| Статистика |
Онлайн всего: 3 Гостей: 3 Пользователей: 0 |
|
Все книги онлайн
Стр. 7. Глава вторая
1
Орел покружил над лесной чащей, опустился на скалистый трон, тяжело подобрал крылья цвета ржавчины и взглядом хищника окинул границы своих владений. Но вот он, видимо, что-то приметив, взмахнул крыльями и снова взмыл в небо. Опять покружил над чащей - круги теперь были шире и выше - и с высоты по косой ринулся к краю чащи. Именно оттуда вылетела стрела и пронзила грудь орла. Остальное расстояние он падал уже пронзенный стрелой, с поникшими крыльями, и где-то рухнул.
В чаще были люди. Они следили за падением сраженного орла. Один из них - юноша, на вид девятнадцати-двадцати лет, в княжеском одеянии, остальные - человек пять-шесть - крестьянские пареньки. Все побежали туда, где упал подстреленный орел.
2
По правому берегу Воротана, вдоль самой реки, вилась узкая дорога. Она тянулась к подножию горы Арамазд, в Сисиан, туда, где расположено одно из владений князей Прошянов,- приезжающих сюда обычно летом.
Дорога там обрывается. Дальше тянутся синие горы с неприступными вершинами, где обитают лишь дикие бараны да козы.
Сисиан расположен на зеленом склоне горы. Гору венчает серая скала, а на ней крепость Васакаберд, величественными своими руинами уже столетия царящая над долиной Воротана.
Усеянный разнотравьем, склон внизу переходит в равнину. По этой равнине почти бесшумно протекает голубовато-зеленая речушка. Шумит она только там, наверху, под облаками, а спустившись, замолкает, словно зачарованная сверкающей зеленью, чудом цветов, что так томно колышутся и так одуряюще пахнут... А птицы. Как они здесь поют! А бабочки! Будто само многокрасочное солнце.
При такой красе не до говорливости, потому-то и речка на этом отрезке течет бесшумно и только потом, дальше, всплескивая от восторга, начинает резвиться, скакать с камня на камень.
В этой цветущей долине Сисиана летом тысяча шестьсот пятьдесят восьмого года мелик Шаапуника Исраел задал небывалый пир. Съехались мелики Арцаха, а кто сам не смог - прислал сыновей. Прибыли соседние мелики с семьями. Были тут и люди других сословий, были и крестьяне. Торжество состоялось по случаю большой радости в жизни мелика Исраела. Слывшая уже целых семь лет бесплодной, жена его вдруг один за одним родила сначала дочь, а спустя два года и сына. Потом были еще сыновья. Старшего Мелик крестил в сисигнской церкви святого Григора, что неподалеку, на левом берегу Воротана. Назвали его именем деда - Яври, пожелав ему такой же славы, ума и отваги...
С того дня прошло ни много ни мало девятнадцать лет. Сын Исраела Яври стал красивым юношей. И хотя он еще не имел случая проявить свою храбрость, но старший мелик уже видел в нем недюжинный ум и добродетельность и был очень доволен сыном. А чтобы привить ему вкус к делам хозяйственным и государственным, не предпринимал никаких решений без совета с Яври.
Для молодого мелика не было лучшего уголка во владениях отца, чем это небольшое урочище в Сисиане, хотя здешним местам трудно сравниться с красотами Вайоцдзора, где расположено их, словно специально заброшенное в небо, имение Мартирос и затаившаяся среди вечнозеленых елей и плодовых деревьев крепость Сркугинк на Болораберде.
Трудно понять, почему именно Сисиан, этот почти безлесный, лишенный каких бы то ни было особых примечательностей край, так притягивал пытливого юношу. Может, потому, что это был очень глухой уголок, где глазу не виделись никакие человеческие страдания? А может, потому, что сам он именно здесь впервые открыл глаза и увидел мир. Или потому, что мать его, тикин* Србуи, будучи уроженкой этих мест, очень любила свой край. Видимо, и то, и другое, и третье. Но, пожалуй, главная причина была та, что неподалеку находилось село Ангехакот и жила в нем прекрасная Рипсимэ, которую любил Яври.
Была осень. Давно опустел и поблек Сисиан. Стада, что паслись здесь на летних пастбищах, угнаны к зимовьям Ехегнадзора. Остался лишь небольшой табун лошадей и мулов да буйволы, которым нет лучшего места, чем болота в долине Воротана.
Вместе с управителем этого небольшого хозяйства в Сисиане остался и Яври. Он не поехал ни в Мартирос, ни в Сркугинк, а как обычно, остался здесь, дожидаясь первого снега.
С утра до полудня, уединившись в своей маленькой комнатке, окно которой выходило на Арамазд, Яври набирался премудрости из книг. Летописец Егише переносил его на поля Аварайра; Хоренаци населял мир героическими образами Саака Багратуни, Айка, царя Вагаршака; Агатангегос через Трдата и Григора Просветителя внушал ему высокий патриотизм; Давид Непобедимый учил философскому познанию мира. Яври вчитывался в спор Григора Нарекаци с богом, постигал чудо армянского языка в этом споре поэта, и вдруг бог и ему начинал казаться спорным. А читая Кучака, он преисполнялся любовью и нежностью.
После полудня Яври поднимался в крепость Васакаберд, переходил от одной груды развалин к другой и наконец, усевшись на какой-нибудь, задумывался о том, как родилась нация армян и какой путь прошла она за века. Задумывался он и о человеческих законах и находил в них нечто общее со звериными - сильный пожирает слабого. У людей случается и похуже, чем у зверей. Зверю от природы уготовано стать пищей кому-то. Но чтобы один народ губил другой, со всем, что создано им по крупицам?...
Иной раз, когда думы, унося его далеко в прошлое, безмерно отягощали ум и сердце, Яври, стремясь сбросить с души непосильное бремя, искал развлечений, беззаботных радостей. Он созывал всех, кто был окрест: конюха Теруна, пастухов Ваграма, Овнана, Арцива, Ерванда, своего слугу Торгома и уходил с ними на охоту. Они отправлялись в ущелье Дарпас, где водились дикие кабаны и олени, куропатки и тетерева. Больше резвились, чем охотились. Часто на спор стреляли из лука или из ружья в стоящего на скале горного козла или в стремительно бегущего оленя, чтобы показать ловкость и меткость глаза. И надо сказать, что верх всегда брал Яври. Только один раз он промахнулся, стреляя из лука. И тогда его юные дружки весело посмеялись, обрадовавшись, что и он может промахнуться. Но Яври не растерялся. «Олень унес мою стрелу»,- уверенно сказал он. Юноши с шутками и смехом кинулись искать следы крови. И вдруг Торгом остановился. Лицо его сделалось серьезным, он поднял руку и крикнул:
- Мой господин прав - вот капли крови на листьях.
- Все пошли по кровавому следу. Он привел их к Чертову мосту. В расцвеченной осенними красками чаще лежал олень. Вытянув длинную красивую шею, он одним глазом горестно уставился в небо. И к этому-то глазу, в котором жизнь едва теплилась, стремительно несся орел. Стрела Яври оборвала его недобрый путь - поникли крылья орла,
- Э, что пользы от всего этого? - сердито проговорил Яври, отбросив лук. Он с жалостью посмотрел на оленя. Тот уже испустил дух, но обращенный к небу глаз еще полнился живой тоской по жизни.- Мы сейчас своими стрелами только и способны уничтожать беззащитных животных. Больше ни на что не годимся...
Яври, может, еще бы продолжал говорить, если б внимание его не привлек протяжный стон, доносившийся издали. Все насторожились и последовали за своим господином, который быстро зашагал к Чертову мосту. Сама природа сооружила этот мост,- Воротан пробил свой путь под скалой, а поверху пересекали реку не только люди, но и тяжело груженные возы.
- Похоже,- слепые гусаны!..- предположил один из пастухов.
- С чего бы гусану-стонать? - пожал плечами Яври.
- Может, упал, разбился?..
- Их явно двое,- сказал Торгом.- Слышите, два посоха стучат?
- Да, верно, - согласился Яври.
Они стали ждать на мосту. Стон прекратился, но посохи постукивали о камни, нашаривая дорогу. Вот стук притих - потонул в ближнем овражке, потом снова все громче, все ближе. Наконец на холме показались двое - крупный мужчина с пышной, коротко остриженной бородой и юноша, поменьше ростом. У обоих на глазах была черная повязка. Они остановились, наверно, оттого, что вдруг совсем близко услышали шум Воротана. Чуть поодаль показался какой-то оборванец. Он сопровождал слепых.
- Мы у моста!.. - проговорил бородач и, переложив посох в левую руку, стал нащупывать мост.- О проклятье! - крикнул он в небо.- Ты, кто так спокойно взираешь на все, не бог! - И он истово заколотил посохом о камень.
Яври подошел поближе и спросил:
- Какая беда с вами случилась, отец?
- Это кто интересуется нашим несчастьем?
- Я, Яври, сын мелика Исраела.
- Сын мелика Исраела говоришь? - Старик уставился невидящими глазами и молчал. Только расширившиеся ноздри выдавали его гнев и волнение. - Значит, говоришь, сын мелика? - повторил он, не шелохнув гордо поднятой головой.
- Как сказал, так и есть...
- А какое меликам дело до несчастий, которые случаются с их людьми? Однако скажу: глаза нам выкололи, мне и сыну моему. И еще будут выкалывать, на том не остановятся. Вот какая у нас беда, сын мелика. А что из того?.. - И нащупав палкой путь, он шагнул вперед.
Яври взял его за руку и помог перейти мост.
- Смысл твоих слов мне понятен, отец. Но что могут поделать маломощные мелики против могучего и коварного врага? Иноверец он, не терпит нас в соседстве.
- А что наши единоверцы? Есть же такие народы, они-то знают, что мы пропадаем? Коли знают и палец о палец не ударят, значит, бог наш не с нами. Пусть тогда моллы придут и сделают нам обрезание. Лучше потерять немногое, чем сгубить целый народ. Пусть ислам примет нас в свое лоно, раз Христос отвернулся. Армян стало мало, и мы одиноки. Беззащитных и малочисленных неизбежно заглотнут хищники. Бог, он тоже за сильных. Не так ли? Может, не то говорю, скажи свое, Яври. Если не так, отчего тогда мелики покорно сложили руки?
- Ты слишком жесток к богу, отец! Нельзя так. И без того видишь, в каком мы состоянии.
- Пугаешь новой карой? А что еще может сделать нам бог?
- Есть кара и пострашнее.- Яври остановился в тенистом, удобном месте и предложил: - Присядем, отец, отдохнем немного?
И они сели на теплые каменные плиты.
- Так кто же вы есть, отец, ты ведь так и не сказал мне? - спросил Яври, а сам тем временем взглядом дал понять слуге, чтобы подал корзину с провизией.
Через минуту-другую перед ними были разложены отваренное мясо молодого барашка, вино, масло, отцеженное кислое молоко, сыр. Старик опорожнил один за другим два кубка вина, затем положил пустой кубок себе на колено, прижал его ладонью и сказал:
- Я Мегри Мелик-Фарамазян. А это мой сын, Мхитар.
Яври и его спутники вздрогнули от неожиданности. Во всем Сюнике, в Арцахе и Нахичевани - всюду знали этого храбреца, потомка некогда славного рода меликов. Имя его гремело во многих битвах с врагами армян. И сын его, с виду ничем не приметный, низкорослый тоже славился силой и смелостью.
Яври почтительно опустился на колени, припал к руке Мегри, затем обменялся рукопожатием с Мхитаром.. Остальные тоже последовали примеру своего господина.
Мегри взволновался.
- Есть еще вино? Налейте, попросил он, протягивая кубок. Выпил, закусил сыром и повел рассказ о том, чем началась и чем кончилась печальная история двух последних месяцев его жизни...
- Нет, не могу я простить нашим меликам! - сказал он.- Если настал наш конец, встретим его в битве!..
- Только в битве! - прозвучал молодой голос Мхитара, дотоле не проронившего ни слова.- Если близок конец существования нашего народа, да будем мы последними!
Все повернулись. к несчастному юноше. Весь он так напряженно был устремлен вперед, что казалось, будто глаза его видят, и гнев души прорывается сквозь глазную повязку.
- Отец Мегри,- заговорил Яври,- ты сказал, пусть нам сделают обрезание. Прости, но я ушам своим не верю, что такое мог произнести почитаемый в народе человек, не раз стоявший лицом к лицу с врагом, видевший в глаза саму смерть. Изменив себе, нация исчезает не просто физически. Она теряет все, но создала с истоков своего существования, все, что делало ее нацией, что не давало забыть о ней. Одним словом, она опустошается, да так, что ей уж больше нечем и наполниться...
Мегри и сын его внимательно слушали Яври. Но, не сдержавшись, старик не дал юноше докончить и горячо прервал:
- Сын мой, минуту назад говорил не я. Это ослепленные глаза наши стонали...- Он поискал плечо Мхитара, оперся на него и продолжал: - Наш народ должен жить, пока есть земля и солнце. И пусть все другие народы тоже живут. Если я посмею подумать о них худо, пусть ниспошлет мне за это бог еще большее наказание! Пусть живут все, каждый со своими красками, своим запахом. Нет цветка прекраснее, чем роза. Но настолько беднее были бы наши горы, если бы их покрывали только розы. Все цветы хороши... Но горе, если один из цветков вдруг оборачивается хмелем, оплетает соседнее растение и начинает душить его. Тогда тот цветок, который душат, должен обрести силу душителя, чтоб разорвать путы, освободиться... Так и мы. Нельзя нам больше терпеть. И слуга иной раз должен явить свою силу хозяину, чтобы тот ненароком не ослепил его... Э-эх, сын мелика!.. Я очень хорошо знаю мелика Исраела Прошяна. Разве подобает роду Прошянов сидеть сложа руки?.. Э-э!..- Мегри вздохнул и покачал головой.
Яври слушал его внимательно, но, когда старик примолк, он продолжил то, что не договорил, а это как раз и было ответом на речи Мегри.
- В эти тяжкие для народа дни,- сказал он,- никто из меликов рук не сложил. Поверь, я все вижу. Вижу-заботы моего отца и знаю, что он не смирился. Но пойми и ты, отец Мегри, мы одиноки. Нам нужен добрый друг. Помощь нужна!
- Что верно, то верно: и одиноки, и помощь нужна. Только напрасно ты надеешься, что найдется кто-то, кто захочет помочь бескорыстно...
Они замолкли. Один лишь Воротан жаловался, бился в скалистой окове, называемой Чертовым мостом...
- Вот так-то, сын мой Яври. Пожелаю тебе долгой жизни, а рукам твоим мощи и ловкости, такой, какая была у первого воина вашего славного рода Васака Хахбакяна. Нам пора. Впереди у нас очень долгий и трудный путь...
- Мы проводим вас до Хндзореска! - вскочил Яври.- Торгом, подведи коней!..
- Не надо, сын мой, провожать нас. Люди хана неотступно следуют за нами. Этим он надеется удержать в страхе наш истерзанный народ. Но мы еще поборемся. Света божьего я по его милости больше не увижу, но душа-то при мне. И я еще покажу Аламу-Асадулле, на что способен отец, на глазах у которого ослепили сына! Обязательно покажу! - Он потряс посохом и погрозил: - Раненый лев еще злее! А тебе, Яври, не надо без нужды подвергать свою жизнь опасности. В добрый путь. Мы пойдем пока в Алидзор. Там сестра моя живет. Состояние сына тяжелое: раны мучают. У сестры есть разные снадобья, она облегчит его страдания, вот тогда и до Хндзореска доберемся.
- Тут на подъеме дорога очень петляет, мы вас хоть до Алидзора проводим...- не отступался Яври.
Оставив коней у Чертова моста, они пошли вперед, ведя слепых за руки.
- Если б вы знали, сколько армян умирает каждый день в ханских подземельях... На моих глазах до смерти забили алидзорского сотника Гургена лишь за то, что по...- Мхитар умолк на полуслове. Лицо его исказилось от боли, он прижал ладони к повязке - болели глазницы. Как назло, еще споткнулся, до крови расшиб колено о большой камень и невольно застонал.
Отец ударил себя кулаком в грудь и в сердцах тем же кулаком погрозил в небо, богу.
----------------
* Тикин - госпожа.
|
|
| Категория: Судьба армянская | Добавлено: 21.05.2015
|
| Просмотров: 1538
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
