| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Все книги онлайн
Стр. 9. Секунды сердца
I
День выпал трудный: операция, комиссия, большой прием в поликлинике. К вечеру он едва управился, а в полночь - срочный вызов.
- Что там?
- Ранение в грудь. Возможно, сердце...
- Мужчина?
- Да, Иван Кириллович.
- Возраст?
- Около тридцати...
Быстрота без суетливости - это выработалось у него на фронте. Быстро оделся, переспросил на ходу:
- Значит, левая сторона?
- Левая, доктор.
Посыльный отвечал односложно. Большего и не требовалось. Толковый парень. Такие хирургу нравились. Конечно, лучше бы телефон. Но что поделаешь, связь в городе еще скудна: третий год после войны.
На улице дул свежий ветер. Бархатисто темнели деревья, обступившие больничный корпус. В вышине поблескивали-шевелились летние звезды. Пахло пылью, окропленной вечерним дождиком. «А вот к человеку пришло несчастье...» Иван Кириллович ускорил шаг:
- Выстрел, наверное?
- Глупый выстрел, товарищ доктор... По случайности...
- Ах, эти случайности!
Воображение уже рисовало ход операции. Одна картина вставала за другой. Мысль работала горячо и смело. В операционную он почти вбежал.
II
Привычный стол - в резком свете электричества. Полуприкрытое полотном тело мужчины: русые волосы, белая кожа. Да, молодой и сильный. На груди, возле соска, - багровое пятно. Клякса. Пятнышко. Кажется, можно его стереть. Такая пустяковая малость! «Воротами смерти служит иногда булавочный укол...» Ты еще права, старая мудрость медицины! Иван Кириллович берет утомленную руку. Здесь у живого выстукивает секунды кровь. А сейчас - тихо. Замер родник. Как видно, все кончено. Он припадает ухом к груди: покой, смерть. Эх, ты, русый, русый!
- Не трогайте меня, доктор... Не надо...
Голос подобен шелесту больничного полотна. Тонкая ниточка жизни! Минута, две - и оборвется. Но это - жизнь!
- Готовьте операцию, - говорит он людям в белых халатах. И сразу прихлынула вся энергия души: живой, живой!
- Будем делать операцию, - повторяет он.
Когда трудно, рискованно, к нему всегда приходит спокойствие. Стихает бурная взволнованность, все становится определенным и ясным. Он тщательно моет руки, надевает резиновый фартук, отдает приказания сестре. Достаточно ли света? Вполне. Только надо быстрее, быстрее.
Ассистент, тишайший Яков Наумович, бесшумно делает свое дело. В глазах у него - мягкая печаль и прозорливый ум. Похож на знаменитого скрипача.
Старшая сестра работает в привычном молчании. Одежда ее - белая и тихая - поглотила все шорохи точных, скупых движений. Спокойные глаза - матерински ясны. Она опасливо взглядывает на багряное пятнышко, величиною с гривенник. Пустынный, стеклянный свет высокой комнаты застыл над умолкшей грудью. Звенят тонкие, невидимые струны - звенит тишина.
- От третьего до седьмого ребра, - говорит доктор.
Это путь скальпеля. Жизнь или смерть там? Белая маска преобразила Ивана Кирилловича. Теперь он непререкаемо строг и властен. У него необыкновенные права.
- Мы открываем трудную клетку, - говорит он.- Шорох, потрескиванье. Красное и розовое. Сестра приглушает вздох. Музыкальные пальцы Якова Наумовича кажутся длиннее обычного.
Доктор работает в грудной клетке.
Беззвучно идет полночь. Беззвучно льется широкий свет.
Тьма отступила, ничтожными комочками свернулась по углам. Молчание и настороженность - в каждом взоре, в движении и неподвижности каждой руки, в никелированном блеске каждого инструмента. Тише, тише, тише!
И вдруг, точно сорвавшаяся капель:
- Не бьется...
И нельзя было понять, кто сказал это. Уста всех - под глухими масками.
- Не бьется...
Доктор остановил свою руку. Черные брови его сошлись.
- Пожалуй, все. Однако заглянем глубже...
Он разрезает глянцевитую оболочку - живой панцирь сердца.
Алая струя прыскает ему в лицо.
В распахнутой груди что-то шевелится, взбулькивает,- неугомонный ключ в песке родника.
Он осторожно поддевает левую руку, держит ее пригоршней... Скользкий, плавный толчок, еще и еще. Так бьется, очнувшись, пойманная рыба. Свет хлынул ему в глаза: «Бьется, живет!»
Он слышит собственное сердцебиение, слегка задыхается.
- Бьется, бьется, товарищи!
В левой руке доктора - трепещущий теплый комок. Склонившись, он придерживает его правой рукой. Тонко бьет алая струя. Багряно пылают нежные бусинки.
На ладони у него - сердце человека.
Живое сердце человека!
Маленький бледно-розовый комок и - необъятный солнечный мир, - они неразделимы. Бьется, стучит сердце - и цветут восходы, горят закаты, сияет животворный полдень, льются потоки музыки, кипят любовь и ненависть, к звездам взлетает мечта, плещется океан вселенной. В душе у доктора закружился жгучий вихрь из песен и музыкальных аккордов, давно забытых картинок детства, житейских случаев, потрясавших его душу. Ах, все это Яков Наумович со своими фантазиями! Умеет он рассказать о человеческой душе...
- Бьется, бьется родное! - благоговейно шепчет сестра, пылая рыхлым румянцем.
Властный человек в белом держит на ладони сердце человека - крохотное и безграничное, гибнущее и бессмертное. Погаснет оно или зажжется с прежней силой?
Тонко звенит тишина. Сияют алые струйки. В глазах сестры - страх, изумление, радость. Ей хочется согреть этот комочек теплом своего материнского дыхания, как согревают хрупкого, зябнущего птенца.
Доктор - в суровом рабочем состоянии.
- Накладываем шов! - резко говорит он.
Работать неловко. Живой комок скользит и трепещет, отбивая невнятный такт. Нежно-алая влага заливает пальцы липким теплом. Но игла делает свое дело. Один укол, второй, третий... Белая шелковинка туго впивается в красное. Струя утихает, падает в глубину...
Обнаженное сердце рывками отбивает свой такт.
- Ну вот,- говорит доктор,- ну вот...
Он продолжает работать. Кусками марли выбирает кровь из сердечной сумки, - так управляются с пролитыми чернилами.
- Здесь произошло следующее: пуля пробила левый желудочек. Кровь хлынула из двух отверстий и, переполнив сердечную сумку, как тисками, сдавила сердце. Оно уже не билось. Скальпель освободил его от оков... - Доктор наглухо закрывает грудную «створку», накладывает последние швы, слушает пульс, слушает дыхание, биением своего сердца проверяет биение жизни, только что дерзновенно отнятой у смерти.
- Кровь, - устало говорит он.
Переливают кровь. Она идет хорошо. Уровень пенистого красного сока опускается все ниже и ниже - до дна в стеклянной банке.
Часы показывают 0.55.
Минула полночь. Прошло пятьдесят пять минут.
Операция длилась пятьдесят пять минут.
Может, они остановились, эти круглые, сонливо-равнодушные часы? Доктор подходит ближе, всматривается, вслушивается. Звонкий, хрустящий стук, еле слышный и звонкий. Льются, бегут секунды. Честно служат часы. Он подходит к столу, наклоняется к русой голове, к груди, укрытой белым полотном, берет ослабшую руку: выстукивает секунды живая кровь... Раз - два, раз - два...
- В палату, - приказывает доктор, - да, да, в ту самую... с двумя окнами...
Молча поднимают носилки санитары. Тихи, торжественны их шаги. Доктор идет у изголовья. Рядом - неслышный Яков Наумович.
- Удивительные, священные минуты! - шепотом говорит он, поправляя сбившееся полотно. - Второе рождение человека... Второе рождение!..
Доктор молчит. «Второе рождение!» Если бы так...
Окна в коридоре раскрыты, и дует ветер. Громко кричат лягушки. Профырчала запоздавшая машина. Порывом ветра колыхнуло темную ветку клена. Пахнет мокрыми деревьями, дремлющими во мгле. «Скоро рассвет, - думает доктор, - скоро рассвет!» Он несет навстречу ему спящего русого человека, который дышит теперь, который пробудился, как все живые... Долго, долго не удавалась ему такая операция. А кому она удалась? На память приходят два-три случая из практики близких товарищей... Но там была смерть через несколько часов... Сколько же времени проживет это сердце? Ночной крик лягушек, скромная палата провинциальной больницы и - победа над смертью, «второе рождение»...
В палате было безлюдно, прохладно,- покой, смутивший доктора.
- Принесите сюда часы,- приказал он санитарам.
Часы поставили на подоконнике, возле горшка с бледным вьющимся цветком.
«И чего он такой немощный!» - рассердился доктор.
- Уберите эту... красоту. Если завели, надо поливать... Да, да, полейте его и поставьте на солнце!
Новая сестра бесшумно подхватила горшок.
Тик-так, тик-так - отчетливо бьет звонкий молоточек, словно ему стало просторнее. Черная минутная стрелка, дрогнув, как живая, скакнула вперед. Час ночи.
- Отметьте, сестра: час ночи,- говорит доктор. - Прошел уже час, ровно час...
|
|
| Категория: Михаил Киреев (Избранное) | Добавлено: 05.06.2015
|
| Просмотров: 755
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
