| Статистика |
Онлайн всего: 5 Гостей: 5 Пользователей: 0 |
|
Все книги онлайн
Стр. 17. Глава четвертая
1
Католикос* всех армян Акоп Джугаеци пребывал в скорби и смятении. Правая рука его, добрая, старческая, более шести десятков лет курившая ладан, смешивавшая миро, листавшая страницы священных писаний, сейчас лежала на серебряном кресте, что висел у него на груди. Святейший печально смотрел на крест, на руку. Скорбь обрушилась на него нежданно, вслед за радостью. В тот день в Эчмиадзин прибыли посланники папы римского Клемента Х, священнослужители Пископо и Петик, с тем чтобы засвидетельствовать принятие католикосом Акопом новой веры. И это не вопреки его воле. Целых восемь лет, борясь с собой, католикос вел переговоры с Римом. И вот прибыли... Приезд этих людей поначалу даже обрадовал святейшего, но затем... огорчил. Обрадовал потому, что вроде бы должно наконец сбыться пророческое провидение Нерсеса Партева, который еще шестьсот лет назад утверждал, что настанет время и на помощь к томящимся под игом неверных христианам победным маршем придут римляне или франки. Придут и уничтожат ненавистное господство.
Католикос Акоп тоже верил в это, лелеял мечту о свободной Армении с армянским царем на троне, выступающим в единстве с всемогущим Римом, против гнета турок. И только во имя этого он, духовный пастырь всех армян, должен не далее как завтра в патриаршем соборе перед всей своей паствой отказаться от «раскола» и слезно молить «заблудших агнцев» принять «истинную» веру - должен дать обет смирения и покорности первосвященнику Рима...
Именно эта неизбежная и очень тяжкая необходимость тревожила сейчас душу верховного пастыря армян. Нелегка задача отказаться от того, что унаследовано от предков как глубокое убеждение, от того, что исповедовал и проповедовал на протяжении всей жизни. Особенно трудно обнажить свое кровоточащее сердце перед паствой, убедить ее, что все это делается во имя народа, во имя армян, у которых нет иного пути к спасению...
Святейший поднял взгляд, провел рукой по седой голове, встал, подошел к узкому оконцу своего обиталища. Снаружи пахнуло свежестью - только что прошел небольшой дождик. На сказочной ясности вечернего апрельского неба величественнее обычного светились вершины Масиса.** Под снежными шапками стелился бирюзовый туман... А совсем близко на склонах буйно цвели деревья, в зелени попрятались дома, и над ними высился, осененный крестом, купол церкви святой Гаянэ. Во всем было какое-то радостное предчувствие. Так, по крайней мере, казалось святейшему, и это сознание несколько утешило его. Вся страна жила словно бы в ожидании своего далекого рассвета и прощала духовному пастырю его «вину», ценою которой должен наступить этот рассвет.
В задумчивых глазах католикоса, как бы затуманенных дымом ладана, вдруг блеснули слезы радости, успокоенной совести. Отойдя от окна, он снова сел в кресло, по-прежнему положив руку на крест, и стал ждать.
Неслышно, с горящей свечой вошел дьякон Сократ и зажег два трехсвечовых канделябра. Тотчас же в книжных шкафах, на столе, в нишах, на крестах, на золоченых переплетах и окладах книг заиграли блики света.
- Да возблагодарит тебя бог, сын мой,- оторвавшись от дум, сказал католикос.- А теперь поди-ка и передай епископам Усику и Варфоломею, пусть проводят гостей ко мне. Не сюда, а в патриаршие покои.
Сократ, высоко держа в руке свечу, так же неслышно удалился, а святейший снова принял привычную позу и сидел так, пока дьякон вернулся проводить его в патриаршие покои.
В сопровождении епископов гости поднялись по стертым каменным ступеням и вошли в большую залу. Здесь, царило торжественное спокойствие, пахло лампадным маслом, со стен взирали подсвеченные голубыми бликами лики святых и причисленных к святым прежних владык этих покоев, умерших католикосов. Взгляды их были устремлены на узоры устилающих пол ковров, на кресты и распятия, а у иных и в небо.
И чем-то все эти святые были очень похожи друг на друга. Может, тем, что едино внушали веру и почтение к себе?..
Все четверо вошедших, едва переступили порог, склонили головы и перекрестились перед таинством исполненного особого смысла покоя этой залы. Затем под взглядом святых чинно прошли из конца в конец, свернули налево, вошли в дверь покоев патриарха и там, спустившись вниз на две ступеньки, предстали перед католикосом.
Гостям в первый миг показалось, что перед ними на троне не католикос, а сам бог. Он весь был белый. Из-под нависших бровей, как из-под пепла, светились полные неизбывной мудрости глаза.
- Приветствуем тебя, святейший! Благословен Иисус Христос! - почтительно склонившись, сказали гости.
- Во веки веков благословен! - ответил на удивление густым, звучным голосом католикос и, осенив крестным знамением, пригласил гостей садиться.
- Прими добрые пожелания папы, святейший! - садясь ближе других к католикосу, сказал Пископо.
- Благодарение первосвященному Клементу.
- Как здоровье святейшего? - это опять спросил Пископо.
Католикос, благостно улыбаясь, сказал:
- Может, во мне и есть какая хворь, но заботы моей паствы заставляют меня забыть обо всем, и да вселят они в меня силу и мудрость, чтобы я смог довести до бога наши страдания и милостью всевышнего найти выход.
- Я думаю, выход уже есть, слава господу!.. - проговорил Пископо.
- Настал час милосердия! - подтвердил его слова армянин-католик Петик. - Я доволен, святейший, что ты наконец решился превозмочь себя ради истинной веры и ради паствы своей!..
- Только во имя Дома армянского...- Католикос вдруг выпрямился, поднял голову, словно нашел для себя слова убеждения.- Пригласив вас сюда в этот неурочный час, мне хочется, прежде чем я завтра, преклонив колени, отрину нашу святую просветительскую веру, заявить следующее...- Святейший на миг закрыл глаза и тряхнул головой.- Хочется заявить, что если я, приняв католичество, скажу, что тотчас стал католиком и вы в это поверите, значит, я - не я, а вы заблуждаетесь. Нам назначено быть смиренными слугами господа на земле, и мы обязаны душу, которой он наделил нас и которая к нему же возвратится, сохранить в непорочности. Приняв формально католичество, в душе я останусь приверженцем своей веры, приверженцем церкви святого Григора Просветителя. Возможно, что бог накажет меня за двуликость, предаст мою душу вечным мукам в небесном аду. Но и тогда меня будет утешать мысль о том, что грехопадением своим я служил пастве, спасая ее от земного ада, от физического истребления!..- Святейший снова, закрыв глаза, тряхнул головой и зажал в ладони нагрудный крест.- Если вы слушали внимательно и поняли меня, молю, будьте добры к нам и говорите правду. Не может ли случиться, что после всего вами слышанного и папа Клемент, а с ним и все римляне, все приверженные католичеству государства останутся столь же равнодушными к нашей горькой судьбе, как равнодушны сейчас наши единоверцы?
- Нет, нет...- в один голос заверили Пископо и Петик.
- Господь всемогущ! - католикос воздел руки и глянул в небо, будто видел там самого бога.
- Пископо искренне сказал много обнадеживающих слов. Многое он говорил от имени папы - твердо и уверенно заверяя. Потом еще заверял в своей личной преданности. И Петик, который, сам будучи из нахичеванских униатов, все предшествующие восемь лет уговаривал католикоса принять католичество во спасение армян и сейчас был здесь по поручению самого папы римского, тоже вставил свое слово.
Святейший уже не сомневался, что настал час исполнения его заветной мечты, стоит ему прожить еще только один год, и он увидит народ свой свободным от ига нечестивцев, разогнувшим спины. Увидит и спокойно закроет глаза навеки...
Так, убежденный в правильности своего решения, на следующий день - второго апреля, в четверг,- католикос Акоп Джугаеци в первопрестольном патриаршем храме, в присутствии бесчисленного множества людей, принес обет смирения и покорности первосвященнику римской католической церкви.
По окончании церемонии Акоп Джугаеци еще на какое-то время задержал у себя посланцев папы Клемента, чтобы хоть отчасти показать им, какие муки испытывает армянский народ и его церковь от персиян и турок, каким осквернениям подвергается все, что свято армянам, как их грабят, угнетают, убивают, уводят в полон. При этом католикос присматривался к Пископо и поверил, что он искренен в своем намерении стоять на защите интересов армян...
Но вот миновала пасха, и католикос, вручив Пископо письма и прошения, сказал:
- Итак, в добрый путь. Я буду молиться, чтобы живой и невредимый ты дошел до места и рассказал обо всем, что видел и слышал, тем, кто из любви к богу пожелает протянуть руку помощи нашему истерзанному, беззащитному народу.
Пископо не суесловил, он только с почтительностью пожал протянутую руку католикоса, приложился к ней и, взглядом выразив то, что не мог сказать словом, удалился.
Католикос понял его и остался доволен...
Возвращались Петик и Пископо через Дербент, далее Каспием переправились в Астрахань, потом через Россию прибыли в Вену. В пути Петик на свежую память записал все, что видел и слышал в Армении. На третий день пребывания в Вене он добавил в своем дневнике: «Хороший день. Была гроза с молнией, громом и проливным дождем. Потом засверкало солнце: на небе, на земле, отраженное в лужах, на куполах. Всюду. И было это подобно судьбе армянской. О господи, да помоги сотвориться доброму! Сегодня Пископа был принят императором, поведал, как трагично положение христианской Армении под игом иноземного владычества, как древний и некогда сильный народ сейчас взывает о помощи, надеясь и на поддержку Австрии. Пискапо передал монарху письмо католикоса. Император сказал слова, вселяющие надежду, дал обещания, и защитник интересов армян Пископо приободрился. Повидался он и с императрицами - вдовствующей и ныне царствующей».
Из Вены путь Пископо лежал прямо в Рим, с которым были связаны все надежды армянской церкви...
Католикос Акоп с большим вниманием и надеждой следил за развернувшимся в Европе движением в защиту армян. Следил и радовался тому, с какой энергией и преданностью действовал Пископо, при прощании скромно умолчавший о том, как именно он собирается завоевать в Европе сторонников Армении.
На извечно так было: едва армянам улыбнется солнце, откуда ни возьмись появится и черная туча. Так случилось и на этот раз: задавшийся целью поднять в защиту армян весь христианский мир, Пискапо неожиданно скончался, что искренне опечалило католикоса и вызвало в нем несказанное душевное смятение. Но католикас Акоп не потерял своих надежд. Больше того, как наседка, которая в минуту крайней опасности готова вступить в бой с орлом, только бы спасти своих цыплят, он стал более решительным и деятельным.
Вот уже свыше двух недель Акоп Джугаеци не знает ни отдыха, ни покоя. Рассылает людей в Арцах, во все концы Сюника, сзывает меликов, будто бы на церковное празднество. Это чтобы хану в Ереване глаза отвести. Не то насторожится, чего это меликов в Эчмиадзин собирают...
Ранним утром над Араратской долиной зазвонили колокола всех церквей и монастырей. Праздничное шествие началось в Вагаршапате. Отовсюду стекались паломники. Шли разные люди: крестьяне, мелики. В праздничном стечении народа едва ли кто мог обратить внимание на меликов из дальних мест, старавшихся незаметно влиться в толпу.
Как видно, не дремали и кзлбаши. В этот день их было особенно много. Все на конях, они то и дело заезжали прямо в гущу людей и при этом размахивали плетьми во все стороны - чаще просто так, для острастки, а то вдруг и хлестнут иного, чем-то не понравившегося им человека...
Люди, чем больше их угнетают, тем они делаются тверже в своей приверженности вере. Потому и праздник этот сейчас имел для армян особое значение. Была бы их воля, колокола церквей звонили бы непрерывно, а сами бы они молились своему богу и говорили бы... Всласть говорили бы по-армянски, дабы утверждать, что язык их не может умолкнуть во веки веков, и молитвы тоже; что с песней и словом они пришли в этот мир, с песней и словом и жить будут. И праздник этот был, есть и будет. И нет такой силы, которая сумела бы заглушить все это, заглушить звон священных колоколов...
Истово звучит зурна, бьют барабаны, да так, словно хотят что-то доказать обнаглевшим кзлбашам. Что-то хотят сказать-доказать и канатоходцы, совершающие чудеса на фоне синего неба, что-то хочет сказать молодец, подстегивая коня, когда проезжает мимо кзлбаша, и крестьянин, понукающий осла...
Но вот уже вечер, все постепенно стихло, успокоилось - и люди и город. Последние удары колоколов угасли в голубоватом вечернем дымно-туманном мареве. Погрузилась в темноту и тишь еще недавно полнившаяся непрестанной жизнью столица армян - Вагаршапат. Город стал как плененный царь, истерзанный, но не потерявший надежды. И хоть вместо мантии на нем рубище, а он тем не менее царственно величествен...
Погрузилась в темноту столица, натянула на себя черное покрывало ночи и уснула со своими тревожными думами и заботами, осененная торжественными вершинами гор и крестами куполов бесчисленного множества своих церквей и монастырей...
Уснула? Нет... Это только казалось, что уснула. Столица жила, бодрствовала. Успокоенность ее была мнимой.
----------------
* Католикос - глава армянской церкви.
** Масис - армянское название Арарата, имеющего две вершины, большую и малую.
|
|
| Категория: Судьба армянская | Добавлено: 22.05.2015
|
| Просмотров: 1416
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
