| Статистика |
Онлайн всего: 2 Гостей: 2 Пользователей: 0 |
|
Все книги онлайн
8. Часть первая/Глава седьмая
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ДОКТОР САНДАЛИО БУСТИЛЬОН
Расскажем тем временем, кто же был этот важный посетитель, который так пренебрежительно обращался с самим алькальдом Ла-Виктории и которому полковник Гонсальво оказывал явное внимание и уважение.
Доктор Бустильон обладал малоприятной внешностью, хотя умел держать себя вежливо и воспитанно, и в обращении бывал либо угодлив, либо строг и высокомерен. Лет ему могло быть пятьдесят пять - пятьдесят шесть; коренастый и крепкий, он отличался той полнотой, которая, не переходя границ нормального, все же затрудняла ходьбу и создавала впечатление, что над его головой пролетело больше годов, чем то было в действительности.
Эти недостатки, немалые в, глазах тех кто судит о людях по их внешности, однако не лишали славного доктора уважения всей округи; он считался здесь человеком отменной, проверенной честности и весьма искушенным в профессиональных делах. По мнению его защитников, а их насчитывалось сотнями, он был исключительной личностью, и с ним не могли равняться ни по образованности, ни по красноречию самые высокоученые мужи из Каракаса и столицы республики, а ведь доктор обычно говорил мало и, выступая публично, заикался и пришепетывал. Для его ярых сторонников доктор Бустильон был просто доктор Бустильон, иными словами, нон плюс ультра учености; и если он не заседал в конвенте в Оканье(1), не фигурировал в политике на высоких ролях, не пользовался признанием по всей стране, то лишь потому, что грешил скромностью и не претендовал на участие в общественной, жизни; если бы не это, прощай, Пенья и доктор Нарварте, и многие, многие другие, считавшиеся знаменитыми правоведами; доктор жил жизнью частного лица и занимался своими делами и работой в провинциальном суде, где он блистал, точно маяк среди самой густой тьмы.
Доктор Бустильон был, как мы видим, сведущим юристом с многочисленной клиентурой и видной и уважаемой личностью; и эти отзывы не имели ничего общего с тем, как и по сей день говорят порой в наших провинциальных городках, например, о брате приходского священника который заслуживает такой чести лишь благодаря родству со священнослужителем, или о любом субъекте, к которому соседи прислушиваются только оттого, что ему принадлежит единственная в приходе лавка, где торгуют бумажными мадрасскими платками. Нет и нет, сеньоры; доктор Бустильон не, был братом священника и никогда не занимался торговлей, он был юристом честь по чести, опытным адвокатом, к которому законы питали такое уважение, что покорно позволяли толковать себя так, как того пожелает требовательный доктор; и шла слава, что сей выдающийся и испытанный юрист за всю свою долгую карьеру не проиграл ни одного дела.
Это никого не удивляло, потому что доктор, среди прочих качеств, отдалявших его от людей той эпохи или скорее помещавших его в будущее, был в высшей степени хитер и владел методами и уловками, неизвестными или малоупотребительными в то время среди добряков, поклонявшихся законам с вассальным почтением и горячим уважением.
Всем этим славный доктор доказывал, что он не новичок в области тяжб и кляуз, но ветеран, поседевший под огнем исков, апелляций и приговоров и шрапнелью издержек, расходов, ущербов и убытков. Он начал свою карьеру в облеченных в тогу войсках простым солдатом, иначе говоря, простым привратником в суде и поднимался ступень за ступенью, пока не достиг высокого положения, каковое занимал теперь. Как большинство его собратьев, он не явился пред врата храма человеческого правосудия уже в одеждах священнослужителя, коронованный двойным венцом докторского титула и освоенной науки; у него не было диплома или чего-нибудь подобного; он пришел как простой невежда и принялся отряхивать пыль с древних законов метелочкой из куриных перьев, подметать храм и бегать за теми, кого вызывали в суд - занятия, естественно, весьма необходимые как основа для тщательного образования и будущего возвышения. В колониальные времена он был монархистом и благодаря своей ловкости оказал весьма ценные услуги созданной тогда Баскской компании. После провозглашения республики он, с жаром предоставил себя в ее распоряжение и принял участие в суде над восставшими канарцами в Теке. Пришел Монтеверде(2), и он вошел в комиссию по квалификациям и секвестрам. Явился Боливар с декретом Трухильо(3), и доктор в толпе муниципальных советников, собравшихся в монастыре Сан-Франсиско, шумно аплодировал, когда представительное собрание под председательством Кристобаля Мендосы, гражданского губернатора провинции Каракас, пожаловало Боливару заслуженный титул Освободителя родины. Но времена переменились, появился Морильо(4), и точно пена на луже крови, возник хищный Моксо(5) с его несправедливыми поборами и его понятиями о преступности. Где же был доктор? На своем месте, прокурором по любому делу, всегда наготове, словно часовой в карауле. И вот вернулся Освободитель, Венесуэла стала независимой, и были созданы новые законы; доктор спокойно изучил их, с тем спокойствием правого, которому не в чем себя упрекнуть, и обосновался в долинах Арагуа, богатой и нетронутой округе, избрав местом своего пребывания Турмеро, город, быстро расцветший после войны. Здесь он приобрел справедливую славу и огромный авторитет. Пороков, позорящих честного человека, он не знал никогда, и если не считать похвальной склонности к прекрасному полу и, пожалуй, чрезмерного увлечения нюхательным табаком, доктор был примерным гражданином,- так называли его все, кто знал его по имени, но не в близком общении, ибо нрава он был раздражительного, хоть и весьма осторожного, и вообще - человеком необщительным. В глубине души он отличался высокомерием, жестокостью и беспощадностью, но скрывал это так удачно, что все считали его кротким ягненком, хотя порой густое руно не могло скрыть его волчий оскал.
Только один человек среди всех, с кем он сталкивался за долгие годы, заслужил его доверие, и этим счастливцем был Ромералес, его помощник, состоявший у него на службе уже десять лет. Он умел развлечь доктора, будучи при нем чем-то вроде шута, а в его наружности проглядывало то нечто от монаха, то нечто от солдата; свойственные ему монастырская наивность - он был когда-то причетником - и заносчивость удачливого бандита делали его типичным порождением трудной эпохи, пережитой его господином, эпохи преимущественно военной когда считались лишь с теми, кто имел тонзуру или саблю, а за неимением этих двух гарантий уважения или власти приходилось по крайней мере делать вид, будто ранее носил либо первую на голове, либо вторую на, поясе и сходить за того, кто твердит либо «бог вас простит», либо «черт меня побери».
И в самом деле - не станем более распространяться о моральных качествах докторова сподвижника, среди которых лживость и стремление все преувеличивать соперничали со своего рода остроумием,- солдафон и бахвал Ромералес вполне заслуживал доверие и даже привязанность своего хозяина. Покорный воле Бустильона, точно собачонка, и кроткий, как овечка, несмотря на свою нерасполагающую внешность, Ромералес, вызывая у дерзких смех, внушал почтение тем, кто его не знал, и служил щитом доктору. При взгляде на него казалось, будто смотришь сквозь увеличительное стекло: круглые, выпученные и налитые кровью глаза, вьющиеся, полуседые, торчащие дыбом, как у черта, волосы: красное, обветренное лицо, длинное, большое, с широким носом и большим ртом, полным крупных сверкающих зубов; толстые губы, над которыми вились длинные и жесткие усы, способные вызвать зависть у того тамбурмажора королевского полка, который, не помню уж в каком бою, сумел вытащить из реки Апуре уцепившегося за его усы всадника.
При таком лице внушавшем ужас городским ребятишкам, Ромералес имел рост в две вары(6) и десять дюймов, причем в теле его было больше костей, чем мяса; держался он всегда прямо и постоянно носил тесную куртку из выцветшей нанки, суконные штаны, когда-то принадлежавшие его хозяину, ботинки с ушками и фетровую шляпу, едва прикрывавшую малую часть его растрепанных волос.
При виде этой пары, едущей бок о бок на двух упитанных мулах, людям невольно приходили на память приключения славного рыцаря из Ла-Манчи, хотя сходство не было полным, потому что в этой паре слуга был если не подобием, то карикатурой на благородного рыцаря, а хозяин внешне - копией добряка Санчо.
Покончив с этим, пойдем дальше.
После долгих минут раздумья доктор Бустильон, как того потребовали полковник Гонсальво и алькальд, открыл рот и кратко рассказал о происшествии, во время которого он чуть было не стал жертвой самого Сантоса Сарате - обо всем этом мы возьмем на себя смелость рассказать читателю в отдельной главе, потому что доктор, слишком взволнованный, сильно заикался, а также опустил детали и передвинул порядок действий, каковые представляли большой интерес, но только не в его изложении. Однако при всем том и этот краткий рассказ вызвал град отчаянных возгласов алькальда, поддакивания и кивки Ромералеса, сдержанное удивление полковника Гонсальво, неодобрительное безразличие Ластенио и, наконец, безудержную веселость Орасио Деламара, который не раз выводил из себя строгого Бустильона; последний наконец завершил повествование об историческом событии, заверив, что алькальд глупец, что над ним насмеялись, а тот, кто умер в Ла-Виктории после такого шумного приема, был один из темных приспешников Сарате по прозвищу Панаке, не заслуживавший и пятой доли оказанных ему громких почестей. И далее, говоря с Гонсальво о военных операциях, которые следует провести, чтобы поймать настоящего Сарате, разгромить его банду и полностью искоренить беспорядки, охватившие провинцию, он авторитетно указал полковнику, какие, по его мнению, пункты надо охранять и как должно разместить войска.
Когда он наконец замолчал, полковник Гонсальво, бесстрастно выслушавший большую часть указаний доктора, сказал, словно сбрасывая с плеч тяжкий груз:
- Ну вот видите, капитан, ваша прогулка сейчас не ко времени, наоборот: вы должны спешно выступать, чтобы ваша рота как можно скорее заняла свое место.
- Я полагаю, полковник,- вмешался доктор, не давая Деламару времени ответить,- я полагаю, что вы должны оставить в этом пункте солидную силу в качестве резерва, и капитан Деламар может закрепиться здесь с его гренадерами, или его надо послать в Маракай прикрывать фланг от Тукупидо до Пиньоналя.
Орасио бросил на доктора весьма неласковый взгляд и, быстро повернувшись к полковнику, сказал:
- Полковник, вы отвели мне иное место, и я не знаю, по какому праву этот сеньор позволяет себе вмешиваться и советовать вам менять приказы.
Бустильон, в свою очередь, метнул в сторону капитана возмущенный взгляд, а затем насмешливо улыбнулся, когда полковник Гонсальво ответил молодому офицеру:
- Сеньор капитан, доктор уполномочен давать мне советы.
- Ведь так, не правда ли? Как же иначе? - торопливо прибавил алькальд.
- Разве он представитель власти? - не слишком вежливо возразил Деламар, несомненно, злоупотребляя снисходительностью полковника.
- Нет, сеньор,- отвечал Гонсальво,- но этот кабальеро доктор Бустильон и...
- А это имя говорит само за себя,- вмешался алькальд.
- И что из того? - бросил Орасио в ответ на слова полковника.
- Господи, молодой человек, да что вы говорите! - воскликнул дон Апарисьо.
- Что у него есть право, сеньор Деламар, заставить считаться с его мнением,- добродушно заключил полковник.
- Большое право, и недаром,- почтительно добавил алькальд.
Между тем доктор саркастически смотрел на Деламара, без сомнения, наслаждаясь тем, что этот молодцеватый юноша, со шпагой у пояса и отнюдь не фальшивыми капитанскими эполетами, вынужден подчиняться ему, Сандалио Бустильону,- не только не отличавшемуся знатностью, но даже и ни одним из тех физических и моральных достоинств, что украшали славного офицера,- ему, человеку, чей отталкивающий облик, как он хорошо знал, часто лишал его уважения мужчин, а женщинам внушал пренебрежение, если не презрение; последнее, по правде говоря, доставляло ему немало горьких минут и безмерно тяготило его. В эти мгновения Бустильон наверняка испытывал удовлетворение, какое должен чувствовать стервятник, когда ему удается придавить кривой лапой надменного и гордого петуха, который дерзнул оказать ему сопротивление.
Деламар, со своеи стороны, красный от гнева, до крови кусал губы и, не произнося ни слова, смотрел на доктора, высокомерно вскинув голову и вызывающим жестом скрестив руки на груди.
Ластенио в замешательстве переводил взгляд с одного на другого.
- Итак, полковник,- вновь- заговорил доктор, с притворным спокойствием, наполнив ноздри табаком и отряхнув лацканы сюртука уже известным нам платком,- итак, решено, что сеньор капитан со своими шестьюдесятью гренадерами либо остается здесь, либо отправляется в Маракай.
Деламар в гневе обернулся к полковнику, собираясь протестовать но Гонсальво сказал со своим обычным добродушием, улыбаясь ему ласково и подчеркнуто уступчиво:
- Успокоитесь, мой пылкий капитан, я сумею выполнить то что обещал вам. Вы с вашей ротой будете стоять в Кагуа, недалеко от асьенды вашего дяди, к которому вы, разумеется, хотите быть поближе и которого хотите охранять. Доктор разрешит мне по крайней мере на этот раз не следовать его советам.
- Странно, полковник,- воскликнул Бустильон, скрывая досаду, но притом весьма строго,- странно, что вы позволяете этому офицеру пренебречь его долгом ради семейных интересов.
- Вы ошибаетесь, доктор,- отвечал Гонсальво, лукаво улыбаясь,- он ничем не пренебрегает, и его желания вполне естественны; я на его месте хотел бы того же. Итак, все устроится наилучшим образом: этот город останется под защитой и не под защитой резерва который, слава богу, нам не нужен; фланг Маракая мы прикроем, и, честно говоря, не стоит препираться по мелочам, ведь все это дело достаточно бесславное. И еще одно, милый доктор: этот офицер, рекомендованный мне с самой лучшей стороны, менее всего подходит для грязной войны, которую мне, к сожалению, приходится возглавлять. В битвах против испанцев я поставил бы этого молодого человека в авангард и уверен, что он предпочел бы смерть одному шагу назад.
Растроганный Деламар протянул полковнику руку, тот крепко пожал ее и продолжал, обращаясь к Бустильону, который всем своим видом выражал крайнее неудовольствие:
- Но говоря о бандитах, мой славный доктор, смею заверить вас, что у меня есть хорошие псы, знающие эту местность, они поднимут лису раньше, чем ее унюхает капитан, и сумеют содрать с нее шкуру гораздо быстрее, чем это следовало бы им позволить. Итак, пускай наш друг Деламар отправляется в Кагуа; а теперь простимся с ним, дабы он выехал незамедлительно и передал наш поклон своему почтенному дядюшке и нежные приветы очаровательной кузине.
- О, и с моей стороны - самые нежные, не забудьте, сеньор капитан,- добавил алькальд.
Бустильон внезапно побледнел, желчь бросилась ему в лицо. Не говоря ни слова, он взял шляпу, сухо кивнул полковнику и вышел из залы в сопровождении верного Ромералеса и сеньора алькальда, который расточал ему по дороге всяческие знаки внимания, приглашая его остаться пообедать советуя остерегаться солнечного удара и избегать в будущем таких неприятных встреч, как та, что он имел двумя днями раньше в ущелье Каньо Колорадо.
Бустильон даже не снизошел до того, чтобы поблагодарить доброго дона Апарисьо. Он взял поводья из рук дозорного капрала, поставил ногу в стремя, в то время как Ромералес повис на другом, своей тяжестью удерживая седло на месте, и плюхнулся на спину мула; и не повернув головы, чтобы проститься с алькальдом, разъяренный доктор направился к дому одного своего знакомого, у которого обычно останавливался, а Ромералес следовал за ним по пятам, стегая дубовым прутом запыленные бока серого мула, своего неразлучного товарища.
- Какая муха укусила нашего достойного доктора?- воскликнул полковник после ухода обозленного Бустильона.- Если бы он не был таким пожилым и толстым до безобразия, я бы сказал, что... Но хватит, сеньоры, вам пора в дорогу, и не забывайте, сеньор капитан, ежедневно извещать меня обо всем, что будет происходить; когда настанет час окружить этого негодяя, я пришлю вам точные указания. А вы, сеньор де Санфидель, покажите мне при следующей встрече некоторые из пейзажей, которые нарисуете. Места там превосходные.
Деламар поблагодарил полковника и с признательностью пожал ему руку. Ластенио последовал его примеру, и друзья удалились весьма довольные.
В дверях они столкнулись с алькальдом. После отъезда доктора он так расстроился, что ничего не ответил, когда двое друзей попрощались с ним, проходя мимо. Ластенио горько улыбнулся, а Деламар выбранился, и боязливый алькальд, подпрыгнув, словно укушенный собакой, рассыпался в церемонных любезностях.
Вскоре зазвучали флейты и барабаны, и Деламар вместе со своим другом двинулся по дороге на Турмеро, а за ними следовал Орельяна с шестьюдесятью гренадерами.
Пояснения:
1) Оканья - город в Колумбии. Здесь в 1828 г. собрался конвент для пересмотра конституции (авторская неточность).
2) Монтеверде Доминго - с начала войны за независимость и до 1815 г. главнокомандующий испанской армией на севере континента.
3) Декрет Трухильо был издан Боливаром в г. Трухильо 15 июня 1813 г.; в нем испанцам объявлялась «война насмерть».
4) Морильо Пабло - с 1815 г. главнокомандующий испанскими войсками и генерал-капитан Венесуэлы.
5) Моксо Сальвадор - испанский генерал, назначенный Морильо губернатором Венесуэлы.
6) Вара - мера длины (83,5 см).
|
|
| Категория: Сарате | Добавлено: 26.02.2010
|
| Просмотров: 1276
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
