сильны!*
* Перевод А. Шпирта.
И больше всех радовался Али. И как же было не радоваться - ведь ему удалось выполнить свой сыновний долг, сдержать свою клятву, которую он дал однажды на могиле Пачева:
Клянусь тебе ныне: твой клад золотой,
Твой клад для людей я открою
И книгу души твоей чистой, простой
Перед нашей Отчизной раскрою*
* Перевод В. Звягинцевой.
Теперь эта заветная книга раскрыта, раскрыта всеми своими мудрыми, певучими страницами, перед всей многоязычной, просвещенной Отчизной.
Вот она передо мною - мраморно-белая, чистая, мерцающая золотым тиснением, с прекрасным словом на заглавном листе - «Москва». Это многозначительное слово трогательно перекликается с одним стихотворением Бекмурзы, в котором выражена сокровеннейшая мечта старого горского поэта:
Я, Бекмурза Пачев,
Что в Москве не бывал - не в обиде,
На площади Красной парада
Я своими глазами не видел.
Но когда мои песни-потомки,
Все, что отдал я доброму люду,
По Москве погуляют немного,-
И тогда уже счастлив я буду.*
* Перевод А. Адалис.
Желание Бекмурзы сбылось. Его «песни-потомки» любовно приняты Москвой, они нашли путь к множеству добрых сердец. В этом прямая заслуга Али Шогенцукова.
С поездками в Нартан связана одна памятная картина, вернее - удивительное мгновение, полное глубокого смысла и неувядающей красоты. Побывав на родине Пачева, мы решили направиться в селение Докшукино (ныне - это оживленный, растущий городок), к гостеприимным родственникам Али. Погожий осенний день клонился к закату. Небо было на редкость ясным, и горы высились вдали во всей своей нежной и суровой красе. На правой стороне мы увидели серебряно-белые, охваченные багрянцем две главы Эльбруса. По левую руку матово поблескивал кристалл Казбека. Богатырские вершины, казалось, смотрели друг на друга. И невольно опять вспомнился Лермонтов:
Как-то раз перед толпою
Соплеменных гор
У Казбека с Шат-горою
Был великий спор.
- Теперь все споры решены, - сказал Али как-то особо значительно, - теперь это горы братства, горы дружбы. - И он показал, провел перед собой рукою, будто соединял плавной дугой Казбек и Эльбрус, самые отдаленные вершины.
...В широких читательских кругах Али Шогенцукова знают главным образом как поэта, как автора «Камбота и Ляцы», «Мадины», «Юного героя» и многих красочных стихотворений. Но нельзя забывать и того, что, из-под его пера вышло несколько рассказов, которые легли в основу кабардинской прозы.
Один из лучших рассказов Али - «Пуд муки» - вошел в школьные хрестоматии.
Мне довелось работать над их переводами с помощью самого автора, в тесном творческом общении с ним.
Большая правда жизни встает в рассказах Али Шогенцукова. Любовью к народу, к людям труда проникнуты его новеллы.
Он жаждал увидеть и хороший кабардинский рассказ, и полноценную кабардинскую повесть, и объемистый кабардинский роман. У него были большие личные планы. Он собирал силы прозаиков. Но в мирную жизнь ворвались грозные события, и все пошло по-другому...
|
|
| Категория: Михаил Киреев (Избранное) | Добавлено: 06.06.2015
|
| Просмотров: 1547
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
