| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Все книги онлайн
Стр. 54
2
Одиннадцатого июня мелик Исраел выехал из Мартироса в Нахичеван. Хоть ехал он в гости по приглашению, но настроен был далеко не благодушно. При нем был тяжелый меч спарапета Амир-Гасана, который, переходя от героя к герою по наследству, дошел до него,- меч с медной крестообразной рукоятью, завершающейся бычьими рогами, на ножны натянута змеиная кожа, что как бы напоминало о смерти. На голове у мелика шлем с гербом рода Прошянов, сам он в кольчуге из медных пластин, как в рыбьей чешуе, в сапогах со шпорами и в наколенниках из жести. Конь под ним белый, с круглыми ноздрями над которыми проткнуты еще отверстия, чтобы во время быстрой скачки свободнее дышалось. Грива у коня редкая, в глазах злость оттого, что придержан двойной уздой, шел он по земле плавно, как бы с высокомерием.
Мелик хоть и был уже в возрасте, но в седле держался ладно, словно прирос к нему.
В полной боевой готовности была и его свита.
Выехав за пределы Шаапуника, мелик выслал вперед двух гонцов известить хана о своем приезде, а сам при этом замедлил ход. Гонцы сорвались и скоро исчезли за горой.
Когда до Нахичевана оставался всего час пути, они вернулись, и сообщили, что хан пять дней назад переехал в летнюю резиденцию в Апракунисе и что городской голова Нахичевана отправил туда своих людей предупредить хана о приезде мелика Исраела.
Сделав небольшой привал у разрушенного Бачанага, в долине реки Нахичеван, мелик свернул влево, к Апракунису.
У подножия Змеиной горы сам хан встретил мелика. Он еще издали почтительно поклонился и остановился. На миг хану показалось, что это не мелик Исраел, а кто-то другой. Спесивый конь мелика Исраела звонко заржал и вздыбился. Да так, что тяжелые копыта его угрожающе нависли над головой хана..
Мелик и хан одновременно спешились, подошли друг к другу и обменялись рукопожатиями.
Соскочили с коней и сопровождавшие их люди.
Некоторое расстояние они шли пешком. Говорил преимущественно только Мухаммед-Рза, все больше и больше увлекаясь. Поначалу он сказал, что ему известны подвиги мелика, его благородный характер, что представлял себе шаапуникского мелика именно таким, каким сейчас его видит. Затем хан выразил большое удовлетворение, что судьба послала ему встретиться с человеком, увидевшись с которым единожды будешь желать новых с ним встреч... Говорил он и о дружбе, о необходимости быть в ней искренним и доброжелательным.
Почувствовав, что мелик все молчит, хан стал задавать ему вопросы для поддержания беседы:
- Каково драгоценное здоровье мелика?
- Слава богу, не жалуюсь.
- Как положение в стране?
- Неплохо, пока шах взирает на нас с добром.
- Шах всегда добр.
- А к нам - особенно...
- Я слыхал о постигшем мелика несчастье. Глубоко сочувствую...
- Случилась беда, что уж тут поделаешь.
Хана удивило такое хладнокровие.
- Чем утешаешься? - спросил он.
- Народом и богом.
Хан помолчал и сказал:
- Похвальна твоя приверженность и тому и другому...
- Хан говорит удивительное.
- Никак, обидел?
- Почему, собственно, надо оценивать мою приверженность самому себе?
По лицу хана скользнула лукавая улыбка. Мелик Исраел заметил это и сказал:
- Народ в каждом из нас, и каждый в своем народе.
И приверженность своему народу - не долг, а необходимое условие существования человека.
- Были народы, мелик, которых и след простыл. Потомки их растворились в других народах и не знают, не помнят, что некогда жили иной жизнью.
- Это убиение народа.
- Ну, почему же убиение? Просто смешение.
- Насильственное смешение равнозначно убиению.
На крашенных хной бороде и усах хана снова скользнула коварная улыбка. Мелик Исраел отозвался на нее:
- Кто знает, может, потому убивают, что возможно убить? Но невозможно убийство народа-созидателя. Созидающий становится все сильнее и сильнее. Вот, к примеру, персов тоже многие старались уничтожить, а они есть и будут всегда.
Хан погладил бороду и переменил речь.
- Ты, я вижу, благородный мелик, будто и не в гости собрался, а на войну,- сказал он.- Или так уж разуверился в соседе?
- Будем откровенны, хан?
- Только откровенны.
- В чьих владениях твое ханство?
- Во владениях великого шаха Персии.
- Да, но у кого он отобрал Нахичеван?
- У армян. Но за это он пролил кровь персов. Что обретено ценою крови, то становится законной собственностью.
- Положим, так; но если я, тоже пролив кровь, не смог защитить свое владение, то как же мне быть другом тому, кто, хоть и ценою крови, отобрал мое, да еще зарится на все остальное?.. Как я могу другом ступить в Нахичеван, если еще не остыл пепел Бичанага, Аринджа, Гомри, Сирапа?..
Хан вздернул бровь и краем глаза глянул на мелика.
- Тогда зачем же ты принял мое приглашение?
Мелик Исраел ответил не сразу. Он долго смотрел на Змеиную гору, потом сказал:
- У любого человека, даже у такого, кто способен совершить много зла, где-то в глубине души дремлет совесть, которую иногда можно разбудить хлебом-солью, словом. Вот я и думаю, что нам надо вкусить хлеб-соль друг у друга - сначала мне у тебя, потом тебе у меня - и тогда ты, быть может, не станешь впредь тянуться к тому, что пока еще осталось в наших руках... И будешь добр к подвластным тебе армянам.
- Не слишком ли ты откровенен, мелик?
- Когда людям недолго остается жить, они невольно делаются откровенны.
Хан прищурил глаза и про себя подумал: «Неужто этот старый волк догадался о моей задумке?»
- Почему вдруг так отчаялся, мелик? - испытующе спросил он.- В седле еще, как юноша, держишься. По всему видно, что проживешь долго.
- Как бы то ни было, а годы делают свое. У меня ведь уже шестьдесят позади.
Мелик сказал это таким тоном, что хан не почувствовал в его словах двусмысленности и успокоился.
- Я очень тебя уважаю, мелик Исраел, за отвагу твою и патриотизм. К тому же ты такой человек, что можешь словом обезоружить целое войско. Ну и годами старше меня, и опытом побогаче. И если я спорил с тобой, то лишь затем, чтобы лучше тебя понять. Я непременно приеду к тебе, только пригласи. И не возьму с собой ни единого воина, в знак искренней дружбы и мира. Ничто другое, благороднейший мелик, от меня не зависит. Но не тянуться, как ты говоришь, к твоим землям, подобно хану Шарифу, и быть добрым к армянам я тебе обещаю. Могу даже на Коране поклясться.
- Посмотрим...- проговорил мелик, но хан не расслышал его, так как в эту минуту вернулись двое из четверых посланных на разведку. Увидев их, мелик и хан сели на коней и стали ждать, не сделав ни шагу вперед.
Разведчики подъехали и остановились на почтительном расстоянии каждый перед своим господином.
Первым докладывал армянин:
- Господин мелик, позволь доложить, что со стороны Смбатаберда сюда движутся какие-то люди. Судя по одежде, это армяне. Они с белым флагом.
- И много их? - спросил мелик.
- Человек сто.
- Только мужчины?
- Только.
- Безоружные и с белым флагом?
- Да, господин мелик.
- Иди, пусть явится другой, с более подробными сведениями...
Видно, ни мелик, ни хан не ждали никакой опасности от этой безоружной толпы, а потому спокойно двинулись вперед, даже словом об этом не перекинувшись.
Чуть спустя подъехали двое других разведчиков.
Армянин доложил:
- Господин мой, это армянские сельчане. Узнав, что новый хан приехал из Нахичевана в летнюю резиденцию и сегодня выедет на прогулку, люди решили встретить его хлебом-солью и заявить о своей покорности.
Мелик насупился. Речь эта ему не понравилась. Не потому, что, не видя иного выхода, сельчане решили покориться хану, а потому, что унизительная эта церемония произойдет у него на глазах. Он подумал даже, что все подстроено специально и что с этого и должно начаться то, из-за чего хан затеял «приглашение» гостя.
- Передай людям, что я здесь,- сказал он по-армянски,- и что церемония эта не должна происходить при мне. Я не пощажу, если ослушаются.
- Они, господин мелик, знают о том, что ты сегодня должен быть в гостях у хана.
- Да?..
- Это все седобородые старцы, господин мелик. И один, который, кажется, возглавляет их, говорит: «Зачем мелик так смело переступает порог дома врага?»
- Вот как?..- мелик Исраел задумался, но хану старался своих мыслей не выдать.- Значит, говоришь, все седобородые?.. Ну хорошо, иди, но если они захотят что-нибудь мне передать, сообщи с осторожностью.
Разведчик развернулся и припустил коня.
Хана очень обеспокоила довольно затянувшаяся беседа мелика с разведчиком. Он осторожно полюбопытствовал:
- Как считаешь, благороднейший мелик, поверить мне клятве армян, их хлеб-соли?
- Почему же не поверить, если поклянутся?..
Хан Мухаммед-Рза испытующе вглядывался в мелика, нет ли за его словами чего-то другого?
- А о чем ты с ним так долго шептался? Нет ли под белым флагом армян коварства?
Мелик пожал плечами.
- Армянин может быть хитрым,- сказал он,- но коварным - никогда. Это не свойственно нам. Как бы то ни было, но они ведь безоружны, а безоружные не опасны.
- Хочу верить тебе, мелик Исраел! - конечно же, вовсе не веря, сказал хан Мухаммед-Рза.
Он считал, что все это - подстроенная меликом ловушка. И хотя знал, сколько тут сейчас с ним людей, тем не менее примерился взглядом и остался недоволен. Подумалось, что, увы, он еще не столь многоопытен и дальновиден, как ему казалось. И оттого, что он пал в своем мнении, хану стало не по себе.
- Я понимаю, что заботит в этот миг храброго хана! - сказал мелик Исраел.
Хан очнулся от дум.
- И что же? - спросил он.
- Если Костанд Астапатци осмелится поднять оружие против тех, кто прибыл встретить приглашенного в гости армянского мелика, клянусь, мой хан, я своим собственным мечом и только с одними своими людьми так разделаюсь за это несвойственное армянам поругание, что с твоей стороны не будет никаких потерь, ни на волосок!..
Мухаммед-Рза не стал отрицать, что он думал именно об этом. Но ему и не хотелось быть свидетелем столь щедрого великодушия в человеке, которого он призвал к себе совсем не с добрыми намерениями. И хан не мог, больше скрывать за улыбкой и сладкоречием своей сути.
- Я никогда не боялся этого разбойника! - сказал он. - За голову каждого убитого им кзлбаша он терял десятерых. Дело не в моих потерях, мелик. Разве армяне прежде всего вредят не себе тем, что уходят в горы?
- Эти армяне живут за границей моих владений, и я не властен над ними, уважаемый хан. Знаю только, что причиной, побудившей священника Костанда возглавить повстанцев, был хан Шариф. Нельзя было так топтать честь людей, даже если они брошены к ногам... Что же до того, что за голову каждого кзлбаша слетает десять армянских голов, восставших это не останавливает. Они считают, что их цель стоит таких жертв.
Хан ничего не сказал. Мелик подстегнул коня. Мухаммед-Рза не спешил за ним. Его конь едва переступал. Так было до тех пор, пока не вернулся один из ханских разведчиков. Они долго о чем-то перешептывались, и хан отправил его обратно.
Солнце уже зашло, но и впрямь похожая на пасть змеи вершина скалистой Змеиной горы еще горела яркой желтизной на спокойной синеве неба. И может, от этого темнота еще не заволокла овраги, а в воздухе дымилась золотистая пыль.
От садов Апракуниса дул теплый ветер, напоенный запахом жатвы. Там протекала река Ернджак. Небольшое расстояние она несла свои воды равниной и была там голубая, потом входила в тутовые сады и делалась зеленой. Именно там и собралось около ста обросших бородачей, опаленных солнцем. Вид у них был воинственный, хотя одеты кто во что, безоружны и безлошадны. Только один человек восседал на черном коне. Это был
Костанд Астапатци. После битвы в Гомри он с отрядом своих, храбрецов укрепился в неприступных высотах Змеиной горы, и за короткое время под его знамя собралось более трехсот повстанцев из Нахичевана и Гохтана. Воинство его пополнялось день ото дня. И день ото дня он вселял все больше и больше страха в противника.
На голове у Костанда и сейчас был клобук, и одет он в сутану, правда выцветшую от солнца и дождей и для удобства передвижения сильно укороченную. На груди крест на серебряной цепочке. Зато ниже креста, за поясом, два пистолета и меч...
Едва завиделась свита хана и мелика, повстанцы повернулись к ним лицом и, сложив руки на груди в знак почтения и покорности, стали ждать приближения. Костанд Астапатци, еле сдерживая коня, возгласил:
- Приветствуем хана Мухаммеда-Рзу!
- Приветствую и я,- недовольно отвечал хан.
- Приветствуем и армянского мелика, его храбрецов!..
- Приветствуем!..- загремело в долине.
Костанд осенил себя крестом и, положив руку на рукоять меча, снова воскликнул:
- Хан, разреши сказать тебе!
- Говори! - Недовольства в голосе у хана было больше прежнего. А все оттого, что в ушах еще звенело раскатное эхо армянского приветствия мелику.
- Выслушай меня сердцем, хан. До тебя в нашей стране властвовал хан Шариф, а до него - Али-Гули. Они очень изранили наши души. Так что нам теперь трудно прийти в себя. Так изранили, что эти люди,- он показал на сельчан, которые хоть и сложили руки на груди, но таили в себе угрозу,- эти извечные землепашцы, уста которых никогда не произносили хулы, не знали ничего, кроме молитв и оровела, теперь вот клянут врагов и, покинув дома свои, высыпав из добрых рук семенное зерно, взяли топоры и мечи, копья и палицы и поднялись в горы!..
- Могущественный мой хан! - пробурчал над ухом Мухаммеда-Рзы его сардар.- Прикажи, и я сотру в порошок этих шайтанов! Как они смеют говорить грязные слова верным слугам ислама?
Хан не обратил внимания на слова своего военачальника. И конь его, словно бы чувствовал, как говорят с его хозяином, тупо взрывал копытом землю и позванивал бубенцами на удилах, качал головой.
- Продолжай! - обратился хан к Костанду.- Что дальше скажешь?
- А дальше мы желаем тебе здоровья, хан, и очень хотим снова вернуться к нашей трудовой жизни. Так мы решили, потому что видим в тебе человеколюбие, надеемся, что будешь уважать нашу честь и нашу веру. Ну, и к тому же у нас ведь нет иного пути, как покорно служить хозяину...
Хан кашлянул в кулак.
- Разве не честны наши намерения, доблестный хан? - спросил в заключение отец Костанд и подождал ответа.
Хан ответил не сразу, потому как сардар опять что-то бурчал ему на ухо.
- Коли покоряетесь, так надо, во-первых, сложить оружие! - заговорил наконец хан.- А вы упрятали его, явились сюда, как непорочные послушники медресе, сложили руки на груди, будто на вас и нет мусульманской крови. Не очень-то вам поверишь... Вот прикажу всех покарать и кровью окрасить эту зеленую воду! - вдруг зло рявкнул хан.
В свите мелика Исраела прокатился шум. Но все быстро стихло, потому как отец Костанд снова заговорил:
- Я уже сказал, что, в отличие от своих предшественников, ты, хан Мухаммед-Рза, добр и великодушен. И мы надеемся, не станешь попустительствовать кровопролитию. Но одно дело надежда, другое - уверенность. Потому мы и не решаемся безоружными выйти навстречу противнику, который пока не гарантирует нам жизнь. Мы не спрятали оружие. Просто нас немного больше, чем здесь...- Костанд Астапатци улыбнулся.- И оружие наше у товарищей, а они вон в тех горах и из всех расщелин следят за нами. Стоит хану прислушаться к советам своего недальновидного сардара и поднять оружие, пусть хоть на одного из моих безоружных храбрецов, наши люди тотчас лавиной скатятся с гор и сметут вас. Так давайте-ка лучше и вы и мы будем разумны, хан...
Солнце над Змеиной горой уже погасло, и в долину реки спустилась тьма, но и во тьме глаза Астапатци при этих словах горели гневом, как у льва.
- До чего же он нагл! Просто нестерпим! - пробурчал себе под нос сардар, устремив взгляд на отца Костанда, на груди которого сверкал крест, и упрекая себя за то, что в день злополучной свадьбы не вырвал у него этот смелый язык прямо в церкви.
Хан услышал слова своего военачальника и в душе злился на то, что в столь серьезных обстоятельствах они, эти слова, увы, будоражат его и могут испортить все дело.
- В твоих действиях я, однако, не вижу ни разумности, ни покорности, кешиш*,- хан старался казаться спокойным. - Надеюсь, это подтвердит и мелик Исраел? - хан вопрощающе посмотрел на мелика.
- Мне пока не все ясно, потому не знаю, что и сказать..- проговорил мелик.
- Да, я еще не кончил,- снова вступил Костанд.
- Ну так говори же.- Хан вздохнул, оперся локтем на седло и приготовился слушать.
- Как мы могли бросить оружие к твоим ногам, если у нас нет уверенности, что этим же оружием ты потом не велишь нас же и резать... Мы пришли объявить свои условия и желания. Если они окажутся приемлемы для тебя - будем верными слугами, а нет - останемся в наших горах.
Хан с иронией в голосе проговорил:
- Желание понятно, а каково же условие?
- Условие таково: мы сложим наше оружие в день, когда мелик Шаапуника Исраел благополучно отбудет к себе, прямо здесь, на берегу Ернджака, и сложим. Я думаю, если ты оказал ему честь и лично встретил, так ведь после доброго гостеприимства принято достойно проводить!.. Не так ли?..
Хана будто огнем ожгли. Хитроумность священника потрясла его, но он и виду не подал, а внешне даже вроде бы помягчел.
- Странное условие. Что ж, пусть будет так. Подождем! - сказал он.
- В таком случае прими у нас хлеб-соль.
При этих словах своего предводителя вперед вышел старик и, не ожидая ответа хана, протянул ему на деревянном подносе выпеченный в горах мужицкими руками хлеб и соль в черепашьем панцире.
Хан не прикоснулся к хлебу.
- Вы придаете хлеб-соли большое значение!
- Очень большое. Люди, возделывающие хлеб, ценят его превыше всего! - отрезал отец Костанд.
- Тебе ведь известно: мы не прикасаемся ни к чему, что приготовлено руками христиан. И потом, хлеб-соль разделяют с другом. А здесь между нами никакой дружбы не родилось.
- Думаю, родилось! Так когда же, сиятельный хан, прикажешь нам сложить оружие?
- Через два дня.
- Мы будем ждать!..
Хан, не ответив, проехал вперед.
- И тем не менее, мелик, будь осторожен!...- шепнул отец Костанд едущему за ханом мелику Исраелу.
-----------------
* Кешиш - священник (тюркск.)
|
|
| Категория: Судьба армянская | Добавлено: 27.05.2015
|
| Просмотров: 918
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
