| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Все книги онлайн
Стр. 13
8
Один из отрядов тысячника Омара перед закатом вошел в Мтнадзор. Враги обыскали-облазили все пещеры, лесные чащобы, выставили дозорных на дорогах, у входов в ущелье, на высотах.
Омар разбил свой шатер у подножия горы Ласт, на зеленой поляне.
Уходя из Арегуна, тысячник оставил там десять своих кзлбашей, чтобы слали вслед войску, в Мтнадзор, необходимое продовольствие.
Десятник предъявил арегунскому сотнику Ерванду требования Омара: в течение одной ночи собрать и доставить сто пятьдесят овец, пятьдесят мешков муки, соли в необходимом количестве, десять мешков овса для лошадей, людей, чтоб воду возили и разжигали костры, сколько потребуется, и... девушку, достойную тысячника, причем непременно светловолосую.
Кому не жаль головы - пусть за овцу да за горсть муки, хоть последнюю? Отдали. Все отдали. Только давящую тишину разорвал душераздирающий женский крик, эхом унесенный вдаль по скалам Верхнего ущелья. Это стенала мать светлокожей, светлокудрой девушки, облюбованной кзлбашами для тысячника, стенала, когда уводили ее дитя.
Один из кзлбашей попытался на свой лад утешить бедную мать: «За одну ночь спина у твоей дочери не переломится. Еще до рассвета к тебе вернется»...
Черной змеей растянулось войско Омара по узкой лесной тропе, петляющей вдоль ущелья. Голова уже давно в Мтнадзоре, а туловище все еще подтягивается. Но вот и оно втянулось в ущелье.
В Мтнадзоре извечно, едва только пастухи угонят стада, откладывают и потом высиживают яйца перепелки и куропатки.
В чащах, устроившись на столетних каменных глыбах, подставив соски солнцу, греются брюхатые оленихи и зайчихи. И никогда ничто их не вспугивает. Если под лапами медведя обломается ветвь дуба и скрип отдастся в ущелье эхом, медведь не дрогнет, он знает, что это только эхо и нет никакой опасности.
Песня пахаря здесь - радость для грачей и куропаток, стоит им услышать ее, как тут же слетаются, в надежде схватить свою долю от семян.
А как поют-воркуют ручейки в Мтнадзоре! Ткут из небесной сини шелка, а из облаков полотно. Ткут и поют. И вечен здесь аромат роз, фиалок, мяты, тимьяна и множества разных цветов и трав, которым нет ни счета, ни названья...
Войско Омара вмиг осквернило вековую первозданность Мтнадзора, осквернило так, как это делают только кзлбаши. Замутили ручьи, вытоптали травы и цветы, переполнили смрадом вечно благоухающее ущелье.
Вскоре тут и там запалили костры, стали резать арегунских овец. Помывшись, почистившись, вышел из своего шатра тысячник Омар. Огляделся вокруг и вперился взглядом в одну точку. На вершине Ласта, будто в самом небе, высилась чудо-часовенка. Она смотрелась в ущелье своим единственным крестообразным оконцем. И столько страха и ужаса было в этом темном кресте...
Омар подозвал людей и спросил:
- Сумеете разрушить?
Все глянули в небо.
- Зачем разрушать, господин тысячник? Построили, пусть себе стоит,- не отрывая взгляда от часовни, сказал черноголовый молоденький кзлбаш с печальными черными глазами.- Разве она мешает? - закончил он мягким певучим голосом, в котором тоже была печаль.
- Ты всегда прекословишь мне, Шамси,- не слишком строго упрекнул его тысячник.- Своим словом, песней и музыкой ты завладел моим сердцем. Но знай, я могу и тебя не пожалеть...
- Мой господин, прости, если я сказал тебе неприятное...
- Приказываю убрать оттуда эту часовню! - повелел Омар, не обращая больше внимания на Шамси, которого признал было, чтоб тот ему спел, но сейчас раздумал.
Кзлбаши услужливо бросились исполнять волю своего господина, но очень скоро вернулись.
- Туда невозможно взобраться, господин тысячник,- сказали они.- Как ни старались - невозможно...
- А как же армяне забрались? Они построили, а вы разрушить не можете, ленивые псы! Неужто целую ночь этот черный крест будет висеть над моим шатром?!
- Прикажи, и мы кинемся в ущелье, наш господин, но крест...
- Долой с глаз моих! - разъяренно бросил тысячник и скрылся в шатре, чтоб не видеть взирающий с неба крест.
Поевши-попивши, кзлбаши, едва стемнело, залегли спать. Здесь и там стали гаснуть костры, затихли и кони, сгрудившись голова к голове. В Мтнадзоре воцарилась необычная, чужая тишина.
Кроме дозорных не спал только Шамси. Душу его растревожило нарушенное ими спокойствие этих гор, развалины крепостей и храмов, увиденных им в пути, и события в Арегуне. Углубленный в свои думы, он довольно далеко отошел от лагеря, присел на камень и, глядя в темное ущелье, задумался.
Что есть человек и человечность? Вот ведь и он тоже в числе пятисот других идет разрушать и грабить. А зачем? Что эти люди сделали ему? Почему тот, кто сильнее, не щадит слабого? Ведь против каждого сильного всегда найдется еще более сильный, со своим богом и своим языком? Ну чем виноват человек, если сотворен он богом, не умеющим его защитить? Пусть бы дрались между собой разные боги и дали бы возможность жить по-людски тем, кого они сотворили...
Никак кзлбаш Шамси не мог в толк взять, зачем человек убивает себе подобного. И почему всемогущие боги бросают на произвол судьбы своих приверженцев?
Так, размышляя то о небесах, то о земных таинствах и не сумев докопаться до причины несправедливостей, Шамси невольно все связал с всевышней силой, с богом. Он, Шамси, человек, и человек не должен убивать, не должен грабить! Человеку во всем следует поступать по совести, так, как велит аллах...
Шамси думал, вглядываясь в чужое ущелье. Оно темное-темное, но не таит для них опасности. Хоть сам-то он и принял решение не убивать, а тревога не утихала. Скоро рассвет, и хочет он того или нет - снова у него на глазах будет литься кровь невинных людей, снова будут кричать матери и младенцы, и Шамси ничем не сможет этому воспрепятствовать. Правда, он может сейчас пойти в Хндзореск и сказать тамошним людям, что пришедшие уничтожить их кзлбаши все до единого спят. И хндзорескцы, опередив противника, сами явятся сюда и разделаются с ними, прирежут каждого прямо у костра, и Омара убьют, в минуту, когда тот оскверняет юную армянку... Но это ведь тоже будет кровопролитием, с той лишь разницей, что здесь прольется кровь единоверцев. Прольется кровь отцов семейств, жены и дети которых ждут их?..
За этими думами Шамси, вечером сказавшийся тысячнику Омару больным, сейчас вдруг запел. Видно, так было угодно аллаху, потому что и самому Шамси показалось, что пение его еще никогда не было таким душеспасительным. Пел он не очень тихо. Пусть слышат его осиянные лунным светом травы и цветы, которые завтра будут залиты кровью... Шамси казалось, что персидскую его песню не только слушают, но и чувствуют деревья Армении, ее цветы и травы. Вон как печалятся-качаются и благоухают еще сильнее.
Шамси импровизировал: пел о цветах, о пастухе, который, может быть, собирался для любимой свить из этих цветов венок и украдкой положить к ее порогу, но теперь уже этого не сделает, потому что завтра сложит здесь голову и за родину, и за любимую, а какой-нибудь кзлбаш растопчет и цветы, и девушку
Шамси поет, глядя в темноту чужого ущелья, и чем дольше поет, тем больше у него в голосе волнения. И в голосе, и в душе. Вот он больше не выдерживает: сжимается его сердце и иссякает песня.
Странно, но Шамси рад тому, что сердце его сжимается. Ведь иначе он задохнулся бы. Как хорошо, что аллах дал ему сердце, способное страдать от чужой боли, от чужого горя. Шамси мысленно молит всевышнего наделить всех людей на земле таким сердцем, неравнодушными к чужой боли. Тогда и Шамси никуда не уйдет из родного Хамадама, не будет тосковать по своим близким и не будет проливать кровь в чужом доме.
И потому что он, слуга аллаха, осмелился заметить, что всевышний что-то не додумал, Шамси, став на колени лицом к востоку, долго-долго замаливал грехи...
Возвращаясь в лагерь, он услышал стон, будто кого-то душат. Шамси пошел на голос. И голос привел его к шатру тысячника Омара. О аллах, там терзают девочку из Арегуна!.. Юноша бросился прочь. Лег у костра, попытался забыться, но девичьи крики не давали покоя.
Уставившись на тлеющие в пепле угли, Шамси мысленно перенесся в давно минувшие века. Ему вспомнилось из истории, как некогда армянский полководец Мушег помог персидскому царю Хосрову и тот, победив своих врагов, сказал Мушегу: «Я сделаю все, чтобы твое будущее было светлым и счастливым!» И вот как теперь расплачиваются потомки Хосрова...
Прозвучал боевой горн. Вышел из шатра Омар, глаза набрякшие, крашенная хной борода горит огнем под лучами солнца. Посмотрел в небо, зевнул. Подозвал дозорных, те доложили, что дороги, ведущие к Хндзореску, свободны, люди там безоружны и в неведеньи. Затем рассказали подробно обо всем, что видели, Омар вызвал сотников, отдал им приказания, после чего выступил с речью перед войском. Перво-наперво пригрозил жестокой казнью всем, кто проявит трусость; храбрецам пообещал безграничную свободу власти над женщинами, и в грабежах тоже, а тем, кто живыми или мертвыми бросит к его ногам Къял Ованеса, Гомеш Мушега, Чатунц Наапета, Охтанц Ктрича и Кайцак Шаварша, обещал щедрое вознаграждение за каждую голову в отдельности. Но самое большое вознаграждение было обещано за Мегри Мелик-Фарамазяна, за его брата Мирзаджана и сына последнего - Арбака...
Разделившись на группы, войско двинулось в путь. Медленно начали подниматься примятые цветы и травы Мтнадзора. Над овечьими потрохами и кровью слетелись стервятники. Один из них покружил там, где был шатер Омара, затем резко кинулся вниз.
Через мгновение стервятник снова взмыл ввысь, а на земле что-то зашевелилось.
Это была арегунская девушка. Она долго смотрела на коршуна над собой. Лицо ее при этом ничего не выражало. Но глаза постепенно наполнились слезами, капли, одна за другой, покатились по щекам, и не было им конца. Потом взгляд девушки упал на часовенку на вершине Ласта, на узкое крестообразное окно, с печалью взиравшее на нее. И тут несчастную мученицу сотрясли рыдания. Она будто у себя в изголовье увидела родного человека, не протянувшего ей в черной ночи руки помощи. Девушка поднялась и побежала прочь.
Она бежала по склону холма. Ветер развевал золотые кудри и изодранное платье, едва прикрывавшее ее наготу. Вслед девушке скорбно склонились цветы и травы, опадали лепестки маков, как капли крови с раненых гор.
За холмом начиналась равнина. Девушка ускорила бег. Она то терялась среди маков и ромашек, та снова появлялась и снова исчезала. Вот она уже совсем удалилась, стала едва заметна. Но что это? Ускорив бег, девушка вдруг кинулась в пропасть...
На вершине Ласта, над, Мтнадзором, высилась часовня. Две птицы с белыми перышками на брюшке, весело чирикая, влетали и вылетали в крест-окно...
|
|
| Категория: Судьба армянская | Добавлено: 22.05.2015
|
| Просмотров: 1137
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
