В серебряных подсвечниках еще мерцали наполовину оплывшие свечи. Роняя блики на распятия, на задумчиво молчавших людей, светился крест на груди у восседавшего на троне католикоса Акопа. Желтыми, как пергамент, руками он крепко держался за подлокотники. На безымянном пальце фиолетовыми искорками горел перстень. Морщины вокруг глаз словно бы расправились, зато мешки под глазами набрякли больше обычного...

 Католикос уже все сказал. Говорил он долго, взволнованно и кончил так, что другим, прежде чем отозваться, надо было многое взвесить.

 Святейший с грустью смотрел на распятие Христа-спасителя и ждал. Слева от него восседали пятеро чернобородых в клобуках. Ближе других епископ Сурен из Татевской епархии, крупный, широкоплечий, с орлиным носом - ноздри вразлет, нижняя губа чуть отвисшая. Прямая посадка головы на крутой шее говорила о силе и уверенности этого человека, черные, как бархатные, глаза выражали недюжинный ум. Всем своим обликом епископ казался воином, волею судеб принявшим сан священнослужителя. Силу и мощь его особенно подчеркивала тщедушная фигура маленького, худосочного архимандрита Саака из Шаапуникского архиепископата. Рядом с ним архимандрит Арутюн из Нахичевана, нестарый человек с темно-каштановой бородой, с живыми, подвижными глазами. Из свиты католикоса здесь были архимандрит Гарегин - поперек себя шире, румяный, курносый, с круглыми, навыкате, проницательными глазами и редкой бородкой - и самый после католикоса пожилой из присутствующих архиепископ Давид - человек с очень печальным взглядом и маленьким лицом, опушенным непомерно большой бородой. Был здесь и протоиерей Месроп - самый молодой из всех, невысокий, бородка клинышком, глаза грустные, с поволокой,- монастырский секретарь.

 Справа от святейшего расположились мелики, Шаапуникский - Исраел Прошян, плечистый, грудь колесом, большие усы, с суровым взглядом чуть раскосых глаз. Рядом с ним мелик Ангехакота Сафраз. Заложив руки за пояс, он выгнул бровь и о чем-то размышляет. Мелик Дизака Еган - человек молодой, светловолосый, с лихо закрученными усами. Положив крепко сжатый кулак на колено, он так пристально уставился на пламя свечи, что казалось, оттого оно и трепещет и вот-вот погаснет. По соседству с Еганом - мелик Кашатахка Амирбек. Этот сидит с закрытыми глазами, но лицо дышит гневом. У брнакапского мелика Мелкона на широком лбу странные круговые морщины, которые он все поглаживает дрожащими пальцами. Неспокойно перебирает свою черную бороду сын Агаджана Яври. Мелик Арцваника Пилипос, оперевшись лбом на одну из ладоней, пальцами другой крутит свой рыжеватый ус. Мелий Дзагедзора Шахназар удивленно смотрит на католикоса, сказавшего такую взволнованную речь...

 Задумчивое молчание меликов и духовных отцов последовало за словом католикоса, поведавшего о том, какие беды вновь и вновь сотрясают страну то в одном, то в другом ее конце. Рассказал он о событиях в Европе, связанных с армянским вопросом. Сообщил горестную весть о смерти Пископо, неожиданно обрушившейся в столь решающее для судеб армян время.

- Если мы хоть на миг перестанем поддерживать огонь, он погаснет - сказал католикос. - Погаснет, мы сгинем во мгле, и никто нас не помянет. Вон с какой легкостью хан ослепил в Татеве прославленного воина Мегри Мелик-Фарамазяна и его сына. Хндзорескцы не простили этого. Они подняли восстание. Но что может сделать одно село против целой державы?.. Им, правда, удалось разгромить первые отряды врага, но в конце концов противник одолеет их, и Хндзореск будет подавлен. Его даже может вовсе не стать - хндзорескцы ведь заявили, что пойдут на смерть, но унижений впредь не потерпят. И верно, больше эдакое терпеть невозможно!...

 Католикос закончил свою речь призывом ко всем присутствующим во что бы то ни стало изыскать путь к спасению народа...

 Над тем сейчас и задумались все, кто собрался в столь поздний час в Эчмиадзине.

 Первым заговорил щуплый архимандрит Саак. Выдвинувшись вперед, он затянул своим певучим, привычным к молебнам голосом.

- Святейший отец наш! - сказал он.- Мелики армянские, духовные отцы! Мы не можем допустить, чтобы голос наш, уже услышанный в Европе, замолк раньше, чем он не достигнет слуха и совести каждого истинного христианина во всех европейских государствах. И это должен быть наш собственный, набатом бьющий голос, а не его эхо. Сполна всю боль и горечь нашего положения знаем только мы. И потому мы, а не кто другой, должны стенать и взывать!.. Потому именно нам надо не откладывая, сейчас, здесь, как сказал нам святейший, католикос, выбрать людей - из мирских и духовных отцов - и направить их в Европу. Представляя народ армянский и его церковь, посольство это должно совершить все возможное для спасения народа и страны. Иного выхода у нас нет!..

 Все собравшиеся оживились, заговорили друг с другом.

- Я думал о том же,- сказал архимандрит Арутюн.- Не стану повторяться. От души поддерживаю все сказанное отцом Сааком. Только так и разумно действовать!..

- А я не боюсь повториться,- выпрямился в кресле мелик Мелкон.- Верно сказано. Да, мы должны наконец действовать, если не хотим окончательно потерять то, что предки наши веками сберегали и отстаивали кровью в боях. Нам следует применить всю силу ума и оружия нашего. В дни таких тяжелых испытаний мы должны быть едины, как никогда. Сейчас наша мощь ослаблена. Не приведи господь допустить разлад и междоусобицу. Сила народа в его единстве. Я согласен, что надо послать наших людей в христианские страны: пусть мир знает, что творят с нами. Посланцам предстоит нелегкое испытание. Что верно, то верно. Но люди, принявшие на себя тяготы странствий, лишений, оторванности от близких, от дома, должны быть уверены в том, что оставшиеся здесь тоже не бездействуют. Что бы ни сделали для нас народы других стран, это будет всего только помощью. Основной нашей силой был и остается народ армянский. Но нам нужно оружие и войско. Как все это добыть и сберечь под носом у врага - надо обдумать...

- Насилие можно одолеть только ответным насилием. Это так! - вступил в разговор мелик Еган, несмотря на молодость, уже снискавший славу храброго воина.- Мы все должны быть вооружены и готовы к отпору - и стар и млад, и мужчины и женщины. Не хватит железа, перекуем на оружие колокола наших церквей. Бог простит нам, ведь мы все делаем во имя веры и народа. Да, мы должны быть едины. Но единства мало. Враг наш силен и многочислен. На опыте бесконечных войн с нами он знает наши слабости. В битве против сильного и численно превосходящего противника многое значит ум, дальновидность и ловкость. Дипломатия часто бывает действеннее любой войны. В ней обычно побеждает ум. Надо принять все меры предосторожности, чтобы голос наш, обращенный к Европе, не был бы услышан здесь, нашим врагом. Исходя из горького нашего опыта, мы не должны очень уж полагаться на обещания и надеяться, что помощь обязательно будет получена нами. От злого глаза даже камни дробятся...

 Святейший с одобрением слушал мелика Егана, время от времени кивая ему в знак согласия.

- В какие страны пойдут наши люди, перед кем преклонят колени?..- вдруг вскинувшись, высокомерно спросил епископ Сурен.- Кому кланяться будут?

 Вопрос его был неожиданным, явно тенденциозным. Все удивленно переглянулись и воззрились на католикоса, только архимандрит Гарегин продолжал перебирать четки.

 Святейшего тоже и удивил и огорчил вызов отца Сурена.

- Просящему приходится преклонять колени, святой отец! Высокомерие поверженному не помогает. Не знаю, зачем ты такое говоришь...

- Я все понимаю, святейший. Но если бы, преклоняя колени, нам бы еще и знать, что в этот миг нам никто не смеется в спину.

- Этого мы увидеть не можем, поскольку, преклоняя колени, склоним и голову, как ты и сам это сказал.

 Католикос был явно недоволен отцом Суреном.

- Святейший, пусть епископ разъяснит свои слова,- сиплым, простуженным голосом сказал отец Гарегин, не переставая перебирать четки, которые, мерно позвякивая, легко скользили у него между пальцами.- Мне думается, он о другом. Он не против преклонить колени, но ради того, чтобы потом твердо встать на ноги,- тихо, будто читая на четках мысли отца Сурена, продолжал Гарегин.- Он хочет, чтобы мы здесь, сейчас, решили, у кого просить желаемое. Перед кем опуститься на колени, с верой, что именно в нем найдем опору? Я понимаю отца Сурена. Меня преследует тот же вопрос.

 Святейший поднял руку и заговорил.

- Неужто же вам еще неведомо, что все наши надежды связаны с папой римским, с Римско-Германской империей и с Францией?! - сказал он.

- А мне кажется, что у нас одна надежда, и это Россия! - твердо и убежденно проговорил епископ Сурен.- Без корысти в этом мире никто не приходит на помощь другому. А какая в нас корысть этим дальним государствам? Великой Армении больше нет... Нас четвертовали. Оставили всего ничего. А за вами простирается Османский султанат. Кто может протянуть нам руку помощи через него? Русским, только русским есть резон прийти к нам на помощь. От них нас разделяет Грузия, которая не в лучшем положении, чем мы. Страна наша в клещах. Если России и не удастся полностью разжать эти клещи, то она, по крайней мере, не позволит сдавить их до конца и смять нас. О помощи мы должны взывать только к России. Если нам и суждено существовать как обломку некогда сильного народа, то лишь под покровительством России. Я сказал все, что думаю.

 Воцарилось выжидающее молчание. Монастырский секретарь, отложив перо, с покорностью смотрел на католикоса. Святейший был погружен в свои думы. Молодой протоиерей не тревожил его, дал сосредоточиться, но взгляда с него не сводил. Все почувствовали, что монастырский секретарь тоже хочет говорить, и с любопытством ждали.- К нему относились с симпатией и уважением, несмотря на молодость.

 Вот святейший, как бы очнувшись, посмотрел вокруг. Приметив просительный взгляд отца Месропа, он понял его и одобряющим кивком головы предложил говорить.

- Отец Сурен весьма своевременно высказал свое суждение,- начал Месроп.- Возводя наше строение, нам следует прорубить в нем два окна - одно к солнцу, другое к России. Окно в сторону России не для того, чтобы впустить к нам свет, а для того, чтобы обрести надежду и веру.- Чуть помолчав, протоиерей продолжал: - Между нами и русскими есть точки притяжения друг к другу. Интересы наши различны, но мы нужны друг другу. Православные по вере своей, русские по натуре благонравны, человечны, умеют держать слово. Но...- святой отец снова сделал паузу.- Но сейчас, отец Сурен, пока еще не время раздвигать штору на нашем окне, обращенном к России. У них сейчас свои трудности, и внутри страны, и в отношениях с соседними государствами: и турки теснят через крымского хана, и Польша никак не покончит с ними счетов. Россия пока не в силах кому бы то ни было помогать. Обращаясь к ней при таких обстоятельствах, мы только рискуем обнаружить свои намерения перед врагом, не получив желаемого. Сейчас нам есть резон просить помощи у других, более сильных государств. Потом ведь можно и отойти от них. А со временем, когда Россия соберется с силами, она и сама неизбежно устремит свое внимание на юг, тогда мы и попросим у нее покровительства, и тогда уже навечно!..- Месроп перевел дыхание и добавил: - Мы ослаблены настолько, что нас не трудно и совсем заглотнуть. Русский царь тоже не из жалостливых. Но мы, народы со схожими судьбами,- армяне, грузины, аджарцы - в единстве друг с другом будем, не очень-то удобоваримым куском,- вместе нас и заглотнешь, так не переваришь. С нами христианскому соседу, резоннее жить в союзе. Так оно и будет. Но это я говорю о далеком будущем.. А сейчас, выход один, тот, что видится святейшему. Непременно следует направить наших людей в Европу. Миссия эта должна сохраняться в строжайшей тайне. Узнают враги - все пропало.

 Отец Сурен молчал. И по лицу было видно; что он не собирается стоять на своем.

- Все ясно,- заговорил мелик Сафраз.- Выберем делегатов и закончим. Возглавить их должен, по-моему, святейший, чтобы лично явиться к папе, присоединиться к его вере и заявить о нашем желании стать подданными трона святого Петра и святого Павла. Католикоса пусть сопровождает достойнейший из нас - и умом, и деяниями, и славою рода своего - мелик Исраел Прошян. Вот что хотел сказать я.

 Святейший окинул взглядом сидящих. Лица всех говорили об одном.

- Я доволен,- проговорил он,- что были высказаны разные суждения и что в завершение все пришли к единому мнению. Отечески благославляю вас за то, что в этот тяжелый для нашего народа час вы, его мирские и духовные отцы, проявили мудрость в рассудительность. Я увидел, насколько глубоко вы понимаете всю нашу трагедию и ту опасность, что нависла над нами. Увидел, с какой серьезностью вы взвешивали все «за» и «против», с какой заинтересованностью высказались и обсудили мнения друг друга. Да пребудет с вами благословение спасителя нашего, Иисуса Христа. Да благословит он этот нерасторжимый союз! Аминь! - Католикос осенил крестом всех присутствующих.

 Затем мелик Сафраз сказал, что двух делегатов, конечно, мало, и потому...

- Мало, очень мало. Надо по три человека - из мирских и из духовенства,- предложил мелик Пилипос.

- Правильно,- согласились все.

- Отца Сурена!..

- Мелика Шахназара!..

- Архимандрита Гургена...

- Мелика Мелкона...

 Секретарь записал имена. Возражений не было. Только католикос сказал:

- А мне-то ведь уж восемьдесят исполнилось, не по силам, пожалуй, миссия!

 И он улыбнулся, морщинки у глаз сбежались в пучок.

- Неужто, святейший, ты чувствуешь себя постаревшим? - скрипучим голосом спросил архиепископ Давид.- Кто же, кроме главы нашей церкви, может явиться к папе римскому?

- Архиепископ Давид прав! - согласились собравшиеся.

 Католикос всех армян еще с минуту молча улыбался Потом словно облако прошло по его лицу - улыбка погасла.

- Есть у кого-нибудь другие предложения? - спросил он.

 Все молчали.

- Итак, решено.

- Когда отбывать? - спросили.

- Сообщим, как только все будет готово.

 Синева в небе посветлела. Занималась заря, когда окончился тайный совет в Эчмиадзине...

 Католикос остался один в покоях. Он несколько раз прошелся взад и вперед. Подошел к окну. Кусочек ясного неба уже побагровел. Все жило торжественным ожиданием рассвета. Вот показалось солнце. Святейший сощурился, вдруг осипшим, старческим голосом, в котором прослушивались нотки былой звучности и мягкости тембра, проговорил про себя: «Господь наш всемогущий, сегодня и во веки веков, мы возглашаем: велик ты и чудотворны деяния твои. Никто не смеет сетовать на тебя, потому как волею твоею живет все сущее, твоим могуществом и твоею мудростью возвышается все, живое, твое провидение правит миром!..»

 Солнце совсем поднялось. Оранжевым пламенем засветилась Араратская долина.